Версии

Древний Египет: идеальное и материальное

По каналу «Культура» идет цикл «Сокровища древних цивилизаций». Несколько интереснейших серий посвящено Древнему Египту. Рассказывая о значении золота в древности и о мастерстве златокузнецов и художников, авторы фильма показывают великолепные ларцы с облицовкой тонким золотым листом. Золото в Древнем Египте было священным. Комментарий в фильме таков: золочение изделий «служило целью обмануть – выдать изделие за полностью золотое». Это заключение (и не кого-нибудь, а египтологов!) вызывает сильное сомнение. Неужели дорогими сосудами художники и заказчики – богатейшие вельможи – тщились обмануть… кого? Друзей? Божество? Но божество по воззрениям древних не могло остаться в неведении и не воздать за кощунство в последующей жизни… А дело, полагаю, в том, что в случае золочения предметов, как и во всей египетской культуре, с преизбытком присутствует идея превосходства идеи над материей. Достаточно дать золотую облицовку шкатулке, сундуку, чтобы освятить священным металлом вещь целиком, как если бы она вся была из чистого золота.

Обмануть?! Только не это. Когда в могилу усопших египтяне клали фигурки ушебти[1], которые должны были прислуживать фараону или иному высокопоставленному покойнику в будущем мире в качестве рабов, похоронщики хотели обмануть потусторонние силы, выдав фигурки из терракоты или дерева за людей? Та же неубедительная, а, по моему убеждению, ошибочная трактовка видится и в рассказе о будто бы «мошенничестве трехтысячелетней давности» в изготовлении и широкой продаже мумий священных животных, в частности, кошек. Показали нам в фильме туго упакованные муляжи, найденные на древнеегипетских раскопках в изобилии, из которых очень многие на поверку оказались… пустыми. Мертвых животных для мумификаций явно не хватало. Заключение авторов фильма то же: обман с целью наживы. Нет, мумифицированная пустота обретала смысл уже самой верой, даже и самой возможностью того, что там могло бы содержаться священное животное. Идея побеждала материальный факт.

Древнеегипетские мумии животных, независимо от того, содержатся ли в них материальные объекты, являются сакральными предметами. Так еще и сегодня верующие многих стран смотрят на доску с изображением святого и молятся ей, веря, что этот символ представляет живого святого. Еще ближе к любым якобы «обманкам» древнеегипетских мумифицированных священных животных отнесу современные амулеты. Иначе говоря – изображения предметов вместо самих предметов, знаки, всего лишь намеки на реальные предметы. Вот оно, превосходство идеи над реальностью!

Конечно, были в Древнем Египте и лжецы, и воры, и мошенники (природа человека не только в лучших, но и в худших чертах не изменилось за тысячи лет, что тоже требует размышлений). В Древнем Египте находились святотатцы, которые опустошали гробницы (хотя, вероятно, чаще всего это были позднейшие разграбления). Но не в случае массового производства священных предметов, которых причислим по духу и назначению к амулетам.

Еще более поразительным кажется вера древних в то, что рисунки на стенах гробницы, изображающие посмертный путь фараона, его встречи с богами и последующее воскресение, побуждают события свершиться в соответствии с этими изображениями. То есть «всего лишь» рисунки побуждают умершего и богов в потустороннем мире действовать в соответствии с изображениями! Иначе говоря, опять идея диктует поведение, заставляет события свершиться в соответствии с представлениями и волей людей. Опять идея деяний идет впереди и является причиной ее воплощения… С другой стороны, разве побуждение, идея не предшествуют в любом случае человеческому деянию? Мысль и побуждение не идут ли впереди всякого действия? Вот что отлично сознавали древние!

