Европа и Россия сквозь призму языка. (Стадиальная концепция истории)

Людмила Шишкина-Ярмоленко

статья четвёртая

 

Социология языка и познания — заново сформулированная область науки, родоначальником которой был Вильгельм фон Гумбольдт. Исследование языка как уникального инструмента познания человеком мира и себя в нём, как первичной знаковой модели целого, опосредующей и объективирующей познавательный процесс, привело к нетривиальным результатам:

1. Был разработан метод внутренней реконструкции целого, применимый не только к языку, но и к любому целостному образованию [1];

2. Использование метода внутренней реконструкции при восстановлении процессов формирования и взаимодействия универсальных языковых категорий, таких, как ЛИЦО, ПРОСТРАНСТВО, КОЛИЧЕСТВО, ВРЕМЯ [2; 3], позволило ввести временнýю координату в выбор и сопоставление биологической теории индивидуальности и социопсихологической модели личности;

3. В истории языка реконструированы три стадии, в переходные периоды между которыми происходит рождение и фиксирование качественно нового текстового канона, определяющего пути исторического развития всей культуры [4];

4. С позиций социологии языка и познания предложена концепция первичного когнитивного структурирования действительности, опредмечиваемого в синкретическом родовом действе. Выявлена прямая связь между индивидуализацией сознания и формированием естественного языка как отчуждаемого в звуке и интериоризуемого участниками архетипа родового действа [5];

5. В процессе контурного моделирования истории определены соответствия этапов развития языкового сознания уровням формирования личности и стадиям организованности социума [6].

На основе всего сделанного можно утверждать, что язык способен служить естественной доминантой при генетическом рассмотрении истории, так как в нем концентрируются и отчуждаются все сущностные особенности процесса развития человека и общества. При этом синтез знаний, необходимых для построения историософской концепции, осуществляется не путем их суммирования или описания в «общем языке», а повторением в гносеологии естественного механизма синтеза, который всякий раз происходит при доминировании одной из составных частей начального состояния.

 

Методологические посылки

При целостном подходе к истории с позиций социологии языка и познания наиболее интересными оказываются следующие методологические посылки:

1.Отказ от восприятия истории только как линейного процесса.

На материале языка хорошо прослеживается волновой процесс развития, который охватывает как диахронический, так и синхронный аспекты его существования. Историческая динамика языковых категорий предстает в виде волн разной длины. Их пересечение, взаимодействие и независимое движение образуют при мгновенном срезе сложную проекцию качественно различных точек.

По-видимому, то же происходит и в истории общества (см., например, концепцию, изложенную в [7]). Картина сегодняшних событий является следствием развития и взаимодействия множества исторических тенденций, которые в определенный момент настоящего преобразуются свободной волей человека, в разной степени определяя ближайшее и дальнейшее будущее.

Уловить и зафиксировать основные из этих дальнодействующих или долгодействующих, по выражению М.К. Мамардашвили [13] , сил истории, увидеть смену направлений и темпа и попытаться понять причины этого — наша задача.

Волновой процесс движения может быть обусловлен механизмами асимметрического синтеза, пронизывающими все уровни развития целого. Обнаруженный нами первоначально на микроуровне языка как способ построения морфемы и слова, данный механизм оказался созвучен процессу асимметрического синтеза в органической химии.

Дальнейшие исследования показали, что принцип асимметрического синтеза имеет всеобщий для языка характер. Он лежит в основе движения и развития языковых категорий, определяет процесс их взаимодействия при формировании частей речи и структуры текста. Механизм асимметрического синтеза обеспечивает и само развитие звукового языка на основе первичного родового действа. Более того, принцип асимметрического синтеза оказывается адекватным принципу построения диалога, конкретизируя последний в определенных механизмах взаимодействия его участников. Благодаря этому не только проясняется структура первичного родового действа как наиболее ранней формы отчуждения знаний, но и открывается прямой выход на социум вне зависимости от временнóй координаты.

Таким образом, история человека и общества предстает как превращенная форма диалога, определяемая механизмами асимметрического синтеза.

2. Принцип качественного обобщения. Наиболее сложным при волновом представлении процесса является определение точек экстремума (максимума и минимума).

