«Отец ушел в иной, лучший мир…»

26.06.2020

2322

Одна из последних фотографий великого князя Константина Константиновича

15 июня исполнилось сто пять лет со дня смерти великого князя Константина Константиновича, генерал-инспектора высших военных учебных заведений, президента Императорской Академии Наук, а также талантливого поэта, писавшего под псевдонимом К. Р. С великим князем вели переписку И. А. Гончаров, Я. П. Полонский, А. А. Фет, ценившие его вкус и даже поручавшие ему исправлять свои стихи. Многие произведения Константина Константиновича отличались мелодичностью и были положены на музыку (самое известное – романс «Растворил я окно…» с музыкой П. И. Чайковского). А перевод шекспировского «Гамлета» на русский язык, над которым великий князь работал с 1889 по 1898 год, считается одним из лучших и удачных переводов в истории. Великий князь Константин Константинович скончался вечером 15 июня 1915 года в своём рабочем кабинете в Павловске. Единственной свидетельницей последних минут жизни августейшего поэта стала его младшая дочь княжна Вера Константиновна, которой было всего 9 лет. В 1962 году она записала свои воспоминания о последних минутах жизни отца:

«Здоровье “Папá”, как мы говорили дома, в последние годы перед войной все ухудшалось. У него обнаружили грудную жабу. Приступы становились все чаще и сильнее. Один из этих припадков был настолько силен, что, казалось, наступил конец. Однако, и на этот раз, наступило облегчение, и даже такое, что было решено ехать в наше любимое имение Осташево, московской губернии, где был похоронен брат Олег. 15 июня 1915 года, в Павловске, в своем кабинете, отец сидел в кровати и раскладывал пасьянс. В спальной мать примеряла летнее платье, собираясь в деревню. Я сидела в отцовском кабинете на диванчике и читала “Хитролис”. Комната эта была очень большая, продолговатая, в три окна, в нижнем этаже Павловского дворца. Мы с отцом как раз поджидали его сестру, королеву Эллинов Ольгу Константиновну.

“Тётя Оля”, как мы называли её, в эти дни развлекала отца чтением русских классиков. Меня же привлекали к этим чтениям для того, чтобы приохотить к родной литературе. Время шло, но тётя Оля всё не приходила из лазарета, где работала хирургической сестрой. Вошел дежурный камердинер и доложил, что королева задержалась на операции и опоздает. Вскоре после его ухода я услышала, как отец стал задыхаться. Мне было тогда 9 лет, и я ещё недостаточно отчетливо понимала характер болезни отца, но слышала о его припадках, а потому и поняла, в чем дело. В страхе, стремглав бросилась я к матери, самостоятельно открыв тяжелейшую зеркальную дверь, и побежала через материнский будуар, через столовую, сени, в спальню. “Папа не может дышать!” – в ужасе закричала я. Меня сейчас же послали к камердинеру, чтобы немедленно вызвать врача. Однако он, видимо от испуга, не понимал меня, нервно смеясь, топтался на месте и ничего не предпринимал. “Скорей, Аракчеев, скорее, Папá плохо!” – кричала я, от волнения прыгая на месте и топая ногами. Но было уже поздно, всё кончилось.

Через неделю состоялись торжественные похороны в присутствии Царской семьи. Длились они от 2-х часов дня до 9-ти часов вечера. Смутно помню последнюю панихиду в Павловске, переезд на поезде по царской ветке; шпалеры юнкеров и кадет со свернутыми знаменами; тёмный, мрачный Петропавловский Собор. Я ехала в карете с Государыней, одной из старших великих княжон, кажется Ольгой Николаевной, и моей матерью. Стояла невыносимая жара. Не подозревали мы тогда, как милостиво было Провидение, и отец ушел в иной, лучший мир, не увидев революции со всеми ее ужасами, так близко отразившимися и коснувшимися именно нашей семьи».

Великий князь со своей семьёй. Младшая дочь Вера в первом ряду слева

Августейший поэт в своём рабочем кабинете в Павловском дворце. Именно здесь его настигнет смерть

Великий князь Константин Константинович на смертном одре

Воспоминания о смерти и погребении великого князя Константина Константиновича оставил его второй сын князь Гавриил Константинович. На страницах своих мемуаров «В Мраморном дворце» он писал:

«Когда я был у знакомых под Лугой, мне сообщили по телефону, что отцу нехорошо. Это было 2 июня. Я моментально заказал экстренный поезд из Луги до Александровской станции. Поезд очень быстро, без остановок, примчал на Александровскую станцию, где меня ждал большой автомобиль родителей. Увы, шофер Ланге мне сказал, что “нашего благодетеля не стало”.

Таким образом, от него первого я узнал о кончине отца. Было очень тяжело, но в первые минуты как-то не сознаешь своего горя. Когда я вошел в переднюю Павловского дворца, дяденька и тётя Оля спускались по лестнице. Мы обнялись. Матушка сидела у себя в кабинете, рядом с кабинетом отца, и писала. Мы обнялись и с ней. Она была спокойна, но в тяжком горе. Отец лежал на постели в своем кабинете, в стрелковой малиновой рубашке. Я, как полагается, и как учил меня сам отец, сделал два земных поклона перед его прахом, приложился к нему, и снова сделал земной поклон. Я не могу описать свои чувства в это время, потому что они были очень сложны. Первая панихида состоялась до моего приезда, в присутствии Государя и Государыни…

Матушка любила отца от всего сердца, нежно и глубоко. Она была искренно верующая, и её вера была главной опорой в ее безысходном горе. Она в тот же день вызвала к себе пастора и причастилась. На следующий день дяденька отправил меня к Государю в Царское Село, спросить указаний, во что одеть отца: в мундир или китель. Отец завещал похоронить себя в форме 15-го Гренадерского полка. Приехав в Александровский дворец, я просил доложить о себе Государю. Он принял меня в своем кабинете и приказал одеть отца в китель. От Государя я заехал к обер-гофмаршалу гр. Бенкендорфу, тоже по поручению дяденьки, чтобы спросить, следует ли надевать на отца Георгиевский крест. Бенкендорф сказал, что Георгиевский крест надевать не надо. Бенкендорф жил в Большом Царскосельском дворце, в так называемом Лицейском флигеле, в котором, в первые годы своего существования, помещался Императорский Александровский Лицей, и в котором жил Пушкин, будучи лицеистом.

Отца бальзамировали в антресольном помещении, рядом с кабинетом Императора Павла; в этом помещении, кажется, была его камердинерская. Доктора обнаружили в сердце язву. Теперь стали понятны слова отца, что иной раз он ощущает “раны в сердце”. Впрочем, он редко жаловался на свои страдания и всё таил в себе. После одной из панихид в кабинете отца, дяденька, братья и я, и чины нашего двора, положили отца в гроб. Гроб перенесли во второй этаж, в великолепную ротонду. Ровно за год до того родители давали в ней парадный семейный обед в честь приезжавшего в Петербург Саксонского короля. В изголовье отца поставили три флага: адмиральский, вице-адмиральский и контр-адмиральский, так как отец числился в Гвардейском экипаже. По обоим сторонам гроба стояло дежурство от Военно-учебных заведений, а также от частей, в которых отец числился. К сожалению, тело отца плохо набальзамировали и выражение его лица изменилось.

Он был покрыт золотым парчовым покрывалом, отороченным горностаем. Вокруг гроба стояли паникадила с зажжёнными свечами. Обстановка была очень торжественная. Во время одной из панихид конногвардеец, стоявший часовым у гроба с винтовкой за плечом, упал в обморок. На панихиды приезжало очень много народа. В самой ротонде стояло Семейство, а публика стояла рядом, в Греческой зале и на площадке лестницы. Вынос тела отца из Павловского дворца и перевезение его в Петроград, в Петропавловскую крепость, состоялся на восьмой день по его кончине. Вынос происходил после завтрака, часа в три. Приехал Государь, Павел Александрович и Георгий Михайлович. Другие члены Семейства встречали тело отца в Петрограде, на Царскосельском вокзале, на Царской ветке. Государь прошел за гробом по двору дворца и затем уехал в Царское Село. Все же остальные провожали гроб до Павловского вокзала и вместе с ним поехали в Петроград, в специальном поезде.

По шоссе, по которому везли в Павловске гроб отца, стояло много народа. Когда мы подходили к вокзалу, оркестр, дававший в зале вокзала концерты, заиграл траурный марш. Наш поезд подошел в Петрограде к платформе Царской ветки, на которой была приготовлена встреча. Государь стоял на платформе вместе с обеими Государынями. Они были в креповых черных платьях и Андреевских лентах. Под звуки “Коль славен” гроб вынесли из вагона и поставили на лафет Константиновского Артиллерийского училища, в котором отец числился. Ездовыми были юнкера училища. По сторонам гроба шли пажи с факелами. Императрицы и великие княгини ехали в парадных траурных каретах. Матушка и девятилетняя сестра Вера ехали в одной карете с Императрицей Александрой Федоровной. По пути следования печального шествия стояли войска. Иоанчик и я шли по сторонам дяденьки.

На следующий день по перевезении тела отца в Петропавловскую крепость было отпевание и похороны. Гроб стоял высоко под балдахином. Кругом него стояло дежурство. Справа от Семейства, рядом с великим князем Георгием Михайловичем, стоял английский посол Бьюкенен, тот самый, который способствовал нашей “великой и бескровной” революции.

Матушка держала себя спокойно и, как всегда, с большим достоинством. Когда медленно закрывали крышку гроба, матушка всё ниже и ниже наклонялась, чтобы видеть лицо усопшего до последнего мгновения. Похоронили отца в новой усыпальнице, там же, где похоронены дедушка и бабушка, и моя сестра Наталья. Гроб опустили в очень глубокий и узкий колодец. Слава Богу, камердинер отца, Фокин, который был при отце еще с Русско-турецкой войны, вспомнил, что отец всегда возил с собой коробочку с землей Стрельны, где он родился. Он принес её с собой в усыпальницу и эту землю насыпали на крышку гроба, когда его опустили на место упокоения. На крышке этой металлической коробочки были выгравированы, почерком матушки, слова Лермонтова: “О родине можно ль не помнить своей?”.