Древний Египет дает пример беспрецедентной веры в превосходство идеи над материей. Для древних египтян материальная оболочка – лишь временное прибежище сущности, которую они призывают изображением, притягивают для исполнения заданных функций, заключая в определенные рамки, дают поручение, вычленяя функцию той или иной вещи из бездонной кладовой разных сущностей. Интересно сравнить египетских ушебти со знаменитой глиняной армией усопшего китайского императора Цинь Шихуанди, – с ее солдатами в натуральную величину, обладавшими сходством с реальными солдатами. Видим: степень абстракции у древних египтян явно выше, чем здесь. Из вечности спускается к египтянам на время бог в образе фараона, над которым они не властны, но зато люди могут вызывать из кладовой образов все нужное и священное с помощью изображений и заклинаний. Тема глубокой убежденности в действенности изображений, а затем и священного письменного текста идет из глубины веков, сопутствуя разным эпохам и народам.

***
…Уголок древностей большой и в целом успешной выставки «Обманки», проходившей в прошлом году в Эрмитаже, вызвал у меня протест. Ритуальные предметы древнеегипетского погребального культа – «обманки»? Кого это они обманывали? Комментарий выставки таков:

«…есть объекты, которые притворяются будто бы выполненными из других материалов, например, керамика из дорогого камня или ткань из перламутра, а также предметы, которые принимают облик других вещей: книга-комодик или тарелка в виде капустного листа. Что важно, экспозиция знакомит с историей обманок – мода на них появилась еще в Древнем Египте.

Кураторы большого эрмитажного проекта, включающего около 700 произведений живописи, скульптуры, графики и декоративно-прикладного искусства из музейного собрания, начинают историю с древнеегипетских обманок, которые на тысячу лет старше нашей эры, и знаменитых помпейских фресок, изображающих ложные окна, двери и атриумы. Спрятанный в названии выставки афоризм Козьмы Пруткова, говорящий, что не надо верить надписи “буйвол” на клетке со слоном, задает ей игровой характер».

 Игра? Да, немало хитроумных имитаций нам на выставке показали. Но культ – совсем не игра. Это куда как серьезно. Это идея, превосходящая и диктующая материальному миру. Огромная выставка, рассказывающая о виртуозных имитациях в искусстве, порой шутливых (чего стоят хоть искусные драгоценные мушки в бокалах с вином), в целом разнообразная и яркая, была весьма интересной. Однако в части древнего Египта огорчила откровенным игнорированием ее устроителями самой сути древней культуры…

Наука любви и «ошибка» Овидия

Великий поэт Публий Овидий Назон, автор эпической поэмы «Метаморфозы» и трактата «Наука любви», в 43 году новой эры умер в возрасте 60 лет на чужбине. Он был сослан из Рима разгневанным Цезарем Августом на окраину Римской империи в город скифов, современную Констанцу (Румыния) за некую свою, как сам он пишет, роковую «ошибку», «погрешность», совершенную не из злого умысла, но исключительно по неосторожности, «по глупости». Что это была за «ошибка» – до сих пор гадают исследователи жизни и творчества Овидия. Пищу для различных трактовок дают «Скорбные элегии» Овидия, написанные им в ссылке, начатые еще по пути туда, во время шторма на Черном море. Поэт в элегиях с сокрушением говорит о своей «оплошности», никак ее, однако, не раскрывая, что дает повод для различных трактовок. Разбирать высказанные разными учеными предположения об этой «ошибке» не стану, а выскажу свои соображения.

Итак, роковая «ошибка» заключается в том, что Овидий, как он пишет, «увидел нечто» непотребное и оскорбительное для Цезаря Августа. «Вина моя в том, что у меня есть глаза». Поэт узнал что-то оскорбительное для отца нации, что вызвало у того справедливый, как угодливо подчеркивает Овидий, безудержный гнев. Спросим: нечаянно ли поэт увидел оскорбительную сцену? Нет, считаю, совсем не случайно. Иначе поэт не говорил бы, что это случилось по глупости, – ведь случайность не есть глупость. Нет, Овидий поддался какому-то искушению, чего-то не рассчитал, на что-то пошел, не подумав хорошенько – и стал свидетелем сцены, видеть которую был ни в коем случае не должен. Но кто ему это устроил, кто подстрекал видеть недолжное? В книге IV «Скорбных элегий» под цифрой 9 в обращении, как полагаю, как раз к инициатору и подстрекателю злополучного инцидента читаем:

Если допустишь ты сам, если можно, имя я скрою,
Чтобы злые твои канули в Лету дела.
Пусть лишь мое победят милосердье поздние слезы,
Только открыто яви знаки раскаянья мне!
Только себя осуди, пожелай изгладить из жизни
Время, когда одержим был Тисифоною ты!
Если же этого нет и меня всей душой ненавидишь,
Пусть обида моя меч против воли возьмет.[2].