С позиций социологии языка и познания можно предположить, что периоды экстремума содержат в себе механизм качественного обобщения по доминирующему признаку, результат которого обусловливает как зеркально-симметричное направление развития основообразующей тенденции целого, так и силу толчка.

Основы механизма качественного обобщения, пожалуй, впервые были разработаны советским логиком В.Н. Морозом, который показал, что в содержательной логике, в отличие от формальной, объем и содержание формирующегося понятия находятся не в обратно пропорциональном, а в прямо пропорциональном соотношении [8].

На языковом материале механизм качественного обобщения был обнаружен нами в процессе реконструкции категории количества, но более подробно проявился при реконструкции участниками первичного родового действа процесса инверсированного отчуждения, объективирования и интериоризации звукового архетипа этого действа—структуры, ставшей исходным знаковым кодом естественного языка.

И, наконец, в последние годы найдена аналогия механизму качественного обобщения в работах В.М. Русалова по специальной (биологической) теории индивидуальности, которая, по его мнению, позволит вскрыть единый системный процесс формирования индивидуальности человека через взаимное опосредование, интегрирование и обобщение биологических и социальных детерминант его бытия [9].

Подробное описание механизма качественного обобщения — задача следующего этапа работы, но существование его и огромная роль в логике развития целого не вызывает сомнений.

3. Качественность времени становления целого.

Внутренняя реконструкция категории времени в языке показывает, что традиционная интерпретация глагольных форм как выразителей отношений «прошедшее — настоящее — будущее» даже при учете двух диатез (актив и медиа), во-первых, не отражает исходного состояния дел в праиндоевропейский период развития языка, во-вторых, искажает картину отношений, складывающихся в общеславянском языке, и, в-третьих, не имеет ничего общего с конкретной морфологией современного русского глагола.
Настойчивое навязывание системе глагольных форм индоевропейских языков в разные периоды их существования одной и той же понятийной триады происходило, по-видимому, в силу объективных причин. Метод внутренней реконструкции, базирующийся на принципе единства формы и содержания, позволил выявить процесс формирования собственно глагольной лексемы на основе взаимодействия различных языковых категорий: категории определённости, категории количества действия, категории состояния и категории субъектно-объектных отношений.

В результате оказалось, что языковая модель времени на протяжении длительного периода имела количественно-пространственный характер и остается до сих пор таковой во многих индоевропейских языках.

В славянских языках количественно-пространственная модель времени под воздействием определенных причин постепенно перестраивается в принципиально иную. Процесс перестройки прямо связан с появлением форм совершенного вида, значением которых явилась концентрация действия в одной точке. Оппозиция «совершенный вид — несовершенный вид» практически охватила всю глагольную лексику.

С учётом некоторых других процессов, параллельно протекавших в русском глаголе, можно сказать, что на смену количественно-пространственной модели глагольного действия пришла качественная модель, в которой каждое действие предстает в виде своеобразного энергийного пульсара (делать — сделать): вид оказывается новой формой времени в языке, значение которой заключается в отражении качественного воздействия на процесс [3].

Такое (энергийное) представление времени подтверждается работами советского астрофизика Н.А. Козырева [10], благодаря которым можно предположить, что языковая модель времени имеет неслучайный характер.

 

Стадиальная концепция истории

С позиций социологии языка и познания на основе вышеизложенных посылок можно тезисно представить стадиальную концепцию истории, обладающую некоторыми объяснительными и прогностическими свойствами.

Реконструкция двух последовательных типов канонической формы текстов в индоевропейских языках и процессов, предшествовавших их созданию, позволяет определить движение в пространстве европейской истории как построение единого геометрического тела с четким наследованием различными народами и языками целого спектра маркированных признаков.

Смена народов и территорий на авансцене истории по внутренней логике сюжета предполагает не только сформированность определённого качества жизни на предшествующем этапе, но и готовность нового этноса к усвоению и развитию смысловой доминанты исторического процесса. Можно предположить, что для выполнения этой функции данный этнос должен пройти через своеобразный процесс рекапитуляции, повторяя в своей истории предыдущие этапы развития социума, что и обеспечивает в нужный момент его совпадение с реальностью целого.

Однако в каждом конкретном случае время проживания ранних стадий филогенеза имеет особую протяжённость и плотность, а пространство действия уникально по своим природным характеристикам.

