Мифологема христианской антропологии и психологии, тринитарной теологии, философии творчества и литературной эстетики личности. Святоотеческая христология утвердила чинопоследование элементов триады в таком порядке: «Лик» – уровень сакральной явленности Бога, Божьих вестников и высшая мера святости подвижников духа; «Лицо» – дольнее свидетельство богоподобия человеков; «личина» – греховная маска существ этого мира, мимикрия Лица и форма лжи. Об-лик Христа суть мета-Лицо. Григорием Нисским сказано, что тот, чье лицо не освящено Св. Духом, вынужден носить маску демона; ср. трактовку этого тезиса в «Вопросах о человеке» О. Клемана: Христос – «Лицо лиц, ключ ко всем остальным лицам», и в этике Лица Э. Левинаса. Основные интуиции философии лица преднайдены в художественной литературе. Романтическая эстетика ужасного отразилась в образах гневного лица Петра Великого. У Пушкина «лик его ужасен» рифмуется с «он прекрасен». Зооморфная поэтика монстров Гоголя актуализует оппозицию ‘лицо / морда (рыло, харя, рожа)’. Прояснение человеческого типа на фоне уникального лица – предмет особой заботы Достоевского в «Идиоте», 1868. Герой романа, Лебядкин, играя на «театральных» коннотациях ролевых терминов, называет Аглаю «лицом», а Настасью Филипповну «персонажем» (В. Кирпотин). Лик «всечеловека» (соборного существа и живой образ Богочеловечества) – это органическая «сумма» всех лиц. Раскольников, взглянув на Сонечку, «вдруг, в ее лице, как бы увидел лицо Лизаветы» (Достоевский Ф. М. ПСС: В 30 т. Л., 1973. Т. 6. С. 315). Средствами просветительской риторики создает Салтыков-Щедрин сложную иерархию обобщенных не-лиц. Трагедия утраченного лица – ведущая тема Чехова. Кризис личности русский духовный ренессанс преодолевал через философию Лица и анализ маски. Расхожим эталоном личины становится здесь Ставрогин: «личиной личин» назвал его облик С. Булгаков, «жуткой зазывной маской» – Н. Бердяев, «каменной маской вместо лица» – П. Флоренский, «трагической маской, от века обреченной на гибель» – К. Мочульский. «Сатанинское лицо» – было сказано о Великом Инквизиторе К. Зайцевым.
Маска стала навязчивой темой быта и литературы авангарда. В быте она фиксируется то как жизнетворческий акт (А. Белый), то как энтропийный избыток культуры (С. Сергеев-Ценский), то как предмет эстетической игры (С. Ауслендер, Вяч. Иванов). Лик подвергается описанию в терминах теории мифа: для А. Лосева миф не есть сама личность, но лик ее. Писатели-символисты уточняют персоналистские элементы триады (Ф. Сологуб; ср. переводы В. Брюсова из Э. Верхарна (1905) и Р. де Гурмона (1903); см. также рецензию И. Шмелева на «Темный лик» В. Розанова (1911)). Сильное впечатление на современников произвела статья Вяч. Иванова «Лик и личины России» (1918), в которой «Русь Аримана» (Федор Карамазов) противопоставлена «Руси Люцифера» (Иван Карамазов) и обе – Руси Святой (Алеша). В категориях триады русская философия Лица пытается снять противоречие ‘персоны’ (этим. – ‘маска’!) и ‘собора’ в контексте единомножественного Всеединства; согласно А. Мейеру, живая природа вселенского, утверждая лицо в его творческой самости, собирает человечество в Собор всех личных существ.
По наблюдениям Бердяева, революционная эпоха создала новый антропологический тип – полулюдей с искаженными от злобы лицами. Тем настойчивее утверждается им та мысль, что «лицо человека есть вершина космического процесса», и что во Встрече с Богом «осуществляется царство любви, в котором получает свое окончательное бытие всякий лик», тем более, что по этическому смыслу заданного человеку богоподобия, для Н. Лосского, Бог не только Творец мира, «Живое Лицо» исторического процесса. Декаданс был оценен философской критикой как торжество безликой бесовщины. Иконами «демонического характера» назвал С. Булгаков картины раннего Пикассо. Ему же принадлежит своего рода лицевая апофатика, примененная в характеристиках подвига юродства. Персонология Лица связалась с темами зеркала, Другого, двойника и тени. По М. Бахтину, человек видит в зеркале не себя, а маски, которые он показывает Другому, и реакции Другого на сии личины (а также свою реакцию на реакцию Другого). «Я» и «Ты» призваны отразить друг друга в сущностно-личном взаимном предстоянии; «ты» как зеркало для «я» мыслил и П. Флоренский; С. А. Аскольдов полагал, правда, что зеркала эти – «кривые». Идею Николая Кузанского о человеке как «Божьем зеркальце» поддержали Г. Сковорода и Л. П. Карсавин.
