Ольга Сокурова. Время Козырева

Ольга Борисовна Сокурова— филолог, искусствовед, историк культуры. Родилась в 1948 году в Тбилиси. Отец – военный журналист, мать – педагог. В 1966 поступила на русское отделение филологического факультета ЛГУ. Занималась в Блоковском семинаре проф. Д.Е. Максимова, под руководством которого разрабатывала тему «Символ в теоретических работах А. Белого и Вяч. Иванова». В 1973 поступила в аспирантуру ЛГИТМиК. В 1978 защитила кандидатскую диссертацию на тему «Роман и театр». Член Союза театральных деятелей России, доцент кафедры истории западноевропейской и русской культуры исторического факультета СПбГУ.
Автор трёх монографий: «Несокрушимый камень Церкви» (о Патриаршем местоблюстителе митрополите Петре Крутицком) (1998), «Большая проза и русский театр» (2003, 2004 – переиздание), «Слово в истории русской духовности и культуры» (2013) – защитила докторскую диссертацию по культурологии на эту тему в 2014 году; а также статей по различным областям знаний: богословия, философии, литературоведения, отечественной истории и культуры.
Организатор международных семинаров по экологии культуры, редактор-составитель созданного на их материалах сборника научных статей «Экология культуры: природа и человек в культурно-цивилизационном пространстве»,2022. Писала сценарии и тексты для научно-популярных фильмов «В поисках Санкт-Петербурга», «Крепость неодолимая», «Умозрение в красках», «Собор», отмеченных конкурсными призами и наградами. Читает цикл лекций по духовным основам русской литературы в Санкт-Петербургском обществе слепых. Неоднократно выступала в просветительских программах на радио и телевидении. Научно-просветительская деятельность отмечена почетными грамотами и дипломами.

* * *

Бывает так, что в тот или иной период нашей жизни в ней промыслительным образом появляются люди, с которыми нам так никогда и не суждено было познакомиться лично, но которые, тем не менее, произвели на нас неизгладимое впечатление. Их образы, запечатлённые в памяти и сложившиеся в результате рассказов других людей, их поразительные творческие мысли продолжают не только сопровождать нас по жизни и постоянно присутствовать в глубинах личности, но и развиваться в ней, влиять на неё и задавать ей какую-то особенно высокую планку. Эти люди подобны звездам, несущим долгий свет и после своего ухода.

Одним из таких светоносных «интеграторов» моей личности и судьбы стал Николай Александрович Козырев. Примерно в середине 1970-х годов – а это было время очень интенсивного общения людей разных поколений, профессий, взглядов, время живого и острого интереса к свежим идеям из разных областей знания и духовного поиска – кто-то пригласил меня на открытую лекцию некоего астрофизика, доктора наук из Пулковской обсерватории. Имя этого учёного, Козырева, в связи с разрабатываемой им смелой и даже дерзкой теорией времени, которая будоражила умы не только физиков, но и лириков, было тогда у многих на слуху. Я это имя, по правде сказать, слышала впервые, но на лекцию из-за её темы с готовностью пошла.

Не помню, где происходило чтение лекции – в нашем Университете или в Географическом обществе на переулке Грифцова, в стенах которого в те благословенные времена мы впервые получили возможность слушать также яркие рассуждения Льва Николаевича Гумилёва об этногенезе и биосфере Земли. Имена Гумилёва и Козырева не специально, но и неслучайно сопоставились в памяти: оба прошли ГУЛАГ, оба именно там, в нечеловеческих, казалось бы, условиях, подтвердили свободу и достоинство человеческой мысли, открыв и оформив в невидимых лагерному начальству недрах сознания свои масштабные теоретические идеи. И уже с готовыми научными теориями они вернулись из заключения.

«В страданиях яснеет истина», – утверждал Ф. М. Достоевский в одном из своих писем с каторги. (То же самое в двадцатом веке было пережито и Чижевским, и Карсавиным, и Лосевым, и другими «звёздными» людьми, сила духовного сопротивления которых окружающей тьме поразительна). «Чем ночь темней, тем звёзды ярче».

Как известно, Н. А. Козырев защитил докторскую диссертацию на тему «Источники звездной энергии и теория внутреннего строения звезд» на заседании Ученого совета математико-механического ф-та Ленинградского университета в марте 1947 г., всего через три месяца после своего возвращения.