Смыслом истории при этом оказывается человек, его индивидуализирующееся сознание, развитие которого даёт нам в конце концов возможность проникнуть в тайны бытия и, сняв субъектно-объектную оппозицию, встать в поток творения, найдя в мире свое естественное место.

Первым рубежом в европейской истории можно считать, по-видимому, период, предшествовавший ранней классике (по А. Ф. Лосеву [11]), когда были в основном сформированы модели языка и в процессе взаимодействия родового и индивидуального сознания выделились люди, через которых произошло закрепление новой формы канона в эпосе (феномен народных сказителей, мифы, Гомер).

Необходимость нормирования текста была вызвана тем, что его структура к этому времени представляла собою всего лишь проекцию механизмов порождающей текст грамматики — механизмов, ушедших в подсознание. Порождающая грамматика конкретного текста прямо отражала логику ситуации. Извлечение её из текстов, качественное обобщение и интериоризация, вызванные определёнными причинами, чрезвычайно обогатили индивидуальное сознание.

Но в то же время возникла проблема понимания речи. Для верного понимания требовалось двойное подтверждение логики содержания: в грамматике текста и в логике родового действа. Однако родовое действо постепенно утрачивало свою основную функцию отражения логики ситуации и приобретало ритуальный, целевой характер, а порождающая грамматика всё более «забывалась». В этих условиях уровень понимания речи целиком зависел от глубины интуиции слушающего, от того, насколько текст был для него прозрачен.

Индивидуализация сознания резко обострила проблему понимания и привлекла внимание к речи, тексту как самостоятельной реальности. Здесь-то и должны были появиться, с одной стороны, канонические тексты, содержащие в себе полную проекцию порождающих их языковых механизмов и тем самым обеспечивающие возможность максимального понимания изнутри, а с другой стороны, были созданы первые грамматики, долженствующие обеспечить понимание как бы извне. Однако эти грамматики фиксировали структуру уже готового текста, то есть всего лишь проекцию порождающих текст механизмов. Ошибочное принятие части за целое привело к отождествлению грамматики текста с механизмами мышления, а затем — к эстраполяции формальной логики как основы грамматики текста на картину мира.

Таким образом, в результате противопоставления индивидуального сознания родовому в эпоху средней классики выкристаллизовалась субъектно-объектная оппозиция, обозначенная в языке и грамматике, а в эпоху высокой классики эта оппозиция была закреплена в гносеологической картине мира. Так началась эпоха Культуры Текста, характерной чертой которой становится проблема раздвоения сознания.

При том, что массовое сознание существует ещё в родовой форме, человек с индивидуализированным сознанием вынужден жить как бы в двух мирах одновременно, каждый из которых обладает своей логикой и своей моралью.

Естественная жизнь человека протекает по законам содержательной логики, свойственной всему живому, а жизнь интеллектуальная, то есть работа по осмыслению действительности, всё чаще осуществляется через призму формальной логики Текста.

Первый пик раздвоенного сознания был снят явлением Христа, ставшим новым подтверждением реального устройства мира.
Драма индивидуализированного сознания развивалась на фоне социальных процессов, формировавших различные модели отношений человека и общества, разные типы государственного устройства.
Циклическое время античности могло представлять собою предельно сжатую двойную спираль, готовую в момент качественного обобщения наработанного опыта перейти к движению по вертикали. Толчком к этому и стало рождение Христа и его искупительная жертва.

Началась новая эпоха, основным признаком которой становится возможность развития духовной личности для каждого человека, приобщённого к христианству. Собственно история выплёскивается на просторы Европы, охватывая всё большие пласты территорий и народов. При этом естественным образом сохраняются две исходные встречные спирали, которые получают иную маркировку: римская и византийская. Темп развёртывания каждой из них, диапазон охвата и сила воздействия целиком зависят от их специфики.
Внутренним содержанием процессов, характерных для всего формирующегося пространства европейской истории, является конкретизация отношения «человек — общество» путем распространения наработанных в античности моделей на больших территориях и среди постоянно увеличивающегося числа людей.

Развитие индивидуального сознания, становление личности, способной увидеть и правильно оценить естественный образ мира, имеют место лишь тогда, когда человек оказывается в ситуации постоянного самоопределения. История творилась людьми, и в то же время она обеспечивала эту ситуацию самоопределения для каждого. Человеку приходилось определять свое положение между двумя координатами: светской властью и церковной властью.

