В 90-е годы прошлого века я самочинно путешествовала по деревням и селам Свердловской области, в основном вблизи Екатеринбурга, с записной книжкой и магнитофоном. Пожилые люди, в основном женщины, ныне уже покойные, видя мой искренний интерес, щедро делились со мной воспоминаниями о прошлом. Записи уходящей натуры представляются бесценными. Некоторыми хочу поделиться…
…Разговорилась с тремя подружками в селе Шайдурово, по-простому – в Шайдурихе. Мария Николаевна Суслопарова да Новосёловы Антонина Петровна и Нина Михайловна попели мне песенки, частушки. Потом завели мы разговор о былом.
– Раньше мы были весёлые, пели-плясали… У меня тётка до 90 лет пела. Вот уж когда ходить перестала, так не пела, а так всё пела! А сейчас люди такие угрюмые, недовольные, уставшие. Неживые прямо. Вот нету энергии, нет чего-то… вот только ели бы да спали. Поели – и валятся на диван. Бывает, соберёмся, ну чё это? – даже гармошки нет! Нету, нету, ни гармошки, ни одного игрока (на гармошке). Так вот просто без гармошки поём… но поём. Есть они, игроки, – так не вытащишь на верёвке!
– Мы веселье сами создавали себе. Вы не умеете! У вас в рабочие дни и в нерабочие – приёмник. Вы и не разговариваете – играет приёмник и всё. Да это разве веселье!
Женщины поют мне песни «Тропинка», «Малина», «Бежит речка по песку», «На берегу сидит девица», «Деревенский мужичок», «Зачем ты, безумная, губишь…». Я записала песни на магнитофон, передала на областное радио.
– Собирались большими компаниями по 20, по 30 человек. А пили понемножку. Если вот литр вина, так это какую компанию можно принять! Пили вот такими маленькими рюмочками 10 – 15 грамм, и притом только мужчины. Женщины вообще не пили. А пели очень много, потому – умели веселиться. Балалайка, гармошка. Если нет ни того ни этого – так созвонят в заслонку (печную) и пляшут. Но пляшут, понимаете? Танцуют как умеют. Весело было!
– А какие пляски были?
– Всякие. И Русскую, и Барыню плясали.
– А какие праздники были?
– Было 12 праздников, все они были распределёны. У нас Ильин день был – престольный праздник в нашем приходе. В каждом приходе свои были праздники. Скажем, в Конёво – Ильинска пятница, в Аятке – Ильин день, у нас – Престол. К этому дню приезжают к нам со всех деревень. Отдавали ведь замуж из других деревень сюда. Если престол – отовсюду гости приедут сюда. Собирались гости большие. И ходили по домам. Вот у меня отсидели – в следующий дом идём, и так, может, (посетим) семей шесть – восемь. Ну вот поплясали, посидели – и пошли по улице с гармошкой, с песнями.
– У нас как было? Вот был притон – это значит место сборища.
Вот летом косят, сгребают, приезжают поздно, уставшие. Поужинали – тятя отпустит, прибежишь (в притон), тут гармошка, парни, девчата. Мы пляшем, а напротив старушки сидят, они всё видят: каку девчонку там дёрнули, который парень изматерился.
Там всё уже будет известно: вчера такой-то вот на притоне нехорошее слово сказал. Или скажут: вот, смотри-ка, вчера девка-то, вот парни чего позволили. Родители всё знали исключительно о своих детях, потому что те не в лесах были – они были на виду. А потом, когда уж ушли в лес (из-под надзора), начали девки гулять. У нас не было этого!
– А старушки-то где сидели?
– На завалинке. У нас завалинка против избы, они смотрят, как там танцуем. Они всё видят, как кто с кем себя ведёт. Каждую девчонку видят, каждого парня видят.
– Даже в войну – ведь тяжёлое время было, голодные все – всё равно идут вдоль деревни: и кадриль, и плясать! Идут: сперва гармонист, потом пары кто с кем дружит; никто не отделяется, идут всей артелью. И парни проводят девчат до дому. Вся молодежь на виду.
– А собирались в излюбленных местах или у всех по очереди?
– Где облюбуют. Вот у Степана Григорьевича хорошая изба. Там завалина хорошая. Сухо всегда, хоть дождик, хоть что. А здесь вот (в этой части села) – у Ольги Евгеньевны. Ну, часов, может, до 11 проплясали, потом прошли вдоль по улице. Никакой безобразии! Никогда не хватнут парень девчонку, не шлепнут. Я вот даже удивляюсь: сколько ребят было – и хамства никакого!
– И потом, чтоб скверные песни ребята на улице запели? Нет. Поют песни, но песни хорошие!
(Рассказывают, как в церкви стояли на Пасху, как отмечали праздник).
– А церковь где была?
– А вот тут в тополях…
(Рассказывают о том, как перед каждой Пасхой настилали свежие доски на дороге к церкви, как вешали вокруг оградки церкви разноцветные фонарики, украшали колокольню.)
– Приходим – народу столько, все со свечками. Стоишь впритирочку, потому наряды не надевали – может загореться.