В следующем, 1948 г., научным сотрудником в Институте теоретической астрономии АН СССР в Ленинграде стала Елена Ивановна Казимирчак-Полонская, впоследствии легендарная монахиня Елена, с которой я в 1980-е годы была хорошо знакома. В 1952 г. она была арестована и провела в одиночке Бутырской тюрьмы в Москве 8 месяцев почти без сна, при беспрерывных допросах. Твердая вера в Бога помогла ей, как и Н. А. Козыреву, пройти тяжелейшие испытания, и даже вызвать к себе уважение «противоположной стороны». Козыреву последний следователь, пересматривавший его дело, поверил после того, как на вопрос о вере, рискуя очередным сроком и даже жизнью, заключенный ответил утвердительно – значит, и в остальных случаях он говорил правду. А Елене Ивановне её бывший враг и мучитель, после снятия всех обвинений и полного освобождения, помог поднести к поезду чемодан, поцеловал руку и сказал на прощание: «Если бы все христиане были такими, как Вы…»

После многих месяцев дальнейших мытарств Е. И. Казимирчак-Полонская вернулась в Пулковскую обсерваторию по приглашению замечательного человека, директора Института, академика Виктора Кузьмича Абалкина. В этих стенах она однажды увидела Николая Александровича, и ещё ничего не зная о нём, сразу поняла, что он – товарищ по несчастью. Она сказала мне так: « У этого человека был взгляд невероятной интенсивности, какой бывает только у того, кто очень долго вынужденно молчал». Ещё она говорила о поразительном даре научного предвидения, каковым был наделён Н. А. Козырев. Ряд высказанных им предположений, – если не ошибаюсь, еще об одном кольце Сатурна, или, к примеру, о вулканической деятельности на Луне и других планетах, или о существовании неизвестного малого спутника какой-то большой планеты, казалось бы, хорошо изученной, подтвердились лишь много позднее благодаря результатам космических испытаний или усовершенствованию астрономических приборов.

Высокая оценка («он гений!»), которую дала Н. А. Козыреву Е. И. Казимирчак-Полонская, автор выдающихся открытий в области движения и эволюции орбит короткопериодических комет, лауреат премии АН СССР им. Бредихина, организатор и участник Международных астрономических симпозиумов, чьим именем «Полонская» названа одна из малых планет, дорогого стоит. Как утверждали и другие коллеги-астрономы, Н. А. Козырев счастливо сочетал в своих работах метод строгой научной индукции и дар опережающей творческой интуиции. Это сочетание максимально проявилось в главном деле его жизни – теории времени.

Помню, как поразили меня услышанные на его лекции, а потом усвоенные из его «Избранных трудов» некоторые положения этой теории.

Время имеет направленность. Ход, или течение времени является его активным свойством, поскольку из-за направленности времени в природе нарушается равенство действия и противодействия, или симметрия противодействующих сил. А ведь мертвая симметрия порождает энтропию.

Направленность времени обеспечивает необратимость причин и следствий, препятствует наступлению мертвенных равновесных состояний и порождает характерную для всего живого асимметрию. Поэтому Козырев видел необходимость в создании, наряду с классической механикой и квантовой физикой, еще и новой науки – причинной или несимметричной механики, основанной на асимметрии, которую учёный рассматривал как «специальное устройство для усиления жизненных процессов с помощью хода времени».

Время является, таким образом, движущей силой, носителем энергии неядерного происхождения. Время имеет плотность или интенсивность. Это – переменное свойство времени, которое напоминает интенсивность света, существующую независимо от скорости его распространения. Плотностью времени определяется степень его активности и обеспечивается организованность системы. Время словно бы втягивается причиной. А максимальное уплотнение времени наблюдается в области следствий.

Время, благодаря всем названным физическим свойствам, согласно теории Козырева, способно создавать в системе тенденцию уменьшения её энтропии. Время может вносить в мир жизненное начало и препятствовать его тепловой смерти, которою сегодня усиленно запугивают человечество. Время обеспечивает гармонию жизни и смерти.¹

Всё перечисленное обнаруживает, считает Козырев, недостаточное соответствие реальным процессам жизни не только законов механики, но и законов термодинамики. Второе начало термодинамики, распространенное на Вселенную, своим следствием должно иметь полную деградацию – тепловую и радиоактивную смерть. Между тем, теория времени Козырева, как пишет, интерпретируя её, А. Н. Дадаев, «затрагивает сложные философские вопросы и фактически по-новому, вполне конкретно, ставит проблему «четвёртого начала» термодинамики – организующего, противодействующего второму началу»².

