Елена Шварц (17 мая 1948 — 11 марта 2010)
Эфир 3 февраля 2023 https://www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=38798
Татьяна Путренко: Итак, мы сегодня будем говорить о Елене Шварц. Наверное, наиболее известное имя из «Бронзового века», как мы называем поэзию определённых лет.
Татьяна Ковалькова: Да, действительно, Елена Андреевна Шварц из поэтов её круга оказалась наиболее известна благодаря тому, что в 2003 году ей была присуждена премия «Триумф». Ну, триумф есть триумф. И действительно, начались издания большими тиражами. Поэтому, у молодого поколения она на слуху, конечно.
ТП: Там, кажется, пятитомник был издан?
ТК: Да, стараниями издательства «Пушкинской фонд», который к сожалению, сейчас, со смертью бессменного его руководителя Геннадия Комарова, в общем, как-то затухает. Он с 2002 по 2013 год провёл огромную работу. Было издано почти всё. Собрание сочинений составило действительно 5 томов. И сейчас, мне кажется, этих книг уже не купить. Но отдельные сборники продолжают выходить.
ТП: Я знаю, что её поэзию высоко ценил Иосиф Бродский. Это, в общем, дорогого стоит. Она отдыхала у него…
ТК: Такая отсылка к мнению Бродского, она, конечно, правомочна. Но, знаете, всё-таки Иосиф Бродский был один из «ахматовских сирот». Я думаю, что он воспринял от Анны Андреевны эту изумительную благородную черту — никого никогда не ругать. Я уверена, что он её выделял и любил особенным образом. Бродский был тем авторитетом, который, когда видел искру божию в ком-то, он с удовольствием, с радостью, отмечал любое дарование.
Когда я думаю о Елене Андреевне, то… мне не довелось с ней общаться, хотя мы жили рядом. Но, я с ней познакомилась на смертном одре. Я была на её отпевании в 2010 году, в Троицком Измайловском соборе. И вы знаете, меня просто пронзило, когда я её увидела впервые, можно сказать. Такую маленькую, такой воробушек, в этом огромном гробу, который ей был не по размеру. Мне представилось, что она в ковчеге, который плывёт уже в вечность. И, как-то пришли на ум её строчки из поэмы «Труды и дни Лавинии»:
Нравится мне только два
Только два жития мне привычны
Схожие между собой весьма, —
Иноческое и птичье…
Это удивительно, и мне кажется, — это её кредо жизни. Цельность её натуры проявилась в этом. Мне видится Елена Шварц как поэт длящейся темы. Или нескольких тем. Их было не так много, но они именно длились. Она настолько не придавала значения жизни здесь и сейчас, в моменте, в современности, что войдя в мир, она вошла не в жизнь конкретную, с её обстоятельствами, а именно в мiръ. И поток времени, в котором она обречена была течь, он её куда-то уносил. И из всех лирических переживаний она потом конструировала свои книги, но это уже была последующая работа. Как известно, она структуру всех своих книг создавала после того, как всё было написано за какой-то период. И, более того, вот в самиздатовский период было написано четыре или пять книг. Стихи из этих книг она, когда начался «гуттенберговский период»…
ТП: Когда можно было издавать…
ТИ: Издавать, да. Она их называла по-другому. Формировала другие книги, включая тексты книг самиздатовских. Это означало, что темы, которые возникали у неё в единицу времени, они длились. И для неё это было важно. Они не просто длились, а набирали вес, обрастали философскими смыслами, которые трансформировали текст (структуру) на каждом новом этапе. Я бы сказала, что у неё явно просвечивают две темы. Первая — это «иноческое житие». Вот иноческое житие у неё отразилось в развитии сюжета изумительной поэмы «Труды и дни Лавинии, монахини из ордена Обрезания Сердца, от Рождества до Пасхи». Это лирическое произведение, собранное из небольших новелл, при этом текст достаточно цельный. И мы видим, как это обрезанное с юности сердце, посвящённое высшему, посвящённое духовной жизни, как оно проходит свои испытания. Этот путь чрезвычайно сложный, если ты уже на него становишься. Такие строки есть в этой поэме:
Слышу – как душа моя дышит.
Дышит и в вас, коли не задушили,
Воздух её иной.
В лёгких её – изумрудный мох,
Голубая эфирная кровь,
Страдание моё – глубокий вдох,
А выдох её – любовь.
ТК: Не по порядку процитирую.
Своё мучение ночное
Я назвала себе: любовь.
Мы разве знаем что другое?
Мы затвердили — страсть и кровь.
А то была другая боль,
И немота меня трясла,
И мозг от ужаса свивало.
А просто — Ангел сердце мне
Вдруг вырезал концом кинжала.
И вот оно сквозит — пролом,
И смотрит Ангел милосердный —
Как чрез него, хрипя, с трудом
В мир выезжает Всадник бледный.
ТК: «Всадник бледный» — с большой буквы, да, это всадник Апокалипсиса.
ТП: Несколько слов, наверное, о том из какой семьи Елена Шварц. Как она могла в такой семье, у такой мамы.., все мы знаем, что её мама — Дина Морисовна Шварц — соратник и друг на протяжении многих лет Георгия Товстоногова. Вот, как она в театральной обстановке выросла такой?
ТК: Знаете, на самом деле, не удивительно. Я вот тут узнала из публичного выступления Юрия Кублановского, который был очень тесно дружен с семьёй, о том, что Лена родилась у Дины Морисовны от курортного романа, и Лена не знала своего отца. Кублановский комментирует ситуацию таким образом, что Дина Морисовна настолько была целомудренным человеком, что ни до, ни после, у неё не было ни мужей, ни каких-то мужчин. Т.е. это был человек идеальный, который служил искусству. Срок этого служения у неё превышал тридцатилетний срок весталок. Елене, на самом деле, было от кого избрать затворнический, «иноческий» (в символическом смысле) путь. Но, с другой стороны, есть одно замечательное стихотворение, где она очень тяготиться этим.
