Виктор Ширали (7 мая 1945 — 19 февраля 2018)
Эфир 21 октября 2022 https://www.rtr.spb.ru/radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=37545
Татьяна Путренко: Знаете, первое, что вспоминается при имени Ширали — это ярко восточной внешности мужчина, завсегдатай кафе «Сайгон» на Невском проспекте, с маленькой тройной за 16 копеек. Я его там много раз видела.
Татьяна Ковалькова: Это Вы хорошо заметили. В антологии Кузьминского «У Голубой лагуны», есть серия автобиографий. И, вот на странице у Ширали, написано следующее, что: он Виктор Гейдарович Шир Али Заде, князь. Для такой легенды есть основания. Отец Виктора был, как он говорил, «таджикский иранец». По семейному преданию, он даже писал стихи на фарси. Но, их брак с мамой Виктора, продлился недолго, всего 10 лет. А его мама, как он написал, была из «псковских крестьян».
ТП: Ну и получилась такая гремучая смесь.
ТИ: Верно. По своей психогенетике, он совершенно восточный человек. И, в общем, восточной внешности. Но, с другой стороны, он настолько свободно и органично владел русским языком, и тонко мыслил на нём, что, конечно, русские псковские корни, они проявились именно в языке.
ТП: Ну и вырос всё-таки не в Азербайджане и не в Иране.
ТИ: Интересно, что как поэта, его сразу заметили именно в Петербурге. Он родился в Ленинграде 7 мая. Виктор — это было не случайное имя.
ТП: Победа была близко.
ТИ: Накануне победы. Естественно, что русская мама, Мария Викторовна Лазарева, она его крестила в Никольском соборе в этом же году. Так что, он рос в православной культуре и, собственно, сохранил ей верность до конца своих дней.
Надо сказать, что уже в 1967 году, он вошёл в круг молодых царскосельских поэтов Татьяны Гнедич, где и познакомился со всеми остальными: Кузьминским, Куприяновым и другими. У неё была очень щедрая душа. Она привечала самые разные таланты. Для неё Ширали, например, был абсолютный «пушкинианец», как она писала. И за пару недель до своей смерти, Татьяна Григорьевна написала предисловие к его первой книге, где отмечала, что такой поэт должен войти в анналы русской литературы.
ТП: Всё же, в отличие от своих коллег по цеху, ему больше везло. Кажется, Радий Погодин давал ему рекомендацию для вступления в Союз писателей. И также Андрей Вознесенский высоко оценивали его творчество.
ТИ: Ну, кстати, во «второй культуре» этот факт его биографии расценивался скорее негативно …
Например, Виктор Кривулин, с которым он был в близком общении в те годы и даже написали совместно в конце 1960-х некий поэтический манифест ( хотя, это уже теперь оспаривается, доля участия Ширали в этом манифесте), отмечал его склонность к эстрадности и «эстрадникам» (то есть поэтам Политеха). Причина была в том, что Ширали великолепно, очень эффектно читал свои стихи.
ТП: Ну и человек был очень интересный внешне.
ТИ: Да, да. И поэтому вот эта эстрадность, конечно, ему ставилась в минус.
Я хотела бы, всё-таки, закончить мысль касательно отношений с Татьяной Григорьевной Гнедич. Её преданность Ширали, конечно, удивляет. В конце этой своей рецензии, она написала следующее:
«Он оставляет читателю возможность сотворчества. Читателю внимательному и вежественному. Который не боится труда познания»…
Замечательное слово «вежественный», да? Уже забытое. Это не вежливый, а именно, человек знающий!
ТП: Слово «невежественный» знают все. А, это противоположное — нет.
ТИ: Да, слово «вежественный», оно, как-то уже устарело. И, она, конечно, одна из первых обратила внимание, собственно на то, что жизнь и смысл творчества, как он виделся самому Ширали — это именно поэзия и слово. Она писала, что: «для него слово — это поступок, слово — это позиция». Или, как пишет сам автор:
«Я говорю. Вот я грешу слова,
Словесничаю, совершаю слово».
Она, собственно, поддерживала в нём его пушкинский языковой выбор. И, возможно, по той же причине поддерживали его, как вы совершенно правильно заметили, и поэты официальные, или официально признанные.
