В 1922 году Степан Фёдорович Калачов (1899–1974) попытался создать группу «пролетарского молодняка» под названием «Молот». Идейным центром нового учения был эрос. Рассмотрим плюсы и минусы несостоявшегося проекта.
Мы восхищаемся философией Древней Греции с её разделением на любовь возвышенную – Агапэ и плотскую – Эрос. Тут есть повод поспорить. В самом ли деле в антагонизме тела и духа состоит достоинство? Или наоборот – в соединении высокой и «низкой» любви, иначе говоря, в одухотворении животного инстинкта как раз и явлено облагораживание природы? Если в неслиянности духовной и животной составляющей заключено несовершенство любви и её трагедия, то именно в преодолении этой разобщенности состоит высшее достижение духа. Скажем больше – ступень на пути преодоления трагедии существования…
Среди онлайного роскошества карантинных дней пандемии 2020 художественным откровением стал балетный спектакль Королевской оперы Версаля «Плейлист-1» – дайджест постановок выдающегося балетмейстера Прельжокажа. Изощренный, изысканный и новаторский танец с элементами разных пластических культур под музыку Генделя, Бетховена, Моцарта, Малера, а также современную западную и древнюю восточную музыку показал миру прекрасное человеческое тело как инструмент духа. При этом в центре во все времена, начиная от Древнего Востока (темы Апокалипсиса, Евы и яблока, «Тысячи и одной ночи» и т. д.), переливается всеми оттенками от экстаза до трагизма – Она, Любовь. Любовь в её высшем аспекте, раскрывающая глубинную и по сути сакральную сущность человека…
Противоречия тела и духа, физической и духовной ипостаси человеческой природы на протяжении истории трактовали и эксплуатировали по-разному. В любви отбрасывали то одно, то другое. То признавали только сторону духовную, принижая или вовсе отрицая физическую близость, – Владимир Соловьев, Александр Блок, Зинаида Гиппиус с Мережковским; то, наоборот, сводили все к одной лишь физиологической функции. Известна пресловутая теория «стакана воды», приписываемая Александре Коллонтай с ее трактовкой «новой женщины» и нового быта.
В революционные 1920-е годы считалось, что все духовные силы должны быть направлены исключительно на общее дело борьбы за счастье человечества в обход всяких личных амбиций и частной жизни (все мы в школьные годы «проходили» «Как закалялась сталь»). Отдал дань основному инстинкту – и вперед, к новым свершениям! Социальные эксперименты активизируются в эпохи потрясений. Поиски новизны не только в общественной, но и личной жизни нередко рождают утопии.
Поразительную утопию являет творчество – практически до сих пор почти не известное – писателя Степана Калачова. Его Дневники, повести и рассказы – отрывки из них увидели свет в журнале «Звезда» № 7 за 2015 год – дают развернутую картину ни много ни мало преображения человечества… с помощью Эроса. В 1922 г. Калачов попытался создать группу «пролетарского молодняка» под характерным названием «Молот». Молотобойцы заявили о необходимости выработать новое миросозерцание на основе слияния марксизма с новейшими достижениями биологических и психологических наук, чтобы преодолеть «наследие аскетизма и ханжества, поработившее нашу культуру». Ставили целью художественно запечатлеть «мир и плоть, раскрепощенные революцией».
Любовь калачовцы не делили на духовную и плотскую, в наслаждении видя преобразующую человека силу и надежный способ единения человечества. Приведем лишь несколько строк об удивительном видении грядущего преображенного мира – Рая на земле, где человечество в экстазе сольется воедино. Оригинал, как видно, – Святое Писание, где праведники, христианское человечество в мире горнем купно почиет на лоне Авраама, а в земной жизни в обряде евхаристии оно составляет единое мистическое Тело. Но по революционному представлению Калачова человечество должно слиться уже здесь и сейчас в акте любви, в «оргазме преображения» при посредстве вездесущего эроса. Вот фразы из повести Калачова «Из угла в угол», представляющей якобы переписку молодых супругов. Попеременно приводятся придуманные писателем письма Его и Её, детально описывающие любовные ощущения.
