События

Памяти Дмитрия Достоевского

12.09.2024

210

4 сентября ушёл из этой жизни благороднейший человек – Дмитрий Андреевич Достоевский. В силу этого основного свойства своей души он выглядел в современном мире то подростком, то капризным ребёнком, то излишне терпеливым, а иногда удивлял чудачеством. Оставаясь самим собой, он встраивался в предлагаемые обстоятельства легко, играючи, исходя из потребностей ближнего, не отягощая свою душу завистливым чувством. Он был, таким образом, всегда самодостаточным, цельным, как бы не тронутым язвами самолюбия и эгоизма. Разве это не удивительно?

Не будь он правнуком великого писателя, заметили бы мы этого светлейшего, одного из благороднейших людей, которых осталось так немного в современной России, где долгие годы истребляли именно по наследственному признаку? Скорее всего, нет, ибо он не сделал карьеры, заметной для интеллектуального сообщества.

Главным делом своей жизни он считал воплощение мечты своего прадеда: создание дома и семьи, к абсолютной ценности которых писатель Достоевский пришёл путём апофатическим, через тернии своего великого Пятикнижия. Дмитрий Андреевич больше интересовался деталями биографии прадеда, а из литературного наследия его брал для себя то, что важно получить от писателя каждому вдумчивому читателю. Зато в биографии, которая касалась его лично, он разобрался детально: знал окружение Фёдора Михайловича так, будто сам прожил его жизнь. Счастлив тот, кто слышал его экскурсии в последней квартире-музее писателя в Кузнечном переулке.

Из-за полного отсутствия тщеславия он не вызывал зависти в сообществе, которое ревниво охраняет наследие великого Достоевского. Появляясь на «Достоевских чтениях» в Петербурге или Старой Руссе, иных мемориальных местах, связанных с жизнью семьи в Даровом под Москвой или в Достоево в Белоруссии, он не требовал к себе особого внимания. Если и делал доклады, то сугубо биографического характера. Многим казалось естественным, что правнук проводит свою жизнь в тени великого предка, однако в нём жило достоинство наследника по прямой, – это когда, гордясь своими предками, человек понимает, что будет отвечать перед Богом «до седьмого колена» за их грехи. В этой цепочке Дмитрий Андреевич был всего лишь третьим. Так рождается в Семье любовь и преданность.

Последние годы он по моему совету редактора и издателя стал оформлять в книгу отрывочные воспоминания, которые в конечном счёте так и назвал – «Nota bene моей жизни». Литературный ген в нём явно присутствовал. Он проявлялся в цепкой памяти на детали, из которой, собственно, литература и вырастает, приобретая символический характер. Мне бы хотелось привести небольшой фрагмент о его посещении могилы бабушки во Франции, который по настроению очень соответствует настоящему моменту:

«Свою бабушку Екатерину Петровну Достоевскую (урожденную Цугаловскую) я ни разу в жизни не видел, хотя она умерла уже после моего рождения в 1958 году во Франции. Много лет позже я побывал на её могиле в городке Ментона на Лазурном берегу. Вспоминается уникальный случай моего пребывания на кладбище Ментоны. Кладбище ярусами спускается по скале от маленького замка на вершине к лазурным водам Средиземного моря. Оно так и называется – “Старый замок”, красота вместе с мандариновыми и апельсиновыми деревьями неописуемая, если можно так сказать о кладбище. Некоторые захоронения сделаны прямо в нишах скалы. В том числе и могила моей бабушки. Могила закрыта мраморной вертикальной доской с надписью. Сёстры Анна и Екатерина умерли с разницей в неделю. Рано потеряв мужей, они затем жили вместе. Вместе отбыли за границу в 1944 году, оказавшись во Франции в “Русском доме” – пансионате для престарелых русских в Ментоне, и обе похоронены в одной могиле.

Вместе с друзьями французами я стоял у могилы бабушки, вокруг было иссиня-голубое небо, а внизу бирюза Средиземного моря, и меня посетила невольная мысль – вот бы самому прилечь здесь среди такой красоты. Перед уходом я, прощаясь, прикоснулся к плите, и вдруг – о ужас! – плита выпадает в мои руки! Еле успел удержать её, чтобы она не разбилась. Оказалось, что крепящие плиту деревянные дюбели усохли, и плита практически ни на чём не держится в скале. Я попросил друга Симона съездить в мэрию и обратиться за помощью к кому-либо, отвечающего за культуру – всё-таки здесь лежит невестка всемирно известного писателя. Через час Симон возвратился и виновато рассказал грустный анекдот: в мэрии, услышав о Достоевском, спросили, кто это такой… Понятно, что разговора не получилось. Это единственный случай в моей жизни, когда чиновник, отвечающий за культуру, не знал о существовании русского писателя по фамилии Достоевский. С того случая меня преследовал сон, как плита падает и вдребезги разбивается, а в нише ветрам и непогоде открывается урна с прахом моей бабушки».

Дмитрий Андреевич ушёл из этой жизни как праведник. После обеда отправился на свой «адмиральский час», как называл он полуденный сон, и не проснулся к вечернему кофе. На его лице не было печати смерти, – боли, страха, страдания, – только мирный сон, успение. Около ста человек пришло проводить его в последний путь на Смоленском православном кладбище (напротив, на Лютеранском Смоленском, лежит мама, сестра). День был пасмурным, но во время отпевания в купольное окно столбом встал солнечный свет и погас, когда всё закончилось. Хороший знак. Не было давящей печали даже у самых близких, только грусть, что больше не услышим его заразительного смеха, не увидим его кратких вспышек гнева, моментально сменяющихся теплым облаком сожаления и любви к ближнему. Щедрость, с какой он принимал всякого человека, останется в нас как вечная память о нём!

Татьяна Ковалькова