(Описывают Крестный ход, звон колоколов…)
– Сердце колотится-колотится! Торжество передавалось!
Мария Николаевна Суслопарова пишет стихи и песни, а её соседка Антонина Петровна Новосёлова – музыку к ним. Вот одна из их песен:
Темною ноченькой осенью позднею
Я не вернуся, не жди,
Но ветку рябины с рубиновой гроздию
Ты мне позволь поднести.
На ветке рябины я слёзы оставлю,
Их заколдую любя,
И тёмною ночкой с другою встречаясь
Горько ты вспомнишь меня.
Деревенские посиделки
Вспоминали старые годы и другие пожилые жительницы этого горного поселка – Шайдуриха, – где мужья и сыновья в основном зарабатывали на приисках – хозяйских и собственных, частных.
Женщины вели хозяйство, занимались детьми, вечерами сходились в чьем-нибудь доме и вечеряли.
– Доброго здоровья, хозяюшка!
– Доброго здоровья, соседушки. Ведь вы устали, мужиков с поля встречали… А теперь посидим… – И вот сядут. Кто мотки мотает, кто вышивает, кто крючком вяжет кружева – подзоры к койкам, накомодник, кокетки…
– Давайте, женщины, песенку споем! – Лучинушку зажигаем и поем «Лучинушку»…
– Ой, бабоньки, горе-то у меня какое! Мой-то сын ведь кержачку берет (за себя). А что толку-то от неё? Одни посты да молитвы! Ой, Васенька-а…
– Ой, бабоньки, у меня не меньше горюшко: отдала (дочь) за хохла (украинца) и работает (она теперь) с утра до ночи: ведь они лентяи! Им в пень колотить да день проводить.
– Сколько заробил мой Захар и все деньги снес в кабак!
– Всё горюшко не пригорюешь…
Откупали у вдовы дом, там играли на гармошке-однорядке и танцевали под музыку. Играли в «Золотые ворота», «Потеряла я колечко – потеряла я любовь». Танцевали деревенскую кадриль. Гадания: кидали башмачок через ворота; которая не перекинет – та замуж не выйдет.
***
Было в семьях – свой лён, свой хлеб…
Имена:
Федора, Меланья, Устинья, Прасковья, Ксения, Ульяна, Акулина. Захар, Федот, Тарас, Мефодий, Степан, Кирилл, Ипат, Родион.
Речевые обороты, выражения:
Банкрот тебе пришел полный!
Не можем мотив навести (к словам песни)
Только один мотив натянули.
Всячинá бывает…
Покýчился бабушке… (поплакался)
возгудать; брякать (петь)
не попустился ничему
на душе камень
Деревенские мистерии
Над низкой, тонущей в снегах избушкой – из трубы, черно торчащей над крышей, взвился столб из искр, хвостом, змеем-Горынычем поднялся в небо над деревней, и близ него небо кроваво-красно. А в отдалении, где багряные отблески гаснут, проступает бездонная ночь – и звезды. А из-за бани, скорчившись, подняв головы и разинув рты, глядят парни на огненный столб – на нечистого, влетающего в дом к грешной вдове. Вот и плат ее узорный висит близ окна окаянным, манящим знаком… Полночь. Все спит. Только светится вдовье окно. Кто они, эти трое парней? Неудачливые ли соперники, братья ли грешницы, болеющие за погибшую душу сестры?..
Прошли святки – с густым снегопадом, елками, ледяными горками, гаданиями – и образы деревенских мистерий обступают… Луна заглядывает в окно городской квартиры – вечная, таинственная, мистическая, сводящая с ума всех, чувствующих связь с Небом, Вселенной… Не спится в полнолуние и особенно как-то верится, что далекие наши предки поклонялись Луне. Во всяком случае, чувствовали связь со всем сущим и с небом куда живее нас, замордованных. Все вокруг было полно значения и скрытого смысла, а вещи были вещими – символами. Гадания прямо связаны с этим мироощущением живой связи явлений и событий.
Вот выходит на перекрестье дорог девушка, окликает прохожего. Какое имя прозвучит – таков и будущий муж. На голове у гадальщицы – что это? – блин! Блины – извечное русское; говорят: к теще на блины, первый блин комом. С блинами связаны яркие обычаи; остались блины в сказках: старуха печет блины у старика на голове. В классической фольклористике блин полагали символом солнца. Теперь ученые в этом сомневаются. И позволено будет мне высказать простое объяснение: блин – это круг. Круг бытия. Круг как метафора. И – больше, чем метафора: само средоточие жизненной силы и энергии. Таково древнейшее арийское колесо, пришедшее из глубины времен в буддизм. Да ведь и на Руси в старину на Масленице мужики зажигали колесо и с горящим ходили по деревне! Колесо жизни… Круг – завершенность. Круглый год. Крутые сутки. Блин и был прообразом круга, воплощением круга, соединенным, кроме всего, с волшебной силой перемолотого зерна.