ТП: Ну и со вкусом у них всё в порядке было.
ТИ: Да, конечно. Ширали дружил и с Робертом Рождественским, и с Вознесенским. А когда он учился полтора года во ВГИКе, то познакомился с Отаром Иоселиани, с которым у него тоже была, хотя и непродолжительная, но, довольно интенсивная дружба. Это отразилось и в его поэзии. Есть цикл прямо посвящённый Отару Иоселиани.
Тем не менее, он всё равно оставался таким очень самобытным явлением между официальной и неофициальной культурой. И себя он мыслил, конечно, принадлежащим к неофициальной культуре. Хотя, попытки были. Его первая книга «Сад» 1979 года, которая была совершенно искорежена, обезличена советской цензурой, всё же вышла в издательстве Союза писателей.
Чем это было опасно? Тем, что критики, получив такой кастрированный сборник, с такими страшными купюрами, имели полное право сказать: «Ну и, что там особенного? Зачем их печатать?»
ТП: Какая «вторая культура»?
ТИ: Какая «вторая культура», если это выглядело полным бескультурьем? И Олегу Охапкину, и Виктору Кривулину предлагалось, примерно в это же время, издаваться в «Союзе писателей» на тех же условиях. Теперь понятно, почему последовал отказ, который решил их судьбу.
Надо сказать, что несмотря на все хлопоты и Вознесенского, и других о приёме в Союз писателей, в 1970-е годы этого не случилось. Его, всё-таки, не приняли на радость всей сайгонской публике, всех неформальных писателей, художников, поэтов. Потому, что именно на 1970-е годы пришёлся пик его популярности и творческой активности. А популярность его в неформальном художественном сообществе была совершенно уникальной. На квартирниках, когда читал Ширали, собиралось до ста человек. Сидели друг у друга на головах.
ТП: Я помню это, да.
ТИ: Он был невероятно артистичен и музыкален. Кстати, поскольку он не мыслил своего слова не звучащим, имея такую харизму, то многие его тексты, когда они ложились на бумагу, действительно проигрывали. Часто звукопись, на которую он ориентировался, превосходила содержательную часть этих стихов.
ТП: Татьяна Ивановна, ну, по-моему, пора уже хотя бы познакомить радиослушателей с текстами…
ТИ: Да! Но одно маленькое замечание на счёт содержательной части! И, вот следующий преданный Виктору Гейдаровичу человек, литературный критик Григорий Беневич, написал пять или шесть основательных статей о его творчестве и, как раз впервые обратил внимание не на феномен человека — поэта Ширали, а, именно на содержательную часть его лирики. Недавно вышла, опять хочу сказать спасибо…
ТП: Недавно, это уже в наше время.
ТИ: Да. Эта книга 2018 года. Она вышла в год его смерти в издательстве «Пальмира», в серии «Часть речи». Очень солидный сборник Виктора Ширали называется «Простейшие слова». И он открывается ранним стихотворением «Сад». Я прочту вот это самое раннее стихотворение и, одноименное же ему, но написанное за полгода до смерти. Будет понятна эта верность теме.
1.
Живу в саду,
Посередине сада,
обширного, как полная свобода.
И даже, если где-то есть ограда,
то я —
клянусь!
искать её не буду.
2.
Она ещё спала, моя душа,
когда протиснувшись из шалаша
в ночной, подсвеченный луною сад,
встав во весь рост, в деревьев тесный ряд,
расставив руки в стороны и вверх,
на силуэты походя дерев…
… И стоило мне руки развести,
как я почувствовал, что надо зацвести.
Цветы разверзлись у меня в руках,
белей, чем лица, когда выбелит их страх.
И был так короток цветения миг,
что был их аромат пронзительней, чем крик:
— Я отцветал..!
ТИ: Это длинная поэма 1968 года. И, вот перекличка с «Садом» 2017 года.
ТП: А в 2018- м он ушёл?
ТИ: Да, в начале февраля он ушёл.
Ещё душа в саду
Ещё Господь в ответе
За жизнь непроглядную мою.
Ещё я не один на белом свете
Ещё стою у жизни на краю
И падаю в межзвёздное пространство
Звезды далёкой начиная путь
И нагрешив до дна до окаянства
Быть может вспомнит кто когда-нибудь
Прости жена. Я стар и не способен
Река милеет к морю. Как-нибудь
Я Богу был в неверии угоден
И Он означил смысл а значит путь.
