Ближе к вечеру дом 23 на 18-й линии Васильевского острова, острожный, тёмный, втягивал в себя, время от времени, парные фигуры людей с цветами. Пары, разумеется, были разные, как и цветы. Зимний день был не слишком холодным, ветренным, но не промозглым. Было время рождественского поста.
Дверь квартиры 13 на четвёртом этаже распахнулась, и свет и теплота обжитого веками пространства вырвались наружу (это было особенно удивительно, если помнить, что все большие «профессорские» квартиры Петербурга были после революции превращены в коммунальный бедлам без намёка на семейный уют). На пороге стояла хозяйка, как-то артистически укутанная в мягкую ткань, кротко улыбалась, приветствуя гостей не суетно, с достоинством. Она приняла из моих рук букет роз, кажется красных, и проплыла по увешанному картинами коридору в большую комнату, где в весёлом оживлении гости «шаманили» вокруг стола. В центре комнаты стоял рояль Becker (как я потом узнала из семейного предания, его фабричный номер отличался от рояля П.И.Чайковского на единицу).
На тёмном буфете стояла большая стеклянная чаша с водой. На ходу хозяйка оторвала яркие бутоны от крепких ножек, приземлила их на воду и, не останавливаясь, прошла к своему высокому креслу, советуя и гостям присаживаться.
Это была моя первая встреча с Натальей Жилиной на её дне рождения, куда меня привёл поэт Олег Охапкин, недавно ставший моим мужем. Знакомя меня со своими друзьями, Олег всегда давал им краткие характеристики. Наташу он представил примерно так: аристократка, но тушеваться не стоит — она всех принимает. С «бывшими» дружит… семья большая и все держатся вместе. Так для меня начала открываться история одной сердечной привязанности Олега, которую принято называть дружбой.
* * * *
Знакомство Олега Охапкина с Натальей Жилиной произошло в весьма примечательном месте — в подвале церкви подворья Оптиной пустыни, где в семидесятых годах прошлого века располагалась её художественная мастерская, которую она делила вместе с художницей Жанной Бровиной — женой художника Валентина Левитина. Вокруг Левитина всегда было много поэтов. В этот круг попал и Охапкин. Впервые Олег появился в доме на 18-й линии году в 1972 с аккуратной зелёной папкой квадратного формата, в которой была машинописная копия его четвёртой поэтической книги «Моление о Чаше» (1970). Загорелый, длинноволосый, с засученными рукавами «канадки», открывающими крепкие жилистые руки, он выглядел по единодушному мнению, как канадский лесоруб. Он всегда быстро осваивался в новой среде благодаря открытости характера и практически с порога начинал читать стихи. То же произошло и в гостеприимном доме Натальи Жилиной. Многоречивость Охапкина того времени стала притчей во языцех, и мало где она находила сочувствие. Но в лице членов этого большого семейства Охапкин обрёл благодарных слушателей. Наташа в то время хорошо зарабатывала в художественном комбинате, не ленилась готовить и всегда была рада гостям. Для всегда голодных поэтов её дом оказался настоящим убежищем. Вскоре Олег стал своим человеком в доме, крёстным Наташиных внуков.
Оказавшись благодаря Левитину в кругу поэтов, Наташа (к тому моменту уже Жилина, с пятнадцатилетнем сыном Митей Шагиным), воспользовалась ситуацией по-своему. Она, в силу воспитания, не становилась ничьей любовницей, как это было принято в богемной среде, но пользуясь близкими контактами, стала писать портреты поэтов, конгениальные моделям. Олега она писала не менее шести раз. По свидетельству сына Мити:
«Первая выставка, где мама участвовала, – это знаменитая выставка нонконформистов в ДК Невский в 1975 году. Потом этот героический период назовут «Газоневщина». Там экспонировались 4 экспрессивных портрета Жилиной 1969-75 годов: “Воспоминание о потерянной фотографии”, “Портрет сына Мити”, “Поэт Олег Охапкин”, “Портрет фотографа Ольги Корсуновой”. Мама работала много и плодотворно, толстые слои масляной краски свидетельствуют о её стремлении отразить наиболее точно ощущение о портретируемом».