Согласно закону всеобщей энтропии, погибнуть должны были бы уже давно многие звезды в результате отдачи огромного количества своей радиоактивной энергии. Но, как это ни парадоксально, благодаря энергии времени звезды, по словам ученого, в течение невероятно длительного времени не деградируют, а… омолаживаются.

Мне вдруг пришла на ум одна аналогия, связанная с омоложением – нет, не звёзд, а человеческих душ в процессе времени. Уже упомянутая здесь Елена Ивановна Казимирчак-Полонская, преодолевшая восьмой десяток, спрашивала в одном из писем знакомого по трудным послевоенным временам священника, которому было уже за девяносто: «Как возрастаете, о. Иоанн?» И рассказала о том немалом, что ею было сделано в последнее время. Меня, филолога, вдруг осенило, что возраст нужен для возрастания. «Приближается звук и, покорна щемящему звуку, молодеет душа…»

Возвращаюсь в свои молодые годы. Все услышанное тогда на лекции Козырева поражало новизной, смелостью и действовало как-то очень вдохновляюще. Во вселенской борьбе жизни со смертью создатель теории времени активно сражался на стороне жизни. Он доказывал, что время – источник, поддерживающий жизненные явления мира и что течение времени должно играть особенно большую роль в органической жизни. Будучи связанным со всеми происходящими во Вселенной процессами, всеми ее системами, грандиозный поток времени устанавливает их взаимосвязь. «Распалась связь времен»… Козырев в своей теории ее восстанавливал.

Занимаясь историей культуры, я не могла не отметить параллели: пафос утверждения всеобщих жизненных связей пронизывает русскую культуру насквозь. Понятно, что и в остальном, будучи гуманитарием, я искала идеи, аналогичные козыревским, в более близких мне сферах. Найти их было не так уж трудно. Проблемы времени словно носились в воздухе наступившей эпохи, привлекая внимание не только учёных, но и философов, писателей, режиссёров театра и кино.

Симптоматичной в этом смысле стала устойчивая «часовая» символика крупных художественных произведений Запада, подающая сигналы неблагополучия и тревоги. Так, завязка известного романа Курта Воннегута «Бойня № 5» состояла в том, что по дороге из США в Европу самолет застрял из-за сильного тумана в бостонском аэро¬порту, и для пассажира, ставшего «непассажиром», время остановилось, «задергались стрелки на часах». Искалеченные часы наводняют хрестоматийно известное полотно С. Дали «Постоянство памяти»; значительную роль играет время в «Земляничной поляне» И. Бергмана; герой фолкнеровского «Шума и ярости» Квентин перед само¬убийством ломает стрелки старых отцовских часов. В этих произведениях одним из главных «персонажей» оказалось покалеченное время.

В романах и фильмах второй половины XX в. наиболее распространенными и захватывающими среди всех прочих возможных приключений, в которых испытывается и проявляется личность героя, становятся путешествия во времени. Исповеди, воспоминания, монтаж разновременных эпизодов в «потоке сознания», соотношение биографического времени со временем историческим, а порой и «мифологическим», «воспоминания о будущем» — таковы очень характерные способы таких путешествий.

Со своей стороны, деятели сцены глубоко осознали то, что время неразрывно связано с категориями движения, действия. Нередко понимание этого факта проявлялось негативно: когда хотели лишить спектакль действия, обязательно «обезглавливали», по выражению Ж.-П. Сартра, и время. Напротив, добиваясь напряжения, старались открыть резервы драматизма в столкновении разных временных пластов.

К последней трети ХХ века проблематика времени стала господствующей в литературе, театре и кинематографе.
Как пишет В. В. Иванов в программной статье «Категория времени в искусстве и культуре XX века», «в какой-то мере вся человеческая культура до сих пор остается протестом против смерти и разрушения, против увеличивающегося беспорядка (или увеличивающегося единообразия — энтропии). По мере увеличения реальности этого грозящего разрушения всё более значительными должны стать и усилия, ему противостоящие. В этом и состоит главное объяснение той роли, которая в современной культуре, в частности, искусстве, отведена про-блеме  времени».³ Не правда ли, параллель взглядам Козырева здесь очевидна?..

