Дорогие Лиля и Лева!
Получил ваше письмецо, спасибо.
Действительно, никто и никогда не предлагал мне штатной работы ни в «Гранях»[1], ни на «Либерти»[2], но если бы таковое предложение воспоследовало (или – ниспоследовало?), я бы вынужден был серьезно задуматься. Конечно, материальное благополучие, и тем более – стабильное – вещь заманчивая, да и страховки не помешали бы на старости лет, но при этом – мать обросла некоторым количеством знакомых, отец прикипел душой к русским продовольственным магазинам, 7.000 человек в нашем микрорайоне лопочут по-нашему, дочка никогда и ни за что не уедет из Америки, не расстанется со своей любимой поп-культурой и чувством тотальной безответственности, да и Колю[3] я не хотел бы превращать в немца. Сам я никогда немцем или, допустим, французом, не стану, американцем же человек становится психологически в ту минуту, когда вылазит из самолета в аэропорту имени Кеннеди. К этому могу добавить, что Америка, и тем более – Нью-Йорк как сверх-Америка – прельстительное место, именно – прельстительное, если быть точным. Чем-то она тебя обволакивает, и потом очень трудно вообразить себя живущим, например, в Лондоне или в Париже. И так далее.
Я ничего не могу сказать о деловых качествах Рудкевича[4], но хорошо помню, что он необычайно милый, любезный и храбрый человек. Разумеется, есть, извините за точность – некоторая пиздоватость, но в журнальном деле какой-то момент абсурда необходим. Короче, я надеюсь, что они с Владимовым[5] поладят.
Мама моя стареет, потихоньку глохнет, страдает головокружениями и головными болями, но юмор и общительность – сохранились. Думаю, что Коля очень скрашивает ей жизнь. Живем мы в тесноте и почти неутихающем армянско-еврейско-российском скандале, но все к этому привыкли. Лена[6] абсолютно не меняется, как скорость света, я меняюсь к лучшему, хотя бы потому, что не пью, Катя[7], естественно, стерва, но – не употребляет наркотиков (что в Америке большая редкость и вопиющий консерватизм), влюблена в одного конкретного и не отвратительного мне человека (а не в семерых), не участвует в ограблении банков и даже учится в колледже. Чего еще желать?! Отвечаю – денег! Но деньги, при всем уважении к ним – нечто такое, чего у Мандельштама, например, было в шесть раз меньше, чем у меня. Это утешает. Как писал Зощенко: «Мы, конечно, трудимся не ради денег, но все-таки гонорары вносят некоторое оживление в нашу писательскую работенку»[8]. Оживление – не более того.
Леве спасибо за стихи о Кушнере[9], как всегда замечательные, и во-первых – простые, за одно это Леве будет поставлен памятник. Кстати, недавно я прочитал готовящуюся к печати книжку стихов Миши Еремина[10] и понял всего два слова – «тьм» и «мгл» – это «тьма» и «мгла» в родительном падеже множественного числа. Остальное совершенно непонятно.
В Нью-Йорке произошло два культурных события. Во-первых, Бродский выступил перед русской аудиторией (что случается раз в три-четыре года), собрал полторы тысячи человек (на Вознесенского пришло вдвое меньше), довольно много разглагольствовал, и в частности, хвалил Кушнера, чему я был очень рад. Во-вторых, через неделю после этого Бродского наградили званием «Почетный гражданин Нью-Йорка» и по этому поводу было шумное гулянье в китайском ресторане. В ходе этого дела я спросил одного американца из издательства «Фаррар»: «Вы заметили, как мы его любим?». Тот ответил: «В Америке так относятся лишь к покойникам».
Кстати, на одном из подобных сборищ одна злобная тварь спросила Бродского: «Это правда, что именно вы добились публикаций рассказов Довлатова в “Ньюйоркере”[11] и “Кнопфе”[12]?» Наша киса ответил: «Я действительно послал рассказы Довлатова в “Ньюйоркер”, но я послал туда и сорок других рассказов, которые не напечатали. Кроме того, я, конечно, могу рекомендовать рассказы Довлатова туда-то и туда-то, но написать их вместо него я не в состоянии».