Фотографию Натальи Жилиной на фоне своих работ, выставленных в ДК «Невский», мы разместили в начале этой главы. Невозможно войти в поэтический мир картин Натальи Жилиной без понимания среды, в которой она выросла. В очень точных деталях она предстаёт перед нами в её коротких рассказах, выпущенных отдельной книгой лишь в 2003 году издательством “Mitkilibris”. Большинство из двадцати рассказов посвящены воспоминаниям детства. Её отец, Владимир Васильевич Нейзель, был дворянин. Его родителей выслали из Петербурга в 1937 в Саратов и там расстреляли. Её мать, Галина Васильевна Дмитроченко, была по женской линии из семьи купца первой гильдии, пароходчика Якова Тырышкина. Отец и мать Галины Васильевны умерли в блокаду. Таким образом, Наташа росла без дедушек и бабушек, при постоянной занятости родителей, в густонаселённой коммунальной квартире, летом с нянькой, которая имела обыкновение поколачивать детей по всякому поводу. Несмотря на это из её рассказов проступает благородный уклад дворянской усадьбы (в реальности обустроенный в комнатке хозяйского дома или амбарчика в деревне Надино под Шапками, куда детей вывозили на лето), волшебный поэтический мир, свободно существующий внутри советской действительности. Но, важно отметить, что в этом не читается бегство от реальности в мир грёз, населённый феями. Это поэзия на грани бытия, перед чертой смерти. Это подлинный романтизм. Герои её рассказов — люди близкие ей по происхождению и судьбе. Это та часть петербургской интеллигенции, которая разделила участь со своим народом, не думая об эмиграции. Многие превозмогают лишения, вернувшись из лагерей и ссылок, молодое поколение – «дети врагов народа» борются с нищетой из-за ограниченности в гражданских правах. Но над всем этим витает дух приятия: жизни как она есть, людей какими они есть. Именно приятие этого мира отличало и Олега Охапкина, ибо это мир Божий. После её ухода сын Митя напишет:
«Моя мама любила людей, видя в них Божественное начало. Её портреты глубоко онтологичны. Её живопись – это ступени на пути из земного мира в мир ангелов. Но только в том мире нет масляных и темперных красок – там краски иные.
Люди не умирают на смерть,
А как мотыльки летят на тот свет,
Который никогда не угаснет».
Книгу «Короткие рассказы» она посвятила своему последнему мужу одарённейшему фотохудожнику Борису Смелову. Он был на восемнадцать лет её моложе, но этот брак оказался самым продолжительным (семнадцать лет, в то время, как предыдущие длились шесть, семь лет) вплоть до смерти Бориса. В образе действия Наталья Жилина избрала женский путь. Будучи в художественной среде, она продвигала творчество своего последнего мужа, а собственненное творчество она оставила в статусе женского рукоделия. Но это «рукоделие» было столь ярким и самобытным, что не могло остаться не замечанным. Её работы всегда занимали почётное место в коллективных выставках группы «Митьки», не единожды галерея «Борей» устраивала ей персональные выставки.
Наталья Жилина ушла из жизни в 2005, Олег Охапкин в 2008. Ещё не разобраны до конца семейные архивы. Поэтому пока нет документального подтверждения их творческого взаимодействия, но текстологически (а картины — это тоже текст) есть много перекличек в их творчестве. Вот графический пейзаж Натальи Жилиной 1998 года с часовней на углу 19-й линии и Большого проспекта Васильевского острова. Когда-то она принадлежала Финляндскому полку. В советское время там располагались магазины: хлебный, цветочный. Олег частенько бывал в этих местах, возвращаясь из гостей. На ступеньках этой часовни в канун Крещения замёрз Борис Смелов. Он присел отдохнуть в своих обычных скитаниях по городу, был немного нетрезв. В образе Бориса всегда было что-то по-детски беззащитное: неловкие движения, широко распахнутые глаза лучились сквозь круглые стеклышки очков удивлённо и радостно. Он производил впечатления не здешнее. Возможно поэтому, полноправные ублюдки стянули куртку, оставив его на морозе в одной футболке. Произошло это в 1998 году. К слову сказать, образ Олега Охапкина, по которому его будут узнавать потомки, создан именно Борисом Смеловым в сессионных портретах разных лет.