Необходимо подчеркнуть, что наиболее значимую и ответственную роль названная проблема приобрела именно в науке. Для создания «теории времени» (позволю себе тавтологию) время наступило самое необходимое.
Это было время Козырева.

В период судьбоносного для меня знакомства с его теорией я училась в аспирантуре научного отдела Института театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиКа), расположенного на Исаакиевской площади, 5, и писала кандидатскую диссертацию о взаимоотношении театра и большой прозы. Во многом под влиянием услышанной лекции Козырева я посвятила проблеме времени в современном искусстве отдельную главу, небольшую часть материалов и выводов которой изложила выше.

Параллельно со мною на музыкальном секторе учился очень яркий, талантливый человек, Станислав Королёв, который, вслед за своим наставником Н. Я. Берковским, увлекался на том этапе «философией жизни» А. Бергсона, и меня заинтересовал его работами. Ознакомившись с ними, я поняла, что наиболее глубокой стороной этой философии было учение о «живом времени» (трактуемом психологически), об «истинной длительности», в которой происходит взаимопроникновение прошлого и на¬стоящего, и о духовной памяти, противостоящей памяти механической. Память для Бергсона, как и для других представителей «философии жизни», являлась «органом» времени.

Экзистенциалисты, которыми мы были также чрезвычайно увлечены, напротив, главное внимание при рас¬смотрении проблемы времени уделяли не памяти о прошлом, а «памяти о будущем»: («Время временится из будущего», — писал М. Хайдеггер в своём основополагающем труде «Бытие и время»), и древ¬ний призыв «memento mori» звучал в их сочинениях с новой, порой потрясающей силой.

Между прочим, с Хайдеггером имела честь и дерзновение переписываться моя подруга Татьяна Горичева, учившаяся в те времена на философском факультете. Великий немецкий мыслитель, высоко оценивший глубину ее понимания своих тем, прислал ей такие ёмкие стихотворные строки:
Je seltener die Dichter
Desto einsamer die Philosophen
So vergeht die Zeit.

Чем более редки поэты,
Тем более одиноки философы.
Так проходит время.

От этих строк веет Апокалипсисом. Без поэтов и философов, находящихся в таинственном родстве, из жизни уходит смысл, сворачивается свиток времени, гаснут и падают звёзды. Впрочем, поэтов и философов тогда становилось все меньше, это верно, но они не исчезли совсем.

На рубеже 1970-х – 1980-х годов я познакомилась с другом Николая Александровича Козырева, поэтом Олегом Охапкиным. Олег был своим, близким человеком в доме Козыревых, и этим обстоятельством очень дорожил. Имя Николая Александровича не сходило у него с языка, и я думаю, для Олега он был едва ли не самым главным, наиболее авторитетным и значительным человеком в его судьбе.

Олег родился в октябре, и как все поэты, особенно любил осень. Помню, он с увлечением пересказывал мне мысль Козырева, что время несёт в себе информацию. В течение года эта информация накапливается в природе, и осенью незримо присутствует в ее особо пахнущем воздухе, в разноцветных опадающих листьях, в плодах. Поэтому творческим людям так хорошо думается и работается именно осенью.

Давно так не звездило по ночам.
Все осень, осень, облака да тучи.
Эпохи поворот тем круче, круче,
Чем чаще люди ходят по врачам.
Давно так не звездило по ночам.

Благодаря Козыреву, Олег хорошо разбирался в звездах, умел «читать» звездное небо:
О, небо звёздное! Плеяды, Арктос и
Великий Гелаксиас!.. Я пред вами.

Работал он в основном по ночам, созерцая звёзды и собеседуя с ними:

Я полюбил ночное время,
Немую длительность его,
Как свалится дневное бремя
С живого сердца моего.
Как двинется громада ночи,
Уснули люди в этажах.
Ночное время тем короче,
Чем тише в звёздных витражах.
……………………………..
И вот в ночи лишь я да лётчик
Не спим, да звёзды за окном.
И сердцем оживаю ночью
Под звёздным ласковым огнем.
Они вращение земное
Мне отмечают меж ветвей,
Но я слежу лишь за одною,
И сердце посвящаю ей.
…………………………………
И всё, что слышит – отзовётся,
Как в тайне сердца полнотой
Келейным бденьем назовётся
В духовной бдительности той…

«Духовная бдительность» и ночное «келейное бдение» Олега помогали ему проникнуть в какие-то заповедные глубины мыслей и созерцаний своего старшего друга. В стихотворении 1972 г., посвященном Н. А. Козыреву, бездонное звездное небо не позволяет говорить о каком-то окончательном человеческом знании тайн «немеркнущей Вселенной», ибо мы стоим «перед лицом того, что выше нас» и обнаруживаем себя «в потемках мира», и с высоты небес, в освещенье звезд видим «ужас нашей жизни». Здесь нет гордыни человеческого ума, но есть мудрое смирение верующего разума, есть незримое изменение, бесконечная работа души перед лицом Вечности.