Это я рассказываю к тому, что Бродский – хороший и благородный человек.
Всех обнимаю. Желаю Леве здоровой продолжительной меланхолии и полноценного творческого застоя. Все это, как известно, сменяется бурным подъемом, могли бы уж привыкнуть. Если имеет место осуществленное раз и навсегда качество, то никуда уже оно деться не может.
Ваш, С. Довлатов.
Лев Друскин и Иосиф Бродский в Коктебеле, конец сентября 1970 г.
Из письма Л. Друскиной С. Довлатову
Дорогой Сережа,
Пожалуйста, простите паузу.
Мы остановились на том, что кто-то спросил у И. Б.[13] правда ли, что он Вам помог. А как Вам нравится такое письмо от старого друга, написавшего Лёве буквально следующее: «Есть вещи, о которых не принято говорить. Но скажи честно, разве помешало тебе твое еврейство печататься там и разве помогла мне моя русскость печататься здесь?».
К сожалению, я не смогла удержаться на уровне Бродского и написала: «Да издай книжку за свой счет, вы же оба работаете. Найдешь своих читателей, книжку раскупят, вернешь таким образом деньги». Но в том-то и дело, что не найдет и не вернет. И он знает это.
Мы тогда еще не переписывались с Вами, но я сказала Лёве: «Вот разыщу Сергея и Иосифа и отошлю им это письмо». А Лёва сказал: «Да плюнь ты, он и без тебя жалок». Так и плюнули. И Вам не надо быть ранимым. Вы – замечательный писатель. Дай Вам Бог!..
12 марта[14].
Дорогие Лиля и Лев Савельевич!
Очень рад был вашему письму. Предыдущего, действительно, не получил.
Лёвина книжка мне очень понравилась, она – одновременно – веселая и сердитая. Кажется, я что-то подобное выразил в так называемой рецензии. Вообще, передачи для «Либерти» я пишу небрежно и халтурно, но, тем не менее, в соответствии с правдой.
В Европе я не бываю, все жду делового повода. Надеюсь, рано или поздно меня пригласит какое-нибудь издательство (намеки были), или, на худой конец, мюнхенское управление «Свободы».
Свои последние книжки я вам обязательно пошлю параллельно с этим письмом, и не для какого-то там семинара, а для вашего ознакомления. Сделаю это в ближайшие дни, ибо почтовое отделение далеко, так что хотелось бы совместить его с деловой поездкой в центр города. Расстояние же от нас до центра как от Зеленогорска до Ленинграда.
Вообще, живем мы очень не по-американски, поселились в русском пригороде, где говорить по-английски считается крупной бестактностью; в город ездим редко, питаемся селедкой и пельменями. Из окон то и дело высовываются еврейские мамаши с криком: «Эдгарчик, ты не докушал рибу!». По-английски мы говорим ужасно, машину водить не умеем и не хотим, и так далее. Я то-то зарабатываю на радио + ничтожные гонорары, Лена купила наборную машину, сидит дома. Сын Коля в три года ростом с Кушнера, бандит и плакса. Чрезвычайно похож на Брюса Ли, героя тайваньских кинобоевиков.
Мать и папаша – живы, что в их возрасте показатель качественный. Собака Глаша – тоже жива. Дочка учится в калледже, стесняется этнических родителей, одевается в тряпки времен первой империалистической войны и все колеблется – прочесть ей «Капитанскую дочку» или не стоит.
Люда Штерн[15] стала писательницей, гордой и обидчивой, Игорек Ефимов[16] – тугодум и герой капиталистического труда, Марамзин[17] разрывается между истовым православием и успешной коммерческой деятельностью, Бродский чрезвычайно причудлив, но в целом – очарователен, богат и, единственный, по-настоящему знаменит.