Колодец закрыли плитой, такой же, какие были и на других могилах. До похорон отца я не думал, что гробы опускаются в такие глубокие и узкие колодцы. Надгробные плиты сделаны под лицо с каменным полом. Раньше всех лиц Династии хоронили в самом Петропавловском соборе, и над каждой могилой ставились высокие белого мрамора саркофаги с золотым крестом. Можно было стать перед саркофагом на колени, опереться о него и так помолиться. Таким образом, вы чувствовали себя вблизи дорогого вам усопшего. А в усыпальнице дорогие вам усопшие были где-то под ногами. Как к ним подойти и как почувствовать себя вблизи них?».

Страница журнала «Огонёк», посвящённая памяти великого князя

Августейший поэт навсегда покидает любимый Павловск. Страница из журнала «Огонёк»

Траурная процессия следует по улице столицы

Великий князь был последним членом династии, кто умер до революции и был торжественно похоронен в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора. Из девяти детей Константина Константиновича трое сыновей были убиты большевиками. Остальные, кто уцелел, навсегда покинули Россию. Свидетельница смерти отца княжна Вера Константиновна умерла в 2001 году в США на 95 году жизни русской подданной, так никогда и не приняв иностранного гражданства.

Мало кто знает, но в 1994 году в Великокняжеской усыпальнице прошли ещё одни похороны августейшего поэта, чей покой был нарушен… В 1920-х годах усыпальница подверглась разграблению. Могильная белокаменная плита великого князя была разбита, а её осколки опущены в склеп. Поверх могилы положили новый пол и о том, что под ним находятся захоронения членов Императорской Фамилии, мало кто догадывался при посещении усыпальницы, ставшей в 1950-х годах музеем.

В 1992 году начались работы по реставрации интерьеров Великокняжеской усыпальницы. Вскрыли пол, где обнаружили склеп великого князя, который был перекрыт тремя известковыми плитами. Неожиданно для всех в головной части плиты было найдено крупное отверстие, заделанное цементной пломбой. Никто не сомневался, что это результат попытки разграбления могилы в 1920-х годах. Из-за финансовых трудностей работы пришлось остановить, и расчистка склепа от мусора продолжилась спустя два года. При вскрытии нижних плит выяснилось, что швы, соединяющие перекрытия, не подвергались деформации с момента их установки. Они были заделаны известковым раствором достаточно аккуратно. Когда специалисты сняли последнюю плиту, перед ними предстал медный ковчег, в крышке которого имелось отверстие неправильной формы, прорезанное ножницами по металлу. Расположение отверстия полностью совпало с отверстием в нижней известковой плите. Вероятно, кто-то из погромщиков в 1920-х годах пытался проникнуть в склеп, но убедившись, что внутри нет ничего ценного, бросил своё тёмное дело.

В сентябре 1994 года был произведён подъём ковчега на поверхность. В нём обнаружили перегнившие доски гроба, кости скелета с черепом, похоронные принадлежности: подголовную подушечку, отпускную молитву на шёлковой ткани, кисти с покрова и гроба, накладных двуглавых орлов, нательный крест, листы печатного текста на латыни, две пальмовые ветви. Эксперты установили, что останки не подвергались акту вандализма.

После согласования с представителями духовенства было принято решение останки великого князя захоронить в новом гробу с возможным сохранением принадлежностей отделки прежнего гроба. В новый гроб была также помещена урна с пеплом сожжённых досок старого гроба и остатки одежды.

22 декабря 1994 года настоятелем храма подворья Валаамского монастыря отцом Николаем была совершена панихида, и состоялось повторное захоронение останков. К сожалению, музей истории города Санкт-Петербурга не стал разглашать информацию о реставрации захоронений, сделав из этого какую-то непонятную тайну. И до сегодняшнего дня мало кто знает, что на изломе самого кровавого для России столетия покой августейшего поэта был нарушен. Но будем надеяться, что уже никто и никогда не будет тревожить вечный сон одного из достойнейших представителей Императорской Фамилии.

В память об «Отце всех кадет» зарубежные кадетские объединения собрали нужную сумму денег, чтобы восстановить мраморное надгробие на могиле великого князя. 15 июня 1997 года, в 82 годовщину со дня смерти, состоялось торжественное освящение плиты. На это историческое событие в Санкт-Петербург прибыла делегация из 17-ти зарубежных кадет. Один из участников этого события Э. С. Юсупов писал: «В изголовье плиты портрет великого князя, вокруг цветы, на полу берёзовые ветки. Замер почётный караул с историческими воинскими знаменами. Рядом стоят мальчики-суворовцы, нахимовцы, кадеты со свечками в руках. Понимают ли они, что здесь происходит? Панихида привлекла такое множество людей, какого не бывало за последние 82 года, утверждают служители храма. Мне видится в том свидетельство высокого нравственного авторитета великого князя – поэта, учёного, воина».