В своей последней книге «Догадки о Набокове», выпущенной весной этого года, Борис привел четыре страницы эпиграфов. Среди них есть и короткое высказывание Велимира Хлебникова: « Теперь я одинокий лицедей, а остальные – зрители. Но будет время, когда я буду единственным зрителем, а вы лицедеями». И вот этот час настал. Теперь он наблюдает за нашими действиями, верим и надеемся, что в покое и радостной мудрости, к которым неизменно стремился…
Много раз за последние годы я просила его дать мне интервью о себе, о всей своей многогранной деятельности в культуре на протяжении пятидесяти лет. Но регулярно получала отказ. Он досадливо отмечал: «Что говорить? Вот я есть, вот есть книги, мною написанные, интерпретации – за вами…». За этим не стояла стеснительность или авторская скромность, скорее, некая мучительная для него правда, которую я должна была сама понять и обнаружить перед другими. Это побудило меня более внимательно относиться к тем импровизациям и моноспектаклям, которые он устраивал всякий раз во время своего дружеского визита «книгоноши», как он сам себя называл. Он действительно приходил с рюкзаком книг, недавно вышедших (не только своих) или букинистических, но и уходил не без приплода для библиотеки Самиздата, которую тщательно собирал и лелеял как последнюю любовь. На каждом подаренном экземпляре он делал наклейку с именем дарителя и радовался, как ребенок, каждой свой придумке в подобном роде. Например, библиографическим карточкам, написанным от руки, или столику с лампой на одного читателя, как и положено для научного чтения. В маленьком пространстве на Пушкинской-10 он воплотил свою мечту. Библиотека структурирована им исходя из логики самиздатчика: авторы Самиздата, критика, исследования, переводы, лауреаты премии Андрея Белого, сопутствующие. К «сопутствующим» относились авторы, которые не печатались в журналах Самиздата, не принадлежали петербургскому подполью, но сочувствовали идеи нонконформизма и в своем творчестве были честны перед собой.
Появление именно этой группы – феномен чисто Останинский. Он был уверен, что худой мир лучше войны. Спорили мы с ним об этом весьма жестко, но не переходя на личности. Умел он так вовремя повернуть тему, чтобы ожесточение в споре не перешло в агрессию. Это касалось и судьбы «Клуба 81», и поколения, которое пошло за Аркадием Драгомощенко, и многих других вопросов, остающихся открытыми до сих пор.
Он не стоял на диссидентских позициях никогда. Исповедовал в этом отношении принцип: где родился, там и пригодился. Нонконформизм понимал как верность собственным идеалам (идеям), ради которых стоит жертвовать личным комфортом и семейным благополучием. До последних дней работал, что называется, истопником. Он мог бы сделать любую карьеру в 2000-х годах: издателя, переводчика, советника по делам культуры, наконец (пользуясь наработанными связями). Но остался верен себе, своему весьма уязвимому в мире прагматики поиску истины.
Его математически устроенный ум не переставал радоваться и восхищаться парадоксам, которые и приближали его к искомой истине. Он их тщательно отбирал и коллекционировал. Из этой коллекции сложились четыре его книги: «37 и 1» , «37 и 2» (в двух томах) и «Дребезги». Этот гипертекст мерцает самыми неожиданными смыслами, в которых станет с удовольствием разбираться аналогично устроенное сознание читателя. Его научный метод написания художественного текста обнаруживает то самое место возникновения собственной мысли, которое обычно художники прячут. Борис же, напротив, для доказательности своих выводов приводит весь путь размышлений на основе чужих цитат и «всегда вовремя» возникающих обстоятельств собственной жизни. «Случай» он воспринимал мистически!
Борис виртуозно балансировал между прагматикой и эзотерикой. Например, возлюбил в ранней молодости Карлоса Кастанеду, чьи тогда неизвестные тексты сам и перевел, затем Владимира Набокова. Освоив (для себя) их практики, двинулся дальше. Книгу о Набокове, по его свидетельству, он задумал, когда полностью разочаровался в этом писателе и человеке. Но плоды любви даже за пределами апологетики не могут быть случайными.
Бориса восхищала одна мысль, что женщины (обычные, не ученые), несмотря на то, что как правило не утруждают себя системой доказательств, часто попадают в самую суть явления, ибо видят целое. Игриво наблюдая недоумение собеседника, он с большим удовлетворением замечал, что в его мужском теле живет женская душа. Однажды, придя после моего дня рождения, он увидел на столе огромный букет белых лилий. Мельком взглянув на них, сказал: здесь 37 цветков. Когда он ушел, я, меняя воду, сосчитала все соцветия. Их было ровно 37. Его любимое число.
Он очень любил жизнь, любил праздник дружеского общения, проводя жизнь анахоретом. Большинство, с кем он общался в последние годы, таким его и запомнили. И даже на одре болезни в последние месяцы, превозмогая физическую боль, он был светел и спокоен. В память о нем, мы не станем погружаться в сумрачные воды Стикса, ибо Борис бы этого не одобрил.
Татьяна Ковалькова
В заставке использована фотография Бориса Останина работы Алексея Балакина
© НП «Русская культура», 2023