Для В. Розанова Книга Бытия начинается с «сотворения “Лица”»; «без “лица” мир не имел бы сияния». По его мнению, в христианской картине мира есть «центр – прекрасное плачущее лицо», это «трагическое лицо» Христа. Мир без Христа и Софии мыслится поэтами Серебряного века как кризис Души Мира, являющей людям свои искаженные масками обличья (А. Блок). «Софианская романтика» этого типа подвергнута резкой критике Бердяевым («Мутные лики», 1922; см., однако, признание автора в личном пристрастии к ставрогинской маске <«Самопознание», 1940>). Триада детально разработана П. Флоренским. Христос для него – «Лик ликов», «Абсолютное Лицо». В рассуждениях о кеносисе и обожении твари каноническая формула облечения Бога в естество человека раздвоена у Флоренского на «образ Божий» (Лицо, правда Божья, правда усии, онтологический Дар) и «подобие Божье» (Лик, правда смысла, правда ипостаси, возможность). Так восстановлен утраченный современниками эталон ‘лице-мерия’: лицо несет ипостасный смысл и разум, а деятельность лица постижима в «мерности»; Лицо (явление, сырая натура, эмпирия) противостоит Лику (сущности, первообразу, эйдосу). Двуединый символизм образа и подобия (лица и лика) явлены для Флоренского в Троице-Сергиевой Лавре и ее основателе; «конкретная метафизика» Лица вернулась на святоотеческую почву обогащенной неоплатоническими интуициями и знаменовала собой новый этап христианской критики всех видов личностной амнезии. Особую популярность элементы триады снискали в мемуарной и публицистической литературе (М. Волошин, Е. Замятин, Г. Адамович, З. Гиппиус, Ф. Шаляпин, Э. Неизвестный). Тринитарная диалогика Ликов на русской почве смогла уяснить ипостасийный статус Другого.
Тексты
Адамович Г. Лица и книги, 1933; Аскольдов С. А. Психология характеров у Достоевского, 1922; Ауслендер С. Записки Ганимеда // Весы, 1906. № 9. С. 15–29; Бердяев Н. А. 1) Ставрогин, 1914; 2) О рабстве и свободе человека. Париж, 1938; 2) Философия свободного духа. Париж, 1927. Ч. 1; Булгаков С. Н. 1) Русская трагедия, 1914; 2) Труп красоты // Русская мысль. 1915. Отд. VIII; 3) Свет Невечерний. СПб., 1917; Туркин В. (Веронин). Лица, слова и вещи // Пегас, 1917; Верхарн Э. Лики жизни / пер. В. Брюсова. СПб., 1905; Волошин М. А. Лица и маски, 1910 (Лики творчества), 1914; Гоголь Н. В. «Ревизор», 1836; «Мертвые души», 1842; Гурмон Реми, де. Книга масок / пер. В. Брюсова. СПб., 1903; Гиппиус З. Н. Живые лица, 1925; Достоевский Ф. М. «Идиот», 1868; Зайцев К. И. В сумерках культуры, 1921; Замятин В. В. Лица, 1928; Иванов Вяч. И. Лицо или маска? // Новый путь, 1904. № 9; Карсавин Л. П. Saligia, 1919; Лосев А. Ф. Диалектика мифа. СПб., 1930; Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. СПб., 1991; Лосский Н. О. Свобода воли, 1927 // Лосский Н. О. Избранное. СПб., 1994; Мейер А. А. Интернационал и Россия // Свободные голоса, 1918. № 1. Стлб. 22; Мережковский Д. С. Грядущий Хам. СПб., 1905; Мочульский К. «Положительно-прекрасный человек» у Достоевского, 1939; Неизвестный Э. Лик–лицо–личина, 1990; Розанов В. В. Темный лик, 1911; Люди лунного света, 1911 // В. В. Розанов. Соч.: В 2-х т. СПб., 1990. Т. 2; В темных религиозных лучах / В. В. Розанов. Соч.: В 2-х т. СПб., 1990. Т. 1; Сергеев-Ценский С. Маска // Новый путь, 1904, № 11. С. 135; Скалдин А. Затемненный лик // Труды и дни Тетрадь 1 и 2. СПб., 1913. С. 89–110; Сологуб Ф. Елисавета, 1905; Трубецкой Е. Н. Два Зверя. СПб., 1918; Флоренский П. А. 1) Иконостас, 1922; Из богословского наследия // Богословские труды. Т. 17. СПб., 1977; 2) Троице-Сергиева Лавра и Россия // П. А. Флоренский. Соч. Париж, 1985. Т. 1; 3) Лицо и личность Сократа // Вопросы философии, 2002. № 4; Шмелев И. Лик скрытый, 1916; Алье М. Лица, 1947; Винокур Е. М. Лицо человеческое. Поэт сб. 1960; Горностаев Г. Лицо эры. Стихи. Харбин, 1928; Шаляпин Ф. И. Маска и душа. Мои сорок лет в театре. Париж, 1932 (М., 1991).
Исследования
Авдеев А. Д. Маска и ее роль в процессе возникновения театра // VII-й Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964; Артемьева Л. С. «Приметь перемену лица моего»: Человек и его лицо в отечественной культуре втор. пол. XVIII в. // Выбор метода. Изучение культуры в России 1990-х гг. М., 2001; Бочаров С. Г. Загадка носа и тайна лица // С. Бочаров. О художественных мирах. М., 1985; Груздев И. А. О маске как литературном приеме (Гоголь и Достоевский) // Жизнь искