Метафизическое беспокойство души, переживание беспредметной тревоги, ощущение размытости жизненного горизонта, избыток чувства подавленности при дефиците общения. Эстетические ценности меланхолии осмыслены и выстроены в классификацию эпохой барокко (Р. Бёртон). Пришедшая с байронизмом европейская мода на позу скучающего денди с его сплином выразила наивный эгоизм западного индивидуализма: аристократическое презрение к суете, романтическая мизантропия. В «русской хандре» (Пушкин) порождаются способы душевного самоопределения русского человека на рубеже между азартной активной деятельностью (напр., на переходе теоретического масонства александровского времени к суматошному активизму раннего декабризма) и столь же крайним бессилием. Х. знаменует границу, разобщающую намерение и перспективу: «я» проектирует одно, а получается другое, причем «я» знает заранее, что это «другое» его своими результатами никак его не устроит. Смысл границы в том, что по одну ее сторону – готовность к поступку, а по другую – его бессмысленность, загодя пережитая. Эта межа пересекает пространство внутреннего диалога «я». «Я» разламывается на того, кто переоценивает затаенную в пустоте жизни мощь ненависти мира, и того, кто с неосознанным страхом и скорбью стоит перед альтернативой: или отдаться ритму самотекущего бытия (равнодушие), или отринуть его в кардинальном самоотказе (самоубийство). В перечне душевных состояний Х. замыкает цепочку ‘грусть – уныние – скука – Х.’ и стоит в начале списка фундаментальных интенций внутренней жизни: ‘Х. – тревога – трепет – страх – тоска – горе – отчаяние’. Таким образом, Х. оказывается точкой смыслового стяжения обеих ветвей цепочки; первая создает насыщенность эмоционального фона, а вторая – глубину бытийной перспективы.
Элегическая меланхоличность и мечтательная созерцательность далеки от хандры: в последней зреет беспредметная злоба на себя и на уже готовый мир, в котором «я» никем не встречено и обречено на судьбу маргинала. Хандрит человек, овнешненный и отчужденный низкой «средой», не приглашенный на «пир жизни». Он мучительно силится и не может вспомнить тропы к единственно значимому месту его присутствия в большом и значительном мире, он одержим неясным чувством врага, чьим усилием событийный мир вокруг «я» предстает стенами вязкого тумана. Мир самосознания превращается в мир кривых зеркал. Это состояние Кая, только что раненного осколком зеркала; ближний стал врагом (розановское «человек человеку – бревно»). В хандре отмечена несобранность личности, утрата жизненной цели и надежды на идентичность. Христианская традиция, называющая уныние смертным грехом, знает, что от тоски и скуки человек готов зарыть свой талант в землю (бесконечный апатический сон Обломова). Эстетский сплин капризен, самодостаточен и преходящ, как всякое состояние бесцельности; в сплине дана элегантная форма хандры (реплика собеседника пушкинского Мефистофеля: «мне скушно, бес»); в русской хандре раскрываются возможности оказаться стимулом разрешения душевного кризиса – через преодоление гоголевского «скушно жить на этом свете, господа!» и мировой скуки затканного пауками угла бани (символ вечности у Достоевского). Гоголь благословил тоску как форму катарсиса: «Прежде всего ты должна поблагодарить Бога, за ту тоску, которая на тебя находит. Это предвестник скорого прихода веселья в душу твою» (Из письма к А. В. Гоголь от 15 июня 1844 г.). В. Розанов назвал Гоголя «отцом русской тоски в литературе» («Русь и Гоголь», 1909).
В сходных интонациях рассуждает и религиозный мыслитель ХХ в.: «Ведь бывает разная тоска; в зависимости от своего происхождения она имеет различную природу и ценность. Она может быть или симптомом духовной гибели, распада духа (“адская” тоска), или свидетельствовать о его болезни и греховной слабости, или же сопутствовать росту души на ее очистительном пути, в ее катарсисе (“печаль яже по Бозе”)» (Булгаков С. Н. Тоска. На выставке А. С. Голубкиной, 1915 // С. Н. Булгаков. Тихие думы, М., 1996. С. 40). Х. лечебна, как всякий кризис, однако и здесь личность может сорваться в соблазн отрицательных ценностей – от беспорывной блажи до богоборчества. В демократической традиции отрицание ценностей прошлого и личных воспоминаний сопровождается эмоциональным фоном, в котором соседствуют «злоба» и «Х.» («Родина» Н. Некрасова, 1846). В философско-исторических анализах русского характера (Н. Бердяев, Н. Лосский, Ф. Степун) Х. трактуется то как сакраментальная серьезность, то как вариант азиатского фатализма («авось!») в сочетании с «русской ленью», то как «загадочная» метафизическая привычка русской души. Русская Х. выражает жажду идентичности и отрицательную возможность творческого дерзания на краю возможного: «Тоска – то же средство познания, как и сознание, край возможного, – такая же жизнь, как и знание» (Батай Ж.) Жизненная двусмысленность пороговых ситуаций «я» и сны угнетенного сознания преодолеваются в кризисе Х. на путях взыскания благодати и соучастного свершения своей человечности.