На западе, в местах прохождения римской спирали, сложился политизированный тип отношений между государством и церковью. Церковь претендовала и на светскую власть. Вплоть до использования соответствующих последней методов борьбы в ещё более изощрённом исполнении.

В результате нивелирования качественного различия между светской и церковной властью человек вынужден был искать чисто пространственное место в иерархии по отношению к обеим стихиям, безопасное в меру его предприимчивости. В итоге выстраивалась типичная формула локативных отношений, которая явно сродни одной из четвёрок исходного семиотического кода языка, открытого М. Р. Мелкумяном [12]:

[(R₁ — {s} — k— R2) ↔ (R₃ — m — {w} —R4)],

где R — символ корней разного типа; s, т — указатели ориентира, лица, знаки говорящего; k, w — языковые маркеры отношений между корнями, указатели квалификативных (то есть функциональных) и локативных (то есть пространственных) отношений; фигурные скобки обозначают варьирование представленного в них элемента: местоименного s и предложного w.

Благодаря взаимодействию локативного и квалификативного высказываний, представленных соответствующими четвёрками семиотического кода, путём закономерного перераспределения элементов s, k, т и w и многократного воспроизводства первичного противопоставления вырабатывается вся система категориальных форм естественного языка.

Локативная четвёрка языкового кода как раз и указывает на многообразие пространственных отношений {w} и резко выраженную индивидуальность субъекта действия т.

Сравним:
(R₃ ̶ m ̶ {w} ̶ R₄)
Светская Человек Набор Церковная
власть локативных власть
отношений

Вторая четвёрка оказывается сродни отношениям между светской и церковной властью (симфонии властей), в которые втягивался человек в местах прохождения византийской спирали (Византия, Киевская Русь, Россия). Здесь существовало чёткое разграничение политической и духовной власти: церковь не претендовала на политическую власть, но в то же время во главе государства стоял Помазанник Божий.
Качественное различие функций светской и церковной власти обеспечивало стабильное воспроизведение квалификативной формулы отношений для каждого члена общества, для общественных конгломераций разного уровня и для народа в целом.
Сравним:
(R₁ — {s} — k — R₂)

Таким образом, можно сказать, что становление пространства европейской истории происходило в диалоге двух типов отношений человека и общества, двух моделей, или социо-психологических формул поведения, дополняющих друг друга, а в крайних случаях и противоречащих друг другу. Тот же диалог характеризует и процесс порождения языковых структур.

Следует заметить, что католичество, не найдя в себе решимости отказаться от светской власти, обеспечило тем самым дальнейшее развитие Культуры Текста и нарастание нового кризиса раздвоенного сознания, в то время как православие в определённом единстве формы и содержания накапливало духовный потенциал. В результате этого Россия была как бы обречена на то, чтобы в определенный момент стать центром европейской истории и тем самым подготовиться к грядущему синтезу.

Но синтез мог осуществиться лишь в том случае, когда на одной и той же территории одним и тем же народом будет наработан двойной опыт отношений «человек — общество». Следовательно, Россия должна была взять на себя бремя прохождения через западноевропейскую политизированную историю во всё более уплотняющемся потоке времени, в определённом смысле принести себя в жертву ради будущего единства.

Действительно, во времена Петра римская спираль достигает России и захватывает её пространство. В то же время духовные искания Запада обусловливают рождение блестящей плеяды философов, создавших глубоко индивидуальные философские концепции мироустройства. Таким образом, происходит закономерный уклон оси симметрии пространства европейской истории вправо и обеспечивается винтовая цветная симметрия подобия.

Пройдя через соблазн Культуры Текста, Россия к концу XIX — началу XX века подошла к новому пику кризиса раздвоенного сознания, обусловленному уже всем предыдущим ходом европейской истории и сфокусировавшему как политико-экономическую, так и духовно-нравственную проблематику эпохи. Кризис охватил все слои общества и все институты власти, включая и церковную, обречённую реформами Петра.
В то же время именно в этот период трудами лучших представителей русской литературы оттачивалась старая и зарождалась новая каноническая форма Текста.

Новый канон родился как эпос революции. Его создателями стали прежде всего Владимир Маяковский и Андрей Платонов. В грамматике их текстов вновь была воплощена логика развития целого, то есть к двум имевшимся формам её существования (как логики содержания и как логики порождающих текст механизмов, скрытых в подсознании) добавилась третья форма.