Он: «Полная женская грудь, невместимая в мужские ладони, – символ нашего грядущего изобилия. Не серп и молот – это все только орудия нашего преображения земли, матушки-природы, а вот когда она сама нам раскроет свое лоно и вложит в наши уста свои набухшие сосцы, тогда и настанет время, за которое мы сейчас воюем. Мы ведь материалисты, а материализм – это не только сухая наука, это видение всей вселенной как кормящей матери и сыновняя нежность к ней».
Согласно утопии Калачова, любовь в свободном сочетании адептов как бы единой семьи (ревность, разумеется, не в счет как пережиток) даст всеобщий экстаз и сияющее счастье. Это будет новый порядок новых людей – сверх-людей. В его повести «На пасху» читаем:
«Надо стать сверхчеловеком /…/ без этого вся революция, все жертвы, вся война были зря. Настоящий коммунист и есть такой сверхчеловек, для которого обычные нормы не действуют».
Да ведь и сама революция, по Калачову, – акт любви к человечеству. Не о сходном ли слиянии с массами писал, между прочим, и Маяковский, ликуя, что он «этой силы частица» и не такого ли сверхчеловека видел в Ленине? О дне похорон вождя поэт пишет:
Я счастлив, что я этой силы частица,
что общие даже слезы из глаз.
Сильнее и чище нельзя причаститься
к великому чувству по имении – класс!
А как поэт играет здесь созвучиями: частица, счастье, причастие. Сам язык, выходит, свидетельствует об исконных представлениях о единстве человечества, о том, что участь каждого отдельного человека есть часть общего удела (от слов уделить, отделить). Счастье – состоявшаяся, удавшаяся часть общей судьбы семьи, клана, племени, наконец, всей общности людей. Само слово счастье связано с сопричастием. Причастие, причащение – присоединение участи отдельного человека, данного ему удела, части – к общей судьбе, могуществу, радости… Так что сам язык свидетельствует о древности идеи единого Тела и Дела – сначала рода, племени, затем, когда кругозор человека расширился до охвата целого человечества, – единства всего человечества как целостного, неделимого организма. В ходе революций представление это оказывается трагически расколотым учением о классах, в других случаях – делением на национальности, имущественным неравенством и проч.
Вернемся к Калачову и его пониманию счастья. Его эротическая утопия развивалась среди сходных течений. Нам приходилось на портале «РК: Пространство и время русской культуры» публиковать очерк «Долой стыд! и Страшный суд» – о движении 1920-х годов среди революционной молодежи, провозгласившей новую мораль и стиль поведения; они отрицали «буржуазный» стыд как пережиток и исповедовали «естественного человека, детей Солнца» (http://russculture.ru/2019/08/12/doloi-stid-i-strashnji-sud/). Степан Калачов пошел дальше. В эротической утопии Калачова духовное и физическое сплетаются неразрывно. При этом наслаждение женщиной сопряжено с величайшей нежностью к ней, горячим сочувствием ее сущности, что не мешает любить разных женщин, поскольку все – братья и сестры в едином человечестве. Писатель исходит из уверенности, что человек создан для желания и наслаждения, «как птица для полета». Вот еще отрывок из прозы Калачова, описывающий стиль поведения разных женщин в соитии и восприятие их мужчинами:
«И есть женщины без названия, которые созданы по твоей мерке, которых полностью замыкаешь собой, но они упруго прилегают к тебе изнутри, растут из тебя, и ты становишься больше себя именно потому, что целиком содержишь их в себе».
Какое здесь глубокое и мощное понимание сути любви! Как поразительно сочетается физическое с духовным – в этом Калачов следует, нам кажется, за Платоновым – и все это на фоне социальных устремлений во благо человечества. В 1930-e годы Степан Федорович Калачов напряженно работает над романом-эпопеей «Любомор», увесистая рукопись которого, к несчастью, была утрачена во время Великой Отечественной войны. Вообще, увы, до сих пор ни одно произведение Калачова целиком не опубликовано. Быть может, это поправимо?