Тексты
Аполлинер Г. Меланхолические стражи (изд. 1952); Бёртон Р. Анатомия меланхолии, 1621; Бодлер Ш. Парижский сплин (пер. В. Ходасевича) // Иностранная литер. М., 1989. № 1; Вяземский П. А. 1) Хандра // Северные цветы на 1823 г.; 2) Тоска // Там же; Жуковский В. А. О меланхолии в жизни и в поэзии (опубл. 1856) // В. А. Жуковский-критик. М., 1985. С. 188–200; Иванов Вяч. Сплин (Из Бодлера), 1905; Лермонтов Ю. И скучно, и грустно…, 1840; Иоанн Златоуст. О благодушном перенесении скорбей // Христианское чтение», М., 1842. Ч. 2; Обрезков А. Е. Утехи меланхолии, М., 1802 (сравни: Уортон У. The Pleasures of Melancholy); Огарев Н. П. Хандра, 1844; Логинов М. А. Меланхолия // Русские записки, 1916. № 5; Победоносцев П. С. Плоды меланхолии, питательные для чувствительного сердца.М., 1796. Ч. 1–2; Ростовцев Я. И. Тоска души // Московский вестник, 1828. № 10; Рукавишников И. С. Хандра, 1896; Сковорода Г. С. Разговор, называемый Алфавит, или Букварь мира (Картинки изображенного беса, называемого грусть, тоска, скука), 1774 // Г. С. Сковорода. Соч.: В 2 т. М., 1973. Т. 1; Страх. Антология / Сост. П. С. Гуревич. М., 1988; Тайлер А. Обед в ресторане «Тоска по дому», 1982 (пер. 1985); Титов В. П. Радость и печаль // Московский вестник, 1827. Ч. 2.
Исследования
Барт де Ля Ф. Шатобриан и поэтика мировой скорби во Франции. Киев 1905; Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии, 1928 // Психология эмоций. Хрестоматия. М., 1984; Барзах А. Е. «Тоска» И. Анненского // Russian Studies. СПб., 1996. Т. II. № 2; Батай Ж. Внутренний опыт. СПб., 1997; Батов В. Пушкин: От экзальтации до меланхолии // Прикладная психология и психоанализ, 1999. № 1; Бердяев Н. А. Самопознание (Философская автобиография). М., 1991; Володихин Д. М. Философия абсолютной печали (Экзистенциальные разыскания). М., 1996; Ильин И. А. 1) Плохое настроение // И. А. Ильин. Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий, 1938 <Собр. соч.: В 10 т. М., 1994. Т. 3>; 2) О мировой скорби // И. А. Ильин. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний (Там же); Калашников С. И. Гоголевский мотив «уныния» в контексте религиозно-учительной литературы // Гоголевский сборник. СПб., 1993; Ключевский В. О. Грусть. Памяти М. Ю. Лермонтова // Русская мысль, 1891. Кн. 7; Котляревский А. А. Мировая скорбь в конце прошлого и в начале нашего века. Ее основные этические и социальные мотивы и их отражение в художественном творчестве, М., 1914; Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993; Любомирова Н. В. Магия русской хандры // Этическая мысль–1991. М., 1992; Ростовский Дм., св. Апология во утоление печали человека, сущаго в беде, гонении и озлоблении, вкратце сложенная // Св. Дмитрий, митр. Ростовский. Соч. М., 1839. Т. 1; Св. Иоанна Златоуста о благодушном перенесении скорбей // Христианское чтение, 1842. Ч. 2; Степанов Ю. С. Грусть, печаль // Ю. С. Степанов. Константы. Словарь русской культуры, М., 1997; Степун Ф. А. Трагедия творчества (Ф. Шлегель) // «Логос». 1910. Кн. 1; Фрейд З. Печаль и меланхолия // З. Фрейд. Основные психологические теории в психоанализе М.; Пг.,1923.
© Константин Исупов, 2020
© НП «Русская культура», 2020