И в этом свете величавых звёзд
Нам предстает, по крайней мере, наше
Недоуменье, если в нас оно
Укоренилось где-то возле сердца.

Эти философско-поэтические прозрения помогают понять, почему Н. А. Козырев не мог удовлетвориться «гордостью человеческой мысли» — теоретической механикой, впечатлиться ее успехами, признать ее высшим обобщением наших знаний о Мире. В статье с выразительным названием «Неизведанный мир» учёный утверждал: «Дело заключается не в тех несовершенствах знаний, которые могут постепенно устраняться ходом научных исследований, а в глубокой неадекватности Мира точных наук и действительного Мира, в котором живём мы. Разрыв этот настолько глубокий, что в точных науках нет даже перспективы передать великую гармонию жизни и смерти, являющуюся сущностью нашего Мира. Нарушив эту гармонию, точные науки исследуют только процессы увядания и смерти…».⁴ Между тем, «всюду в сверкающем разнообразием Мире идут непредусмотренные механикой процессы, препятствующие его смерти…Поэтому их можно назвать процессами жизни и в этом широком смысле говорить о жизни космических тел или других физических систем».⁵

Интересно, что названная статья Козырева начинается с наблюдений относительно детской уверенности в целесообразности Мира. Ребёнок сначала хочет понять «для чего?», а уже потом становится «почемучкой», начинает интересоваться причинно-следственными связями. И уже в школе «дух человека дрессируют и зашнуровывают в испанский сапог логического мышления».

Но уже в другой своей статье Козырев сообщает, что прибор, сконструированный им при помощи верного помощника и последователя, инженера В. В. Насонова, позволил ему осуществить опыты с вибрациями, которые показали: причина может измениться, чтобы дать заданное следствие… «следствием оказывается возможным влиять на причину». Таким образом, оказывается законным и глубоким тот наивный детский вопрос «для чего», с которого начинается человеческое познание Мира и вера в то, что у него есть Цель.

А ведь и старцы говорили: если что-то случилось, надо стараться понять не только почему это произошло, но еще и для чего – то есть интересоваться творческими целями своей жизни, которые сопрягаются с той спасительной Целью, к которой ведет нас Господь.

В связи со сказанным позволю себе полностью привести еще одно, очень зрелое и необыкновенно проницательное стихотворение Олега Охапкина, посвященное Н. А. Козыреву, в котором сходятся Начала и Концы, и где философствующий поэт оказывается конгениальным своему адресату, сродненным с ним в последних глубинах понимания:

Ясней и тише год от году
Воспоминанья детских лет.
Не тьма ли в ясную погоду
К нам приближает звёздный свет?

День ото дня все различимей
Судьбы знакомые черты,
И время внутреннее зримей
Во сне от внешней темноты.

Не оттого ль стареть грустнее,
Что нас младенцы мудреней,
А ночь, кромешней и темнее
Чем вечер, вызвездит верней?

Но чем страшней и бесприютней
Наш быт глядит из мелочей,
Мы тем подробней и минутней
На черной плоскости ночей.

Там в чудных сумерках сознанья,
За гранью умного, в душе
Слоится время созерцанья –
Сон с полуявью на меже.

Мерцают памяти глубины,
Которой нижние пласты –
Младенчество, до сердцевины
Тверды, кристальны и чисты.

И там, из глубины внедрённый
Свет – перводвигатель причин –
Шар золотой и раскалённый –
Лик первобытный без личин.

Он, сам себя не сознавая,
Прекрасен, цел и просветлен,
Как бы звезда, не остывая,
В холодный космос погружён.

И, оболочкою эфирной –
Душой младенческой одет,
Сквозит в материи всемирной,
Как бы мгновенье в бездне лет.

Читая эти изумительные строки, исполненные чистой красоты, печали и прозренья, понимаешь, почему Козыреву не суждено было завершить свои мысли и опыты: их корни не здесь, их движение и развитие уходит в бесконечность.