По версии Калачова, миром правит Любомор – божество любви-смерти, которое определяет судьбы личностей и государств в ХХ веке. О рукописи «Любомора» поведал миру философ и культуролог Михаил Эпштейн, который познакомился с творчеством Калачова благодаря его сыну, сохранившему рукописи отца. А писатели-современники Калачова его, к сожалению, не оценили в суматохе прожектов и литературных направлений. А ведь Калачов – своеобразный и интересный мыслитель. Пусть далеко не бесспорный.
Любовь в его представлении – сила космическая, движитель Универсума. Хотя нельзя сказать, что до Калачова никто подобные мысли в разных иных вариациях не высказывал. Рискну сформулировать даже так: если гениальный Вернадский создал учение о ноосфере в рамках биосферы как о разумном ореоле Космоса, то Калачов возвестил единое эротическое поле Универсума.
Великие умы и души исстари вещали о едином теле человечества. О единении с людьми и Богом, мы знаем, писал великий поэт и философ Джон Донн. «Смерть каждого человека умаляет меня, ибо я един с человечеством. Итак, никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит по тебе» (перевод Григория Кружкова). Перефразируя заповедь мудреца, Степан Калачов мог бы воскликнуть: «Наслаждение каждого человека питает и поднимает меня, ибо я един с человечеством. Радость и счастье каждого человека – моя радость и счастье». «Обнимитесь, миллионы!» – «Ода к радости» Шиллера перетолкована нашим философом в 20–30-е годы ХХ столетия как призыв к единению через радость не только духовного, но буквального, физического единения…
Была ли утопия Калачова всего лишь наивна? Можно ли любовный экстаз полагать основой духовного подвижничества и последующего всеобщего братства и счастья? Заметим: экстаз, ведущий к оргазму, – то есть пику, напряжению всех совокупных сил существа, неразделенного на плоть и дух, является не только физической, но и духовной вершиной. Поскольку в момент экстаза человек осуществляет главное предназначение всего живого: продление жизни, передачу её следующему поколению. Нет ничего более важного в Природе, чем сохранение и воспроизводство жизни (некоторые живые организмы не случайно погибают сразу после выполнения главной задачи – оплодотворения и рождения потомства). Человек понятие любви расширил до любви к ближнему как основы социума. Любовь в ее единстве физического и духовного сопряжена с глубинным ощущением основ бытия. И больше чем бытия – сопряжена с ощущением Вечности. Телесный экстаз, неразрывно соединенный с откровением духовным в акте любви, будем рассматривать как момент приобщения к Жизни в ее эпицентре, как приобщение к Универсуму в его вечном, нескончаемом бытии.
Умнейшая женщина ХХ столетия Лу Андреас-Саломе писала в своих воспоминаниях о Рильке, ссылаясь на его женственность (а ведь, заметим, все поэты женственны в силу уже хотя бы универсальности их мирочувствования, и все поэты в этом смысле эротичны), что оба пола в процессе воспроизводства «устремляются превзойти свою жизнь словно в некой жажде выразить свою сокровеннейшую сущность» (Лу Андреас-Саломе «Два лика Рильке»).
Утопия Калачова, как видим, не беспочвенна. Наш мыслитель и мечтатель полностью отвергал, да попросту не брал в расчет противоречия тела и духа, такой вопрос вообще для него не стоял. (Христианское учение о первородном грехе никогда им не упоминалось, словно его вовсе никогда и не было). Телесное единение, как он был уверен, должно привести к новому золотому веку.
В вульгарном варианте всеобщая любовь – хлыстовские радения, хотя и там цели определялись мистические: всеобщая любовь и приобщение к великому и непостижимому Единому. Единение в Духе через телесные контакты. Путь человечества к любви и единению вообще полон заблуждения и трагедий, он чрезвычайно тернист.