Тисифона – это эриния, богиня мщения. Таким образом, мы узнаем, что некто, ненавидящий Овидия (из зависти к великому поэту?), устроил ему, говоря современным языком, «подлянку». Этот завистник, догадываюсь, и подстроил некое преступное свидетельство Овидия, пригласив его обманными посулами в зрители оскорбительной для Цезаря сцены. Снова и снова на все лады Овидий жалуется в элегиях на свою неосторожную «ошибку» – невольную вину в недопустимом свидетельстве. Но ведь в то же время поэт в каждой элегии сокрушенно повторяет, что его сгубила ставшая мгновенно знаменитой его «Наука любви»: «Моя “Наука” сгубила меня». Так в чем же «ошибка» поэта? В том ли, что он увидел нечто недозволенное – или в том, что написал фривольное сочинение? Мое предположение заключается в том, что обе эти «вины» соединились! Увиденная поэтом фривольная или даже позорная сцена оказалась связанной с овидиевой «Наукой любви». И тогда само собой возникает предположение: увиденное могло имитировать, а то даже и разыгрывать сценку из овидиевой «Науки любви»!

Само по себе фривольное сочинение не вызвало безудержного гнева Цезаря и не могло, следовательно, стать причиной столь сурового наказания, как вечное изгнание поэта их Рима. Овидий приводит в «Элегиях» длинный список куда более смелых книг о любовных утехах его современников и предшественников, за что никто из них не пострадал. Виновна именно увиденная невольно грязная сцена (исследователи предполагают либо мужеложство, либо кровосмешение и проч.), связанная или даже разыгравшая сценку из «Науки любви». То есть нечто разыграно как в театре по «сценарию» «Науки любви». Где, как и кем – мы не знаем и, вероятно, уже никогда не узнаем. Не в интересах Овидия было это разглашать. Но факт тот, что все стало известно Цезарю, и он разгневался, так как дело очевидно касалось либо его самого, либо членов его семьи, возможно, его дочери Юлии, которую он уже однажды ссылал за разврат на отдаленный остров. Август ведь заботился о возрождении нравов, хотел прослыть блюстителем нравственности, и его гнев в стихах настойчиво оправдывался Овидием, хотя больше по дипломатическим соображениям в надежде на помилование и разрешение вернуться из глуши на родину. При этом поэт сетовал горько, что попался по неведению, и до самой смерти на постылой чужбине надеялся на снисхождение Цезаря. В «Письмах с Понта» в послании к парфянскому царю Котису Овидий, между прочим, пишет:

Я не свершил ничего из того, что закон запрещает,
Но за собою вину бòльшую должен признать.
Спросишь, в чем она? Я – неразумный создатель «Науки»:
Это – препятствие мне чистыми руки считать.
В чем я еще согрешил, искать ответа не нужно.
Пусть за «Наукой» моей спрятана будет вина[3].

Здесь со всей очевидностью проступает прямая связь главного «греха» или «ошибки» поэта с его «Наукой любви», которая явилась не главной виной, но неразрывно увязана с нею и стала ширмой главного преступления, касающегося семьи Августа. Оскорбленным Овидий называет именно его, Цезаря, земного бога. Не само увиденное безобразие, но именно «ширма», т. е. книга Овидия и стала причиной обвинения поэта и его незаслуженно сурового наказания (сам поэт, бесконечно в письмах восхваляя обожествленного Отца нации, постоянно твердит о якобы заслуженности наказания и милосердии Августа, умоляя о смягчении участи).