Вы ошибаетесь, думая, что мы здесь «все вместе», дружим и развлекаемся. Даже в самом Нью-Йорке все живут очень далеко друг от друга, не говоря о тех, кто в других городах и штатах. С Людой Штерн я вижусь примерно раз в год, с Игорем – раз в два-три месяца, с Бродским – раз в полгода. Чаще не получается. Да и вообще, люди нашего возраста живут не в обществе, а в семье. Каким-то чудом нам с Леной удалось не развестись, семья у нас большая (мама живет с нами), квартира тесная, собака лает, птицы щебечут, единственное развлечение – собирать дешевые посылки в СССР. Я, например, посылаю одному джазоману уцененные пластинки, и каждый раз он падает в обморок от счастья.
Короче говоря, накопилось гигантское количество историй, которые некому рассказывать. Надеюсь, еще встретимся, вот тогда поговорим. Я и не знал, что Лева такой памятливый и цепкий на всякие истории.
К изданию Высоцкого я не имею ровно никакого отношения. Просто я подарил какие-то фотографии издателю Бересту, и он за это где-то меня поблагодарил. Помимо Вознесенского в этот сборник, говорят, попали – Городницкий, Клячкин, и что уже совсем дико – Апухтин. Вообще, не стоило бы занижать уровень Высоцкого столь полным и неточным изданием, надо было выпустить 100-150 лучших текстов. Вообще, в Америке много пишут о борьбе Высоцкого с тоталитаризмом, жертвою которого он пал. На самом же деле Высоцкий, как вы знаете, был популярным актером, мужем кинозвезды, владельцем «Мерседеса» и неизлечимым алкоголиком. Эх, всем бы так жить при тоталитаризме!
Да, забыл сказать, что из «наших» тут безумно знаменит и прекрасен Барышников. Его физиономия красуется на фасаде крупнейшего нью-йоркского аэропорта. Я видел Барышникова в Мичигане, был с ним на одной вечеринке, где Барышников, желая сделать мне приятное, крупно расписался фломастером на борту моего единственного и довольно дорогого пиджака. Пришлось купить новый.
Обнимаю вас. Книжки вышлю. От души желаю благополучия и творческих удач. Готовится ли у Л. С. новая книжка?
Ваш С. Довлатов.
1 мая.
Дорогие Лиля и Лева!
Отвечаю, следуя по тексту вашего письма. Иначе что-нибудь упущу и забуду.
Колиных фотографий у нас полно, но все они старые, годовой давности, а детишки в этом возрасте быстро меняются. Недавно Игорек Ефимов фотографировал всех нас. Как только снимки будут готовы, – пришлю.
От прозы Люды Штерн я тоже не в восторге, и более всего меня в ней раздражает тон, состояние неутихающего душевного подъема, безостановочное напористое веселье, оптимизм, граничащий с пошлостью. Но при этом должен вам сказать, что у Люды масса поклонников, ее книги сравнительно хорошо продаются, иначе говоря – у нее есть свой читатель. Ну, и дай Бог!
Очень рад, что вы как-то устроились. Я слышал, что в Германии соцобеспечение на высоком уровне. Что же касается комплекса немецкой вины, то его надо эксплуатировать со страшной силой, это абсолютно нравственно, все равно никакими заботами о Друскиных немцы не компенсируют и миллиардной доли своего былого скотства. Увы, я принадлежу к тем мягкотелым либералам, которые убеждены, что Третий Рейх был еще страшнее нашего раннего социализма. А впрочем, между чумой и холерой не выбирают.
Поучений Юза[18] слушать категорически не стоит, они всегда лицемерны. Он – необычайно талантливый человек, и это все. Юз – министр собственной безопасности, собственной культуры, и кстати, собственного социального обеспечения. Всю жизнь он канает под амнистированного малолетку, будучи при этом цепким и необычайно практичным евреем. Когда надо, то есть в присутствии нужного человека, он даже материться перестает. Но застольные россказни его, конечно, сказка!