У Олега есть стихотворение «Перед часовней» 1972 года. Несмотря на то, что в нём скорее всего речь идёт о часовне на Смоленском кладбище – месте с детства очень важном для Олега, месте, где в итоге нашли упокоение и Наталья Жилина и Борис Смелов, но звучит они многозначно и актуально до сих пор. Оно передаёт общее для них троих ощущение себя скитальцами в чужом (чуждом) мире.
…Здесь Благовест поёт
Вольнее тростников,
Какие устаёт
Вмещать души расков.
В свободе есть объём
Достаточно большой,
Чтоб веры окоём
Наполнился душой.
Но сохраняет Бог
Лишь то, что знает цель.
Иных и нет дорог.
Иди, покуда цел!
Перед тобою даль,
В которой скрип снастей
Поёт о том, что, жаль,
Нет с берега вестей.
Довольно плавал я
В бесцельном бегстве от
Печали Соловья.
Он розой всё живет.
Пред ним подруги нет.
Бысть мимолетна, жизнь
Взамен чужбины бед
Зовёт в мильон отчизн.
Так чудилось мне встарь.
Но вот пришло к тому,
Что воля на дому —
Надёжный государь.
Служить ему, любить
Пейзаж окрестных дыр,
Где оборвалась нить
Того, что значит — мир!..
У Натальи Жилиной и Олега Охапкина много общего и в творческой судьбе. Вот свидетельство сына Мити:
«Участие в выставках неофициальных художников вызвало недовольство властей. Её выгнали из Художественного фонда (комбинат графического искусства) и лишили творческой мастерской. В [19]80-е и [19]90-е мама занимается живописью преимущественно дома. Всё чаще она использует темперу, чтобы запах маслянных красок не мешал окружающим. Она создаёт огромную серию графических (карандашных) портретов любимых писателей (Набоков, Ален Фурнье и др.), героев их книг. Потрясает её цикл современных икон: Богоматерь с младенцем, Иисус, Мария Магдалина.
В конце [19]90-х, начале 2000-х мама полностью перешла на темперу. Последние её портреты изображают её друзей — художников арефьевского круга: первого её мужа Владимира Шагина, Шолома Шварца, Рихарда Васми и Александра Арефьева».
Признание пришло к Наталье Жилиной после большой персональной выставки, когда автору исполнилось 60. Первая книга Олега Охапкина вышла в свет, когда автору было 44 года. Их обоих мало интересовала собственная репрезентация. Олег считал самовыдвижение неприличным. Ждал, когда издатели сами будут делать ему предложение, и не дождался. Первая посмертная выставка Натальи в галерее Эрарта в 2014 году, организованная семьёй, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Около 70-ти работ всех периодов творчества под общим названием «Прогулки Натальи Жилиной» обнаружили большого художника, оставившего немалое художественное наследие. Вот первые искусствоведческие формулировки, сделанные её внучкой Елизаветой Шагиной:
«Творческая жизнь Натальи Жилиной — это не только путешествие во времени, но и прогулка по разным живописным мирам. Эволюционируя от арефьевского экспрессионизма к плоскостным, сдержанным, геометризированным и постепенно высветляющимся формам, она сохраняла постоянство тематики, связанной с визуальным переживанием своего города — Ленинграда-Петербурга. В её городских пейзажах есть и масштабность, и приватность одновременно. Город предстаёт не только как некое организованное пространство, но и как место прогулок».
Это наследие ждёт своего осмысления. Та же в точности история и с творческим наследием Олега Охапкина. Его прочтение началось после смерти. Непечатность автора – это не просто отсутствие известности, а значит всяких статусных привелегий. Это очень страшная вещь для автора, ибо его, как бы и нет. Благодаря самиздату Охапкин был широко известен в узких кругах, и пока были силы, сам презентовал свою поэзию впечатляющим авторским чтением завораживающим басом профундо. Издаваться Охапкина стал после смерти, также усилиями семьи.
Вместе со всеми крупными фигурами художественной жизни, коими они являлись, закончилась целая эпоха русской культуры и русской жизни. Поэтика этих художников на уровне экзистенциальном сформировалась в жёсткости послевоенного мира (то же было с европейскими художниками после Первой мировой войны). Как она будет названа — время покажет. Возможно, Бронзовый век! Бронза по теплоте оттенка ближе к золоту.
© Альманах «Охапкинские чтения» №1, 2015
© Т. Ковалькова
