Дом и бездомность принято рассматривать как антиномические понятия, взаимоотрицающие друг друга. С другой стороны, концепты дома и бездомности теснейшим образом связаны, выступая друг для друга своеобразным понятийным фоном. Представление о доме обретает бытийную значимость в противовес представлению о бездомности; представление о бездомности актуализируется «на фоне» представления о доме.
Онтологически дом есть отвоеванное у враждебного по отношению к индивиду внешнего мира и отграниченное от него пространство частной жизни, при-своенное и о-освоенное индивидом. Наличие дома отграничивает индивида от ему подобных, делая его не одним из них, а иным, – концепт «самости», инаковости, направленной как вовнутрь, так и вовне, неотделим от концепта дома.
Кроме того, дом есть укрытие от внешнего мира, защита от его вызовов; как нечто, принадлежащее исключительно «мне», дом есть расширение моего тела в пространстве и во времени. Наконец, концепт дома неотъемлем от концепта быта как обычного протекания жизни в ее реально-практических формах[1], включающего уклад жизни, ритуал повседневного поведения, характер труда и досуга, окружающие индивида вещи, его привычки и обычаи.
Бездомность на онтологической шкале следует понимать как «минус-дом»: как отсутствие границ, отсутствие личного пространства, незащищенность от внешнего мира, неотделимость от других, наконец, как безбытность.
Однако, граница по определению подвижна: само наличие границ предполагает возможность их расширения, движения вовне, хотя бы на интенциональном уровне. Причем расширение может как иметь какие-либо заранее заданные пространственно-временные пределы, так и быть беспредельным, неограниченным во времени и пространстве: возможно полагать домом «весь мир», «человечество», «Космос», «Вселенную». Что же до быта, то он по самой сути своей, составляя часть понятия «повседневность», есть не прекращающийся и не зависящий от внешних пространственных факторов процесс, в который индивид вовлечен: «быт выступает как способ пребывания социума в жизни единичного индивида»[2].
Аксиологически дом есть некая ценностная парадигма, жестко организованная иерархически и сугубо индивидуальная в каждом отдельном случае, но при этом основанная на единых для всех неизменных базовых ценностях, которые можно полагать универсальными. Вероятно, к таким ценностям следует отнести защищенность, отграниченность от внешнего мира, в пределе – свободу от него, реализуемую в пространстве дома. Именно в этом смысле следует понимать известное речение «мой дом – моя крепость»: мой дом – мое пространство, и я в нем – хозяин. К другим ценностям универсального порядка можно отнести тепло, уют, неконфликтность со средой, физическую и эмоциональную комфортность пребывания, заданную определенность и размеренность (т. е. предсказуемость) протекания жизни – то, что в самом общем виде определяется словом «домашний очаг».
Семиотически дом являет собой некое идеальное «пространство смыслов», в протекании реальной жизни наполняемое в соответствии с индивидуальной ценностной парадигмой, а также с парадигмой желаемого – возможного.
Наконец, эстетически, следует говорить о некоем совокупном «образе» или «идее» дома, присутствующей в индивидуальном сознании и служащей идеальным по своей природе регулятором выстраивания реального дома в процессе бытийствования. «Образ дома» – сложный, многосоставный и многоуровневый фоновый регулятор, которым поверяется движение от «помысленного» (идеи) до «осуществляемого» и «осуществленного» в пространстве индивидуального бытия.
На языковом уровне имплицитно присущая концепту «дом» многозначность воплощается двояко: в одном слове, семантически охватывающем всю возможную смысловую парадигму (русское «дом», «быть дома»; польское «dom») или в виде синонимического ряда, каждый член которого воплощает один из смыслов (английские house – home – shelter; немецкие Haus – Heim – Obdach; французские maison – abri, asile – foyer – chez soi; испанские abrigo – hogar – techo). Соответственно, для обозначения бездомности «включается» тот или иной семантический элемент: русское «бездомный» (не имеющий дома парадигматически максимально широко), английское «homeless» (букв.: не имеющий очага и/или идеи дома), немецкое «obdachlos» (не имеющий приюта, убежища), французские «sans abri», «sans asile», «sans foyer» (букв.: не имеющий крова, пристанища; убежища, приюта; очага или крестьянского двора), испанские sin hogar – sin abrigo – sin techo (не имеющий домашнего очага; крова, убежища; крыши над головой). Очевидно, что в западно-европейских вариантах основной для выражения смысла бездомности выступает сема «крыша над головой, очаг, приют, пристанище», т. е. на уровне понятий превалирующими являются варианты значений «материального», а не «идеального» характера.
Однако, как бы ни подходить к рассмотрению концепта «дом», в самой его структуре заложены основания сущностного сближения с концептом «бездомность» и их взаимопроникновения на понятийном и бытийном уровнях, когда бездомность берет на себя функцию дома и воспринимается как таковой.
В самом общем виде представляется возможным выделить четыре типа «бездомности как дома»:
- бездомность как судьба (и/или Рок); наиболее типичный вариант – бездомность гения, которому «нет места на земле»; бездомность при этом понимается как естественно присущее гению состояние и как его неизбывный спутник, обстоящий его со всех сторон и дающий ему своего рода «минус-приют»;
- бездомность как результат действия внешних сил; предельный вариант – вынужденная эмиграция как потеря дома; бездомность при этом отграничивает утративших дом от тех, кто его имеет, делая первых Другими, иными по отношению к не-бездомным; весьма значимо, что при физической утрате дома сохраняется «идея» дома, приобретающая статус высшей ценности; «новый дом» выстраивается как субститут прежнего, осознаваемого как «идея дома» в экзистенциальном состоянии бездомности;
- бездомность как экзистенциальный вызов, основанная на аксиологическом и семиотическом разрыве и представляющая собой отвержение «идеи дома» per se как скомпрометировавшей себя в самых своих основаниях;
- бездомность как состояние души, когда равным образом сохраняется онтологическая и идеальная ценность дома, но расширяются его границы, и домом становится «весь мир».
Примечания
[1] Определение Ю. М. Лотмана: Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 1994. С. 10.
[2] Магомедова А. А. Феномен повседневности (социально-философский анализ). Авторефера дис. …канд. филос. наук. СПб., 2000. С. 9.
В заставке использована картина Марка Шагала «Дом в Лиозново», 1908, Государственная Третьяковская галерея
© Ольга Демидова, 2022
© НП «Русская культура», 2022