Блин, помимо космического, был и физиологически-сексуальным символом. Об этой символике говорит такой, например, обычай: на свадьбе родителям «нечестной» невесты подавали с намеком дырявый блин. Вот и выходила на гадание девица с целеньким блином на голове, являя судьбе свою невинность.
Гадали и по лаю собаки, и по хрюканью свиньи. Собака – олицетворение дома, понятие не ругательное, а домашнее, свойское, уютное. Где собака лает, в той стороне и замужем бывать. Живо представление о собаке как существе полезном, верном, чутком; стороже добра. Так и гадание о будущем муже по лаю собаки ничуть не смущает деревенскую красавицу. Слушает она: если лай хриплый, сиплый да басистый – быть ей за стариком, вдовцом с кучей ребятишек. Выходили за вдовцов хроменькие, сироты, бесприданницы. Если лай звонкий, высокого тона – выйти за молодого.
Вспомним сказку про Мороза Ивановича и про двух дочек – старикову и мачехину, побывавших «на том свете», у Мороза. Кто там человечьим голосом вещал? «Тяв-тяв! Старикову дочь в злате-серебре везут, а старухину женихи не возьмут!». Мачеха давай собачке блины кидать, чтоб задобрить. А та съест блин и опять за свое: «Старикову дочь женихи возьмут…». Собака тут – вещун, как бы «связной» между обычным миром и «иномирьем». Так воспринимались животные в Древней Руси. И не было среди них нечистых. В одно ушко к коровушке либо к сивке-бурке влезали – в другое вылезали в ином уже обличье…
Загадывали на будущего мужа и по хрюканью свиньи в загоне. И опять: ничуть такое не обидно. Свинья в «свинском» смысле – чисто городское ругательство, думаю, пришедшее на Русь из Орды, где считали свинину поганой. У русских же известна сказочная, а значит древняя Свинка-золотая щетинка. Животное свое, привычное, но при случае и коварное. Не зря и деревенские красавицы, что знаются с нечистым, часто оборачиваются не кем-нибудь, а свинкой. Розовой, упитанной, с нежным телом и сверкающими человеческими глазами. Бегает такая по деревне и творит беды. Где побывает, там либо корова заболеет, либо цыплята передохнут, а то и пожар случится. А зашиби свинке этой ногу поленом – наутро, глядь, какая-нибудь Хивря уже не вышла к колодцу за водой, а сидит-охает на печи с перевязанной ножкой…
Всюду в нашем фольклоре видны явные следы анималистических представлений, первобытных верований (и новейших тоже – развитие ведь идет, как известно, «витками»). Веры в то, что человек и животное не только таинственным образом взаимосвязаны, но составляют единую плоть с разными душами, которые могут меняться местами.
Чрезвычайно интересно и гадание по полену. Выбегает девушка и, не видя в темноте, хватает из поленницы во дворе что придется. В избе рассмотрят: если полено гладкое, толстое, одетое корой – быть замужем за богатым. Кривовато да тонковато – за убогим. Тут видим древнейшее представление славян о душе дерева, одушевленности растений. В сборнике Афанасьева находим сказку «Жадная старуха». Жил старик со старухою: пошел в лес дрова рубить. Сыскал старое дерево, поднял топор и стал рубить. Говорит ему дерево: «Не руби меня, мужичок! Что тебе надо, все сделаю».
Обильную пищу воображению дает зеркало. Зеркало – идея «того света», иномирья, зазеркалья… Гадание на зеркале – одно из самых волнующих. Приходит девушка в баню в полночь, ставит зеркало и свечи по сторонам, смотрит, сосредоточившись, на этот клочок иного мира, откуда волей-неволей выйдет, подвластный неведомой силе, ее суженый, покажется ей… Бывает, и подарок невесте оставит – поясок нарядный. А то рукавица останется, женихом случайно оброненная… Потом, через пятьдесят лет, найдется та рукавица на чердаке; увидит ее муж и вспомнит: да такая же точно потерялась у него как- то святочной ночью!
…Не спится лунными святками, и одна другую в воображении сменяют картины, никогда и никем еще не написанные, но так и просящиеся на полотно…
Вот в горнице, на увитом сухими травами троне – женщина в царском платье. Алого бархата, тяжелое, расшитое – горит оно полночным купальским цветком. Волосы до пят серебрятся дымом, голова откинута, губы приоткрыты, а глаза, широко распахнутые, смотрят недвижно на полную луну. У горницы нет стены, и призрачно видна до горизонта уходящая деревенская улица. Вкруг луны светящийся нимб на полнеба. Платье царицы закрывает всю ее до кончиков туфель, и тяжкое ожерелье охватило шею петлей, но одна грудь ее, круглая, молочно-белая, лунная, обнажена и глядится в свое отражение на небе.
А из-за печи выглядывает Мохнатый, с серо-лиловым лицом, полускрытый тенями ночи, и с плотоядной, лукавой и доброй улыбкой глядит-лыбится на лунную деву…
В заставке использована работа Михаила Сажаева «Свадьба под Рождество»
© О. Щербинина, 2020
© НП «Русская культура», 2020