Среди русских в Америке царит холуйство и перерождение, людей независимых и храбрых можно перечислить по пальцам. Это – Турчин[19], Михайлов[20] (русский югослав, которого я прозвал «диссидентом с человеческим лицом»), Ефимов, Бродский и еще двое-трое, которых вы не знаете. Американцы – щедрые, легкие, доверчивые, благородные, но мы живем не в Америке, а в эмиграции. Эмиграция же здешняя – помойная яма. Ни в одной советской многотиражке я не встречал такого раболепия перед начальством, как в «Новом русском слове»[21], ни в одном советском учреждении так гнусно и безнаказанно не глумились над пожилыми людьми, и так далее. Скоро выйдет в «Ардисе»[22] моя книжка «Невидимая газета», там кое-что описано.
Надеюсь, бандероль с моими книжками вы уже получили.
Летом я, вероятно, окажусь во Франкфурте. Не знаю, далеко ли это от вашего Тюбингена. Если не очень, может быть, удастся повидать вас, чего бы мне весьма хотелось.
От души желаю вам здоровья и всяческих удач.
С. Довлатов.
P. S. Хочу добавить, что Копелева[23] я почти не знаю, но читал его книги, и он мне кажется искренним, крупным человеком. Мне и жена его нравится, и книга ее нравится, несмотря на всю дурацкую и не очень дурацкую критику. Просто наши железные антикоммунисты очень любят ставить человеку в вину те факты, которые они почерпнули из собственных книг. Их бесит не то, что Раиса Давидовна таскалась в ГПУ, а то, что осмелилась об этом рассказать. И так далее.
Ваш С.
Булат и Ольга Окуджава и Лев Друскин, Тюбинген, 1988
31 июля.
Дорогой Леван!
Я почти все время торчу в горах, мы сняли так называемое «бунгало», напоминает пресловутое жилище Ленина в Разливе, так что в Нью-Йорке бываю мало и пишу коротко.
Все, что Вы пишете о моих книжках – верно, повторы имеются, засилье главного героя налицо, и я уже начинаю с этим бороться. В двух последних рассказах («Грани» – «Лишний», и «Континент» – «Представление») лирический персонаж отодвинут на задний план. Сейчас я пишу любовную историю от третьего лица, что непривычно и мучительно.
То, что у моего сына изменена фамилия – литературное вранье. Все даты рождения напутаны из суеверия. Когда пишешь о реальных близких людях, возникает масса подсознательных фиговин.
О Ваших стихах здесь говорят с уважением, объединяя в одну компанию Кушнера, Друскина, Липкина и Самойлова. Компания не из худших.
Евтушенко с Вознесенским, действительно, шастают по Америке, но никого домой не зовут, это легенды. Оба они – старые, бесстыжие, кривляются, заигрывают с публикой, оба похожи на Дуремара из «Буратино» или на проходимцев из «Швамбрании»[24]. Я был на их выступлении, изнемогал от неловкости, ощущение такое, как будто у вас в гостях сидят университетские приятели, и вдруг являются армянские родственники, за которых ужасно стыдно, хотя вы этих родственников любите больше, чем гостей. Короче, выступление было самое позорное, глупое и лживое.
Я еще готов поверить, что будут звать на родину бессловесных валютных гениев – Барышникова и Ростроповича, но пишущие никому не нужны. Ведь ясно же, что первое условие пишущего человека будет: «Издайте мои книжки, а потом я буду думать и решать». Хотя легенды об агитации домой бродят и тут, и даже такой умный человек как Бродский сказал мне с грустью: «Солжа позовут, а меня никогда». Пусть не расстраивается, Солжа тоже никуда не позовут.
Не думаю, что Гранин и Окуджава кого-то агитировали, расспросите подробнее тех, кто с ними виделся.
На этом обнимаю Вас и Лилю.
Да, Вы спрашиваете, что, где и когда у меня выходит. Вышла в «Ардисе» книжка «Ремесло», которую я Вам вышлю в течение 3-х дней, у Ефимова зимой выйдет повесть «Чемодан», у Марьи Синявской[25] – коллективная тройная книга (Бахчанян, Сагаловский, Довлатов) «Демарш энтузиастов». По-английски в октябре выходит «Зона», а через год «Наши». «Заповедник» я даже не стал переводить, ибо лучшее, что там есть – ненормативные русские голоса. Кое-что у меня появляется в американских журналах, в одном из них, в разделе «Коротко об авторах», я прочитал, что я – «известный писатель». Им видней.