Одно из направлений в этом движении и развитии уже в XXI веке можно найти в большой статье «Время: путь в вечность», автор которой, протоиерей Кирилл Копейкин, учёный секретарь Санкт-Петербургской Духовной академии, настоятель Университетского храма во имя св. апп. Петра и Павла, является также кандидатом физико-математических наук, специалистом в области квантовой физики (хотелось бы отметить такой интересный факт: немало университетских физиков и математиков стали – возможно, не вопреки, а благодаря своей науке, – верующими людьми, более того, некоторые из них приняли священнический сан).

Изучая этимологию слова «время» (исконно русское «веремя», утраченное и перешедшее в ц.-слав. время, восходит к и.-евр. корню *uer – связывать, (при)соединять и *uert – вертеть, вращать, крутить(ся), то есть уже в самих корнях просматривается и линеарность, и цикличность времени), о. Кирилл отмечает, что, согласно христианским представлениям, время даровано каждому из нас как возможность воз-вр-ащ-ения в «землю обетованную» – утраченный рай, Отчий дом. «Иисус Христос, рассказавший притчу о блудном сыне и принесший нам благую весть о Царстве Небесном, «стоящий в средоточии мироздания, – это Тот, чрез Кого про-ис-ходит такое воз-вр-ащ-ение», ⁶ – пишет учёный..

Как представляется, Н. А. Козырев, даже если бы оспаривал какие-то другие положения названной статьи, мог бы по достоинству оценить именно эту творческую мысль. Должна в продолжение и подтверждение её сказать, что, занимаясь духовными смыслами русской культуры, я пришла к выводу, что время в христианском представлении, как и икона в пространственном отношении, имеет «обратную перспективу». Время дано нам для нашего «возрастания» и постепенного приближения к видимому (в прямой перспективе) концу и невидимому (в обратной перспективе) началу, в котором было Слово. В русских летописях часто встречается выражение о «передних князьях» и «передних веках». Это те, кто были самыми первыми. В «прямой перспективе» они принадлежат прошлому, которое осталось далеко позади, а в обратной – они «передние», ибо ушли вперед, намечая для потомков ориентиры жизни и прокладывая путь в Вечность.

Николай Александрович Козырев, ушедший в Вечность и прозорливо раскрывший смысл Времени, может быть причислен, по благородству своей личности, мыслей и деяний, к «передним князьям», пролагающим путь. В этом можно убедиться, когда в его трудах находишь такие откровения: «Энергия внутри звезд сохраняется настолько хорошо, что при отсутствии пополнения вещество Солнца остывало бы всего на одну треть градуса в год. Эту малую потерю может компенсировать действие времени, которое там накапливается и, будучи преобразовано в лучистую энергию, может стать мощным потоком жизненных возможностей Мира. Для Земли же это творческое начало, которое несет время, приходит потоком лучистой энергии Солнца. Таким образом, солнце и звёзды необходимы для осуществления гармонии жизни и смерти, и в этом, вероятно, значение звёзд во Вселенной. Глубокий смысл приобретают слова Платона в «Тимее»: “Эти звёзды назначены участвовать в устроении времени”. Но к этому надо добавить, что и время участвует в устроении звёзд».⁷

«Наблюдая звёзды в небе, мы видим не проявление разрушительных сил Природы, а проявление творческих сил, приходящих в Мир через время».

Примечания

1.См.: Козырев Н. А. Избранные труды/ Составители А. Н. Дадаев, Л. С. Шихобалов. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.

2.Дадаев А. Н. Предисловие к книге: Козырев Н. А. Избранные труды/ Составители А. Н. Дадаев, Л. С. Шихобалов. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.С. 37.

3.Иванов В. В. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. – Л., 1974. С. 54.

4.Козырев Н. А. Избранные труды. С.313-314.

5.Там же. С.314.

6.Копейкин Кирилл, протоиерей. Время: путь в вечность // Христианство и культура. Сборник научных трудов. Вып. 3. – СПб: изд-во СПбГЭУ, 2007. С. 24.

7.Козырев Н. А. Избранные труды. С. 394.

На заставке: Жан-Франсуа Милле. Звёздная ночь.  Ок.1867

© О.Б.Сокурова, 2023
© Альманах «Охапкинские чтения» №4, 2023
© НП «Русская культура», 2024