Тройное определение логики развития целого давало эффект сильного текста, мера воздействия которого такова, что его можно принять или не принять, но не заметить и не оценить — нельзя.

Тексты нового канона становились инструментом прозрения истинной реальности в водовороте окружающей человека жизни. Параллельно формировался и новый канон в живописи, архитектуре, музыке.

Залп 1917-го года окончательно разрушил Культуру Текста в России, но период отдачи длился ещё семьдесят с лишним лет. При постоянно уплотняющемся времени на российских просторах была вновь проиграна вся европейская и тысячелетняя русская история, однако на этот раз — в трагедийно-фарсовом ключе. И происходило это уже на фоне разрушенной субъектно-объектной оппозиции. Человек был поставлен в поток творения и ценою грандиозных социальных потрясений начинал прозревать его естественный ход.
Две даты, на наш взгляд, определяют сокровенный смысл этого периода: дата восстановления патриаршества и 1000-летне крещения Руси.

По-видимому, за три поколения советских людей был накоплен отрицательный опыт коллективного вхождения в Соборность без Бога, что и могло осуществиться лишь путем установления тоталитарного режима. Этот социальный опыт России, принёсшей, фактически, массовую искупительную жертву на алтарь будущего, был качественно обобщён в структуре психофизиологических особенностей четвёртого поколения.

Новое поколение уже не силою обстоятельств ставится в поток творения, но рождается в нём. Его отличительные признаки — целостность, адекватность движению, изменению. Двойное отрицание культуры — классической, предельно эстетизированной Культуры Текста и социалистической культуры массового героического действа — диктует молодежи необходимость самостоятельного постижения жизни ценою быстро сменяющихся проб и ошибок.

Качественно иное, вне субъектно-объектной оппозиции, восприятие реальности является причиной формирования новых стереотипов поведения, новых этических норм и правил. Поколение молодых строит себя от нуля, определяя собою будущее.

Предельно способствует этому процессу самосозидания, душевного и духовного строительства ситуация неопределенности в нашей стране. Создается впечатление, что, несмотря на все усилия сверху, колесо политики прокручивается, углубляя колею падения общества, а народ, преодолев массовый соблазн политических решений кризиса, безмолвствует.

 

Вместо заключения

Для того, чтобы точнее определить качество нынешней реальности, ещё раз вглядимся в историю России после 1917-го года. Внутри этого периода так же можно заметить некоторое количество повторов, частота которых увеличивается по мере приближения к настоящему. Оттепель 1960-х годов, начало перестройки, август 1991-го. Каждым следующим повтором нарастает пространство российской и всей европейской истории, стремясь к точке экстремума осевой волны симметрии.

О логике нарастания повторов и смене их маркированных признаков можно говорить пока лишь с малой степенью точности, но уже сейчас ясно, что такая логика существует, а повторы отличаются друг от друга как пространственно-временными, так и качественными характеристиками.
Достаточно легко заметить, что в возвышенно-трагическую атмосферу начала этого периода постепенно проникают элементы фарсовости и гротеска — признаки новой ситуации раздвоенного сознания. Повтор 1960—70-х годов закончился триумфом фарса; сюжет раздвоенного сознания был разыгран по горизонтали: вся страна превратилась в театр, все или почти все актерствовали в жизни.

Годы перестройки обернулись злой пародией на полную свободу выбора. В этом повторе вновь зазвучали трагические ноты трудного прозрения реальности. Преодолев ещё раз соблазн политизированной истории, человек задумался.
Повтор после августа 1991-го осуществлялся уже в иной атмосфере; драма раздвоенного сознания актуализировалась по вертикали, как перед 1917-м, но качество «верхов» и «низов» было теперь иным: «верхи» думали, что могут, а «низы» — молчали. Народ сосредоточился внутри себя на поиске своего места, своего пути в истории.

Интересно отметить, что в этот период начались, на наш взгляд, процессы внутренней синхронизации ритмов жизни и состояния общества, процессы, ориентированные не столько на политические и экономические изменения, сколько на повторение в частной жизни в сжатые сроки логики развития целого в различных её вариантах: от драмы и трагедии до фарса и даже фантома. Жизнь подталкивала человека к осознанию реальной логики целого на собственном опыте.
К сожалению, элементы фантомной действительности внутри этого периода удалось увидеть лишь задним числом. Что же такое фантомная действительность?