Целую. Ваш С. Довлатов.
Дарственная надпись С. Довлатова Льву и Лидии Друскиным
30 октября.
Дорогие Лиля и Лева!
Что касается Гека, то я вас понимаю лучше, чем многие другие. Месяца полтора назад мы вынуждены были усыпить нашу Глашу[26]. Ей было 16 (!) лет, она перенесла две операции, не могла есть и ходить. Смотреть на это все было жутко, и я все думал, кого мы избавим от страданий, усыпив Глашу – себя или ее? Но врач со мной долго беседовал, сказал, что в Америке действительно мощные организации в защиту животных, во главе которых стоят жены бывших президентов, и это гарантия того, что все ветеринарные службы работают на самом высоком уровне и оснащены самыми современными препаратами. В общем, он убедил меня, что это делается в ее интересах, а не в наших. Тем не менее, у меня до сих пор чувство вины, и я оправдываю себя тем, что я – самый бесчувственный в семье, а усыпили мы Глашу ради нее самой и ради матери моей, которая буквально сходила с ума, все время плакала, при том, что ей 78 лет, и она больной человек. Ну, и так далее.
Вообще, после лета на нашу семью свалились бесчисленные неприятности, мать и отец больны, но у них хоть есть медикейд[27], то есть, право на медицинскую помощь, а у Лены и у наших детей никаких медицинских покрытий нет, все они хлипкие и часто прихварывают, а сейчас, конкретно, больны все, кроме меня, лечиться же за деньги в Америке – самоубийство. Один я, к стыду своему, абсолютно здоров, видно, как следует пропитан «Солнцедаром»[28].
Помимо этого есть и другие беды. Резко сократились заработки на «Либерти», надо всерьез думать о пропитании, литературой же я почти ничего не зарабатываю. Недавно вышла «Зона» по-английски, уже есть две приличные рецензии (а на «Компромисс» было 40 штук), но, как и раньше, ничто не предвещает коммерческого успеха, американцы плюют на импортную литературу. И беда не в том, что я ни шиша не заработаю, а в том, что от меня в конце концов могут отказаться – агент, переводчик и издательство. Вся эта троица у меня пока что самого высокого разряда. Леве сообщите, что у меня один агент с Алленом Гинсбергом[29], который (Гинсберг), кстати, тоже не приносит агенту никаких доходов, то есть, его держат из жалости. Добавлю, что этот самый Гинсберг, гид моей дочери по всяким засраным джаз-клубам – монстр, развратник и неряха.
Ксане привет от Левы передам, она теперь домовладелица, имеет мужа Мишу – программиста и дочку Юлю. К сожалению, она очень напоминает нашего общего отца двумя фамильными чертами – бессмысленным трудолюбием и взволнованным отношением к пище. В остальном она вполне хороший человек – добродушная, честная и веселая. Я же унаследовал от папаши – пьянство и больше ничего, зато в таком гигантском объеме, что все остальные его качества мне не передались, не было места.
В общем, жизнь у нас не очень веселая, тут не до Европы, я и по Америке езжу неохотно, все эти поездки в конечном счете убыточны, тратишь в разъездах больше, чем платят за лекции, дорога, конечно, оплачивается, но путешествия, как таковые, меня не интересуют.
Извините за мрачное письмецо, я понимаю, что жаловаться вам на свои беды – нахальство, но так уж устроен человек.
Что касается застенчивого человека Давыдова, то пусть задает любые вопросы в любой самой бестактной форме, а приехав в Нью-Йорк, пусть остановится у нас. Кстати, в нашем районе, где живет 7.000 евреев с Украины, никто никогда не видел ни одного застенчивого человека, так что Давыдов будет здесь в новинку.
Знаете ли, что Бахчанян[30] написал повесть «О том, как поссорился Иван Денисович с Александром Исаевичем»?
Не забывайте. Обнимаю.