Поэт бесконечно страдал вдали от обожаемого Рима, от любимой жены, детей и внуков, от друзей – их он перечисляет в элегиях в изобилии и только однажды упоминает о недруге – о том, кто, предполагаю, как раз и вовлек его в гибельную историю… Овидий предвидел, что его стихи переживут время. И вот тут не случилось ошибки. Поэт пророчески точен. Его стихи пережили века, став неиссякаемым источником поэзии вплоть до наших современников. Вдохновенно черпал из них Пушкин, встроив Россию в мир эллинистической культуры. Не случайно место ссылки римского гения город Констанца назывался некогда Овидиополем.

Ван Гог. Все вокруг живет и дышит

Живопись Ван Гога захватывает ощущением присутствия живой силы, невидимой, но разлитой во всем, все одушевляющей и объединяющей в таинственное неизъяснимое целое. Полотно «Хижина» – стоящая посреди поля крытая соломой крестьянская изба завораживает ощущением тайны на фоне тонущих в сумерках очертаний. Доминирует небо. Гаснущие полосы розоватого, желтоватого и серого отражаются на зеленой поляне, крытая соломой крыша устремлена к небу в ожидании положенной неизбежности. Пейзаж словно бы погружается в невидимый мир, – таинственный, неизбежный, желанный, к которому он устремляется плавно и неторопливо. Намечены неясными тенями на фоне стен фигуры, но дело не в них, а в одушевленности неба, поляны, избы, которые являются главными персонажами картины. Простое крытое соломой строение неподвижно, но оно вслушивается, ловит невидимые знаки, в своем простом обличье принадлежа несказанному…

Винсент Ван Гог. Хижина, 1885. Музей ван Гога, Амстердам (Van Gogh Museum, Amsterdam)

В том же, видимо,1885 – 1886 году написан Ван Гогом портрет женщины-проститутки: лицо в три четверти, черные пронзительные глаза полны вопроса, ожидания и надежды; ее падение – временное необходимое отступление от жизни, но она верит, что жизнь наступит… Глядя на этот портрет, вспоминаешь Сонечку Мармеладову и ее возглас: «Что бы я без Бога-то была!». Где-то около этого времени написан и один из автопортретов художника. Его зоркие глаза всматриваются, он вслушивается, ловит нечто невидимое и неслышимое так напряженно, что даже чуть приоткрыл рот… Все вокруг живет и дышит, страстно стремится к невидимой цели. Все на его картинах – живое, и мало того что живое, все тоже… ждет!

Вот ветряные мельницы на Монмартре где-то на задворках – выразительны устремленные в небо вертикали. А вот жмутся к земле, припадают к ней, растворяются в пространстве задворки Мулен Руж. Берег Сены – фигуры людей поглощены водой и воздухом… Все говорит о присутствии великой необъятной силы, которой исполнено все вокруг – цветы и деревья, плоды и травы, дома и поля, и дороги… все живет, движется, стремится, страстно устремляется к невидимой цели…

Петербург 2020

Примечания

[1] Ушебти – деревянные, каменные, глиняные, фаянсовые статуэтки, представленные в виде запеленатой мумии или в одежде, с мотыгами в скрещенных на груди руках, часто с корзиной за спиной. На их поверхности обычно вырезан или написан фрагмент 6 главы Книги мертвых, который гласит: «О ты, ушебти, если меня обяжут выполнять какую-либо работу, которая делается там, в ином мире <…> тогда ты обязан сделать то, что делается там, чтобы возделывать поля и орошать берега, чтобы переносить песок Востока и Запада. Тебе надо сказать: я хочу сделать это, я здесь».

[2] Овидий. Скорбные элегии. Письма с Понта. М.: Изд-во «Наука», 1979. С. 64.

[3] Там же. С. 119.

В заставке использована фотография древнеегипетских фигурок ушебти.

© О. Щербинина, 2020
© НП «Русская культура», 2020