ТП: Такая перекличка времён.
ТИ: Да, такая поразительная перекличка времён, где есть трагизм экзистенциального существования. Как раз первым это отметил, как основную черту поэзии Ширали, именно Григорий Беневич. До этого все знали совершенно невероятную любовную лирику Ширали. Он первый, как и Леонид Аронзон, ввёл эротику и, даже, такую сексуальность в поэзию.
ТП: Советских времён…
ТИ: Именно. В конце 1960-70-х это был совершенный взрыв. Потому что, и эта тема в том числе была под запретом. А здесь, с такой культурой, с такой тонкостью эротика появилась в русской поэзии. И никто не замечал вот этого трагизма. Потому, что где любовь, там и смерть. Там конечность. А у Ширали это настолько органично, настолько свободно в нём существует! У официальных литературных критиков и издателей был большой вопрос: насколько это возможно? Им казалось, что либо то, либо другое. А здесь вот такое органичное сочетание льда и пламени. Оно совершенно уникально. И, в общем, я считаю, что среди поэтов Бронзового века аналогов нет. Ну, разве что действительно, может быть, Леонид Аронзон. Здесь надо отметить, что и Аронзон, и Бродский все-таки поэты чуть старшего поколения. И по периодизации Охапкина, они реально принадлежали предыдущей эре русской культуры.
ТП: Те самые «сироты ахматовские». Всё-таки из этой же плеяды.
ТИ: Интересно, что именно Аронзон, из всего этого блестящего круга новых поэтов, для себя выбрал именно Ширали. Они сошлись, я думаю, на эросе и на такой вот восточно — женственной душе. В то время, как скажем, Бродский выбрал Охапкина с его стоическим началом. Таким образом, есть преемственность.
Возвращаясь к теме любовной лирики Ширали, хотелось бы ответить тем, кто считает её дерзкой, грубой и даже, местами, вульгарной. Сам Ширали ответил на эту критику очень красивым, коротким стихотворением:
Не называй любимых имена
Была и есть любимая одна
А имена ей разные дают
Ну, здравствуй! Как теперь тебя зовут.
ТИ: Это 1971 год! Этот текст цитирует даже Кузьминский, как программный, можно сказать.
ТП: Звучит почти по-пушкински.
ТИ: Да. Абсолютно по-пушкински! Донжуанский список у них, по крайней мере, равный. Я вспомнила, что Татьяна Григорьевна Гнедич, когда защищала Ширали перед официальными лицами от литературы, говорила: «Ну, пишущих много, но поэтов мало. Вот Ширали — поэт. Ну, такой, как Пушкин».
ТП: Скромненько так.
ТИ: Да, да. По природе своей этот человек — поэт. Вот такой, как Пушкин. Он никогда не пытался быть похожим на Пушкина. Но, поскольку у них что-то было общее во внутреннем устроении , то, конечно, невольно он бывал похож.
ТП: И таким мы его запомним.
ТИ: Да. И я хочу процитировать ещё одно стихотворение, как раз написанное на 19-е октября, на лицейскую годовщину, в 1977 году. И посвящено оно, что было для меня приятной неожиданностью, Олегу Охапкину. Потому, что у Олега тоже есть отклик на одну из лицейских годовщин. Замечательное стихотворение, мне кажется.
Мы ещё будем молоды, друзья
Мы старость пожили
Нас младость не минует
Страна впечатывает
Говорю, целует
Иначе не умеет
И нельзя
Мы ещё будем молоды, друзья
Мы годы прожили
С насупленными лбами
Нам надо радость набирать с годами
И проклятым
Без радости
Нельзя
Не утверждаю что наступит год
Когда нас славой и добром помянут
Не утверждаю
Но твержу:
Вперёд.
Устали мы
Стихи не перестанут
Мы ещё будем молоды, друзья…
ТП: В рубрике «Петербургский текст» с критиком Татьяной Ковальковой мы говорили о поэте Викторе Ширали.
© Татьяна Ковалькова, 2023
© Радио «Россия», 2023
© НП «Русская культура», 2023