Ваш С. Довлатов.
Витрина старого книжного магазина Хеккенхауер в центре Тюбингена
Примечания
Публикуемые письма любезно предоставлены нашему изданию Лидией Друскиной. Охватывают период первой половины 1980-х годов.
[1] «Грани» – литературно-публицистический журнал русского Зарубежья, издававшийся представителями второй эмиграции с 1946 по 1991 г. во Франкфурте-на-Майне. Зачастую воспринимался как печатный орган НТС, хотя формально не входил в его структуры.
[2] «Радио Свобода» со штаб-квартирой в Мюнхене вело вещание на СССР и страны Восточной Европы, входившие в социалистический лагерь. С. Довлатов в 1980-х г. вел на «Радио Свобода» авторскую передачу «Бродвей 1775».
[3] Сын С. Довлатова Николай (Николас Доули) родился в США 23 декабря 1981 г.
[4] Рудкевич Лев Александрович (1946–2011) – советский диссидент. В сер. 1970-х г. вместе с Т. Горичевой и В. Кривулиным издавал журнал «37», а также участвовал в работе Религиозно-философского семинара, который проводился в совместно снятой ими квартире под номером 37, находившейся в доме 20 по Курляндской улице в Ленинграде. В 1977 г. эмигрировал из СССР, жил в Вене, где вступил в НТС и стал представителем журнала «Посев». В 1994 году вернулся в Петербург, занимался научной и преподавательской деятельностью.
[5] Владимов Георгий Николаевич (1931–2003) – русский писатель и литературный критик. В 1983 году эмигрировал в ФРГ, где с 1984 по 1986 г. являлся главным редактором журнала «Грани».
[6] Довлатова Елена Давидовна (урожденная Ритман, род. 1941) – вторая жена С. Довлатова.
[7] Дочь Екатерина, родилась в 1966 г.
[8] Дословно: «Не то, чтобы мы пишем из-за денег, но гонорар вносит известное оживление в наше дело…» (Зощенко М. М. Комментарии и статьи к повести «Возвращённая молодость». Собр. соч. в 2-х т. Т. 2. Екатеринбург: У-Фактория, 2003. С. 420–421).
[9] Кушнер Александр Семенович (род. 1936) – известный советский и российской поэт, автор около 50 книг стихов, с нач. 1970-х – руководитель ЛИТО.
[10] Еремин Михаил Федорович (род. 1936) – поэт и переводчик, представитель «филологической школы», одного из ранних объединений неподцензурной ленинградской поэзии.
[11] «The New Yorker» – американский еженедельный литературно-публицистический журнал, издающийся с 1925 г. и освещающий культурную жизнь Нью-Йорка.
[12] Издательский дом Альфреда Кнопфа («Alfred A. Knopf, Inc.») был основан в 1915 г., славится высокими стандартами качества своих изданий.
[13] Имеется в виду Иосиф Бродский.
[14] Последующие письма относятся, по-видимому, к 1986 году.
[15] Штерн Людмила Яковлевна (род. 1935) – писательница, переводчик. В 1976 г. эмигрировала в США. Публикуется в зарубежной русскоязычной периодике, а также в современных российских изданиях. Находилась в дружеском общении с И. Бродским и С. Довлатовым.
[16] Ефимов Игорь Маркович (1937–2020) – писатель, философ, издатель. Его работы печатались в самиздате под псевдонимом Андрей Московит. После эмиграции из СССР в 1978 г. сотрудничал в издательстве «Ардис», в 1981 г. основал издательство «Эрмитаж».
[17] Марамзин Владимир Рафаилович (1934–2021) – писатель. В нач. 1970-х г. совместно с М. Хейфецем и Е. Эткиндом занимался подготовкой для самиздата пятитомного собрания сочинений И. Бродского, за что в 1974 г. был арестован и приговорен к пяти годам условного заключения. В 1975 г. ему было позволено выехать из СССР. Жил во Франции. В 1978–1986 г. вместе с А. Хвостенко издавал литературный журнал «Эхо».
[18] Имеется в виду писатель Юз Алешковский.