ТП: Хотя знаете, я брала интервью у Дины Морисовны по поводу какого-то юбилея или что-то в этом роде. Она мне показалась вполне общественным человеком, скажем так.
ТК: Так это одно другому не противоречит, как раз.
ТП: Ну, может быть.
ТК: Да. Такая вот келейность и такая заостренность на идеальное, периодически всё-таки тяготила Елену. Процитирую такое известное её стихотворение:
Мне моя отдельность надоела
Раствориться б шепучей таблеткой в воде
Бросить нелепо двуногое тело
Быть везде и нигде
Всем и никем а ни одной
Из этих похожих на корешки
Мандрагор
И не лететь тормозя как дети
Ногой с невысоких гор
Не смотреть на костяного
Шара в зелёные щели
Не любиться с воздухом
Через ноздрю
Не крутиться на огненной карусели
То закатом в затылок
То мордой в зарю.
Это стихотворение 1999 года, т.е. довольно позднее. Комментируя свои книги, она в одном из сборников — «Стихотворения и поэмы» того же года интересно соединила в одно предложение все названия своих книг.Самиздатовские книги: «Войско, изгоняющее бесов», «Оркестр» (это середина 1970-х), «Разбивка парка на берегу Финского залива» (1980), «Корабль» (1982). Потом уже типографские книги: «Лоция ночи» (1993), «Песня птицы на дне морском» (1995), «Западно-восточный ветер» (1997. Тоже мифологическое название), «Соло на раскаленной трубе» (1998). И вот, как интересно она объединила всё, как бы отвечая на вопрос: о чём её поэзия?
«Она о войске, изгоняющем бесов в сопровождении оркестра, который марширует в парк на берегу залива и садится на корабль, руководствуясь лоцией ночи, лавируя при Западно-восточном ветре».
ТП: Да уж, определение!
ТК: Замечательно!
ТП: Подождите, но это её определение. А, по-вашему, если говорить о стилистике её стихов, то в чём особенность?
ТК: Мне кажется, что у неё две особенности. Первая — это, конечно, невероятная театральность всей её поэзии.
ТП: Ну, в театре, я думаю, она выросла.
ТИ: Да, именно из-за этого.
ТП: Да и в каком театре? В БДТ!
ТК: Именно. Большая часть её стихов разложены на роли, на голоса, на акты. Если в ранних книгах 1970-х годов есть такое самокопание, умничанье (типичное для интеллектуальной молодежи), нагромождения невероятных форм и сюжетов…
ТП: Ну, само собой. Самоутверждения.
ТК: Да. Самоутверждение. И там очень трудно читателю понять этот авторский месседж. То потом, достигнув мастерства и простоты, через самоанализ, её, вот эти игровые уже пьесе (уже не стихи даже, а именно пьесы в стихах), они становятся пронзительными и откликающимися на чужую боль и, особенно, на весь живой мир. В этот период птичье для неё — не метафора. Она действительно, как бы растворялась во всём живом мире. Была очень чутка к этому.
И вторая особенность, может быть как раз в силу первой, это её существование в гетеронимах.
ТП: Гетероним требует расшифровки.
ТК: Гетероним — это когда автор берёт совершенно не связанное с собой другое имя, выдуманное, и пишет от лица этого выдуманного героя, как бы персонажа. Этим пользовались многие поэты XX века, особенно в Западной традиции. Елена Андреевна одна из немногих русских, примыкающих к этой традиции. Мы знаем её как Лавинию, написавшую её лучшие тексты. Она выдумала эту монахиню Лавинию, труды которой принесла издателю её сестра. Второй её широко известный гетероним — это, якобы эстонский поэт, Арно Царт. За этим именем стоит совершенно простодушный автор-ребёнок.
ТП: Такой эстонский парень.
ТК: Да, эстонский парень, очень простой, открытый и весёлый. Он — совершенная противоположность Лавинии,- стремительной, рвущийся, с «обрезанным сердцем» героине. Ещё иногда у неё появляется такой герой — Ворон. И, кстати, вообще, птичья позиция у неё очень сильная.
ТП: Но Ворон птичка такая серьёзная.
ТК: Да. Но у меня любимое её стихотворение, как раз, «Воробей». Оно очень известное, но я позволю себе хотя бы первую часть его процитировать. От имени воробья текст:
Тот, кто бился с Иаковом,
станет биться со мной?
Всё равно. Я Тебя вызываю
на честный бой.
Я одна. Ты один.
Пролетела мышь, проскрипела мышь.
Гулко дышит ночь. Мы с Тобой,
как русские и Тохтамыш,
по обоим берегам неба.
ТК: «С Тобой», — с большой буквы.
В боевом порядке лёгкая кость,
армия тела к бою готова.
Вооружённый зовёт Тебя воробей.
Хочешь ― первым бей
в живое, горячее, крепче металла,
ведь надо ― чтоб куда ударить было,
чтобы жизнь Тебе противостала,
чтоб рука руку схватила.
И отвечу Тебе ― клювом, писком ли, чем я,
хоть и мал, хоть и сер.
Человек человеку ― так, приключенье.
Боже Сил, для Тебя человек ― силомер.
ТП: Литературовед Татьяна Ковалькова о Елене Шварц
© Т.И.Ковалькова, 2023
© Радио «Россия», 2023
© НП «Русская культура», 2023