Какова её связь с реальностью, её место в логике становления целого? Не превратились ли все мы благодаря этому феномену в зрителей российского вертепа, в котором гремят шутейные выстрелы и течёт клюквенный сок? Но опускается занавес, и мы обнаруживаем, что то не куклы были, а живые люди, что это кровь лилась потоками и актёры давно мертвы.

Не такой ли ценой приходит наконец понимание реальности? Если так, то рубикон мы уже перешли и в обществе начались процессы самокомпенсации. И идут они не сверху, а, как и положено, снизу, через душу и разум каждого.

В этой ситуации тактически верным сейчас было бы формирование не зависимых от того или иного уклона в политике групп экспертов и рабочих коллективов исследователей по всему спектру проблем, решение которых необходимо для полноценной жизни общества. Единственным критерием отбора в эти группы должно служить понимание претендентами естественной логики развития целого на любом материале.

Абсолютизация системного подхода, связанного со старой научной парадигмой, с господством субъектно-объектной оппозиции, приведёт к краху, но при целостном подходе использование достижений системного анализа как первой ступени на пути к синтезу — обязательно. Однако при этом нельзя забывать, что переход от системного анализа к синтезу целого осуществляется методом качественного обобщения и не поддается формализации.

Всё это надо делать немедленно и можно сделать в том случае, если мы найдём в себе силы трезво оценить свои возможности и соразмерить их с потребностями общества и государства. Но прозрение себя и своего места в жизни невозможно без духовного прозрения, без внутреннего постижения особого качества духовности, не совпадающей с культурой.

Каждый из живущих ныне обречён на огромную и очень трудную духовную работу, на то невидимое сражение, которое раньше по большей части было уделом монахов и совершалось в монастырях. Если сегодня мы окажемся способными совершить эту работу, мы спасём наших детей и приблизим миг преображения Родины.

 

Литература

1. Шишкина Л.С. Вид и способы действия непереходных глаголов движения в современном русском языке (опыт реконструкции системы). Автореферат кандидатской диссертации. Л.: Изд. ЛГУ, 1980.
2. Шишкина Л.С. Описание. Моделирование. Реконструкция (Методы реконструкции целого в языкознании). // Вестник ЛГУ. Серия 2. 1991, вып. 2 (№ 9). С. 55 ̶ 64.
3. Шишкина Л.С. Русский глагол: система, структура, развитие (опыт внутренней реконструкции). // Развитие частей речи в истории русского языка. Рига: Изд. Латв. ГУ, 1988. С. 64 ̶ 73.
4. Шишкина Л.С. К истории национального архетипа текста. // Закономерности развития и взаимодействия национальных языков и литератур. Ч. 1. Казань: Изд. Казанского ун-та, 1989. С. 164 ̶̶ 167.
5. Шишкина Л.С. Вариации на темы Гумбольдта (Происхождение языка и познание) // Язык в океане языков. Под ред. О. А. Донских. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. С. 20 – 27.
6. Шишкина Л.С. Моделирование социальных процессов и язык. // Вестник СПбГУ. Серия 2, 1994, вып. 1 (№2). С. 48 – 58.
7. Волновые процессы в общественном развитии. Новосибирск, 1992.
8. Мороз В.Н. Мысль и предложение. Ташкент, 1960.
9. Русалов В.М. Вклад биологической теории индивидуальности в решение проблемы социального и биологического в человеке // Биология в познании человека. М., 1989. С. 109 ̶ 125.
10. Козырев Н.А. Избранные труды. Л., 1991.
11. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М.: Искусство, 1969.
12. Мелкумян М.Р. Образование системы языка // Проблемы структурной лингвистики, 1972. М.: Наука, 1973. С. 555 ̶ 563.
13. Мамардашвили М.К. Возможный человек.// Человек в зеркале наук. Труды методологического семинара «Человек». Межвузовский сборник. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. С. 6 -18.

 

 

На заставке: Двуликий Янус. Римская скульптура II до.н.э.

 

 

 

© Л.С.Шишкина-Ярмоленко, 2021
© НП «Русcкая культура», 2021