Поиски писателя-философа Калачова осуществлялись на фоне общеевропейской антибуржуазной революции, поисков дадаистов и сюрреалистов с их бурным отрицанием вековых нравственных устоев, неистовой раскованностью и эпатажными экспериментами. Сошлемся для примера хоть на решительную волевую подругу Сальвадора Дали Елену Дьяконову (она же Гала), которая до Дали была женой Поля Элюара и одновременно Макса Эрнста. Жизнь втроем вовсю практиковалась европейскими интеллектуалами начала ХХ века. Та же писательница с железной волей Лу Андреас-Саломе с ее любовниками, открыто принимаемыми при муже, с которым за все 40 лет брака у нее по ее изначальному условию не было ни одного физического контакта, – ей важно было, по ее понятиям, сохранять духовную самостоятельность. Эта подруга великих людей – Ницше, Фрейда, Рильке – практиковала новый тип возвышенной любви-дружбы, что очевидно повлияло и на ее друга-любовника, бывшего значительно моложе ее, – великого поэта Райнера Мария Рильке. Саломе, описывая его жизнь, заявила, что дело не в многочисленных кратковременных любовницах поэта, а в его эротическом восприятии мира с разрядкой эротического напряжения в виде бурного потока стихов…
Знал ли Степан Калачов о многочисленных эротических экспериментах и казусах личной жизни европейских собратьев? Безусловно. Тенденция – общеевропейская сексуальная революция первой трети ХХ века – очевидна. Да ведь и в нашей собственной стране разворачивались те же приключения «любвей». Маяковский с пресловутой жизнью втроем с четой Бриков – следствие тенденции к революционному преобразованию быта и духа, что было продолжением, или, по меньшей мере, отголосками мощного движения Серебряного века с его «русским эросом». Тут нужно рассуждать об Эросе как движущей силе творческого процесса в контексте русской религиозной эстетики в наследии таких мыслителей, как Владимир Соловьев, Василий Розанов, Дмитрий Мережковский и 3инаида Гиппиус, Николай Бердяев, Вячеслав Иванов.
Особенно близки, не по букве, не по стилистике, но по духу творчества Калачова, вероятно, воззрения Вячеслав Иванова с его дионисийством, мистическими откровениями Эроса, стремлениями к «преодолению индивидуализма», «погружению в целое и всеобщее». Сам поэт познал такое «погружение» благодаря мистической любви к Зиновьевой-Аннибал: «две души чудесно обрели друг друга» и «разрушили заклятье разделения» (как это позднее процитировала Ольга Дешарт в первой биографии Вяч. Иванова). В концепции Вяч. Иванова Эрос есть страстное устремление ко всему, что есть человек плотью и духом, и обретение на этом пути Другого: «Кольцо обособленного сознания, замкнутость и отвлеченность познавания размыкается эротической связью». Жизнетворческие установки, направленные на «преодоление индивидуализма и на вовлечение в семейный союз двух лиц друзей из своего ближайшего окружения, а затем многих и всех», получили художественное претворение в поэтическом сборнике Вяч. Иванова 1907 года «Эрос».
Бог Эрос, дыханьем надмирным
По лирам промчись многострунным,
Дай ведать восторги вершин
Прильнувшим к воскрыльям эфирным…
Друг и секретарь поэта Модест Гофман был свидетелем как создания книги «Эрос», так и ее восприятия среди поэтов и гостей знаменитой Башни Вяч. Иванова. «Соборный индивидуализм» Вяч. Иванова находит параллель между Дионисом и Христом: «В тесном союзе с Эросом является Дионис, Эросом является и Христос, но еще хаотический, смутный в Дионисе, до конца просветлен, одухотворен в Христе: Эрос Христа стал божеским, или иначе Бог стал Эросом», – разъясняет концепцию Гофман. Он утверждает, что искусство легче всего вдохновляется из области религии и Эроса: искусство «по преимуществу берет себе содержание религиозное и эротическое. Нетрудно убедиться в том, что Эрос религиозен, метафизичен. Родившись из фаллического культа, Эрос просветляется в Дионисе, окончательного же просветления и одухотворения достигает в Христе»[1]. Цель – преодолеть индивидуальную изоляцию и слиться с людьми и коллективной жизнью.
Мы знаем: причащение церковное для христиан – единение во Христе, сотворение единого христианского тела, причастного Христу не духовно только, но также и телесно! Телесное единение, единое новое тело призывает сотворить любовью и утопист Калачов. У него Ленин по примеру Христа как новый, земной бог также есть любовь. Ленин по Калачову – новый пролетарский Эрос. Вот отрывок из его повести «Из угла в угол»:
Он: «Как можно сравнивать: гений человечества Ленин и я, рядовой беспартийный большевик, солдат Пролеткульта. Без него ничего не было бы, коммунизма бы не было, если бы не перевернул весь шар. Он и есть любовь в чистом виде. К нему только подойти – другим становишься. Умирал бы, дополз до него, живее прежнего стал./…/ Это еще не вся голова наша развилась. Голова – главное орудие любви, а мы еще, как звериные твари, ласкаемся только телом. Для того и бормочем с тобой по углам друг другу, чтобы высказать голову до дна, до самых глубинных мыслящих клеток. Был бы у всех мозг, как у Ленина, такая пошла бы любовь, что безлюбые буржуи сдохли бы, как мухи зимой. У бывших людей сердце – сухой сучок, а у него красное, нараспах, как знамя, под которым стоим»[2].
М. Гофман указывает в своем отзыве на сборник Вяч. Иванова «Эрос», что это «книга заклинаний, призывающих древнего бога на землю». Под его личиной, отмечает также откликнувшийся на «Эрос» Макс Волошин, «явился иной бог, имя которого до сих пор не было названо, бог более древний и более могущественный, чем Вакх-Дионис». Волошин подчеркивает, что Эрос – не бог чувственной страсти, но что он «связует воедино единого, но рассеченного на два пола человека». Любомор Степана Калачова – это новый бог, управляющий Жизнью и Смертью, всем людским родом, сердцем Космоса. Поборники «философии любви» и «Эроса соборности» мечтали о «грядущем соборном и всенародном искусстве». Эти мечты, прекрасные утопические идеи русских религиозных философов и подхватил Степан Калачов, развив их по-своему в 20-е – 30-е годы ХХ столетия.
Соборность… Единое тело Человечества… О единстве тела человечества не только в духовном, но и прямом физическом смысле сегодня можно судить на примере постигшей нас пандемии короновируса (даже увенчали его короной!) Больше всего меня, например, тут поражает сама природа вируса. Ведь вирус – это даже не клетка с её сложным строением, это лишь нано-капля нуклеиновой кислоты в оболочке. Тем не менее, она обладает геномом для воспроизводства себе подобной и проделывает манипуляции «обмана» клетки, в которую внедрилась, чтобы с помощью её более сложных белков размножиться. Зачем это вирусу?! Или это нужно кому-то еще? («Значит, это кому-нибудь нужно?» – Маяковский).
Почему и зачем даже простейшие создания стремятся воспроизвести себе подобных?! Любой ценой сохранить свой вид жизни. Закон сохранения и воспроизводства Жизни – снова основ. Тайна сия велика есть… Она-то и лежит в основании Эроса. Как же было не обожествлять Эрос. Не создавать вокруг него теорий и моделей поведения в рамках человеческого сообщества и культуры… Если мы, по утверждению ученых, произошли все от единой митохондриальной Евы, то пандемии напоминают нам: все мы одной крови, одного состава. Все население Земли – единое гигантское тело, единый мозг и плоть, единственная во всей нашей Вселенной мыслящая субстанция – и могущественная, и уязвимая…
Эрос ли, Дионис, Любовь – называйте как хотите, но только Единство может бесконечно продлить существование Человечества и вознести его дальше в сопредельные миры Вселенной…
Май 2020. Петербург
Примечания
[1] Эта цитата из М. Гофмана почерпнута из статьи Е. А. Бусыгиной «Книга лирики “Эрос”» Вячеслава Иванова» в журнале «Русская литература» изд. Пушкинского Дома, 2012, № 2.
[2] «Звезда» № 7, 2015 год.
В заставке использован фрагмент фрески Рафаэля Санти «Купидон и три грации». 1517 год. Вилла Фарнезина. Рим
© О. Щербинина, 2020
© НП «Русская культура», 2020