[19] Турчин Валентин Федорович (1931–2010) – физик и кибернетик, советский правозащитник, участник самиздата. В 1974 г. становится председателем московского отделения «Amnesty International», вследствие чего ему было настоятельно предложено покинуть СССР. В США продолжил заниматься научной и писательской деятельностью. Автор популярной в СССР книги «Физики шутят» (Изд-во «Мир», 1966). Разработчик одного из первых компьютерных языков РЕФАЛ.
[20] Михайло (Михаил Николаевич) Михайлов (1934–2010) – выходец из семьи русских эмигрантов первой волны, югославский ученый и публицист. После того, как несколько раз подвергался арестам при Тито, эмигрировал в США, занимался преподавательской деятельностью, работал на «Радио Свобода».
[21] «Новое русское слово» – ежедневная газета, выходившая в Нью-Йорке с 1910 (первые 10 лет под названием «Русское слово») по 2010 г. Старейшая газета, непрерывно выходившая на русском языке за рубежом. Печатала как текущие новости, так и литературные произведения эмигрантских авторов.
[22] «Ардис» (Ardis Publishers) – знаменитое американское издательство, основанное славистами Карлом и Эллендией Проффер в 1971 г. Специализировалось на публикации произведений, которые по цензурным соображениям не имели возможности выйти в СССР, а также на переводах значимых текстов неофициальной советской литературы. Чета Профферов содействовала эмиграции И. Бродского в США и его устройству в Мичиганский университет. Название «Ардис» заимствовано из романа В. Набокова «Ада». Публикация его произведений, наряду с изданиями Л. Копелева, – наиболее значимые вехи в работе издательства.
[23] Копелев Лев Зиновьевич (1912–1997) – литературный критик, литературовед, советский диссидент. В 1945 г. по ложному доносу был арестован, оказался в одной «шарашке» с А. Солженицыным, выступил прототипом Льва Рубина в его романе «В круге первом». В 1956 г. был реабилитирован. В 1980 г. выехал в ФРГ, на следующий год был лишен советского гражданства. Являлся профессором Вуппертальского университета и почетным доктором философии Кельнского университета.
[24] «Кондуит и Швамбрания» – повесть Льва Кассиля, написанная в 1928–1931 г. Переработанное издание вышло в 1955 г.
[25] Имеется в виду жена А. Д. Синявского Мария Васильевна Розанова.
[26] Глаша (Глафира, Глафурия) – любимый фокстерьер С. Довлатова, встречающийся во многих его произведениях. По словам писателя, Глаша «расцветкой напоминает березовую чурочку. Нос – крошечная боксерская перчатка… Короче, Глаша была неотразима». В 2021 г. в Петербурге Глаше открыли сдвоенный памятник, одна часть которого находится рядом с памятником Довлатову на ул. Рубинштейна, 23, другая – в сквере на Загородном проспекте, 15.
[27] Медикейд (англ. Medicaid) – программа государственной медицинской помощи неимущим гражданам США, осуществляемая властями отдельных штатов при поддержке федерального бюджета.
[28] «Солнцедар» – красное крепленое вино, выпускавшееся Геленджикским винзаводом с конца 1950-х г. и до начала антиалкогольной кампании в 1985 г. Отличалось дешевизной и низким качеством, при этом пользовалось популярностью, в том числе в богемной среде того времени. «Солнцедар» запечатлен в произведениях Венедикта Ерофеева и Тимура Кибирова.
[29] Ирвин Аллен Гинсберг (1926–1997) – американский поэт и журналист, наряду с Д. Керуаком и У. Берроузом один из основателей битничества, ключевая фигура американской контркультуры 1960–1970-х г.
[30] Бахчанян Вагрич Акопович (1938–2009) – художник и литератор-концептуалист. В 1974 г. эмигрировал в США. Его афористичные высказывания, например, «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», ушли в народ и стали частью поздне- и постсоветского фольклора.
Подготовка публикации Д. У. Орлова
© Лидия Друскина, 2022
© НП «Русская культура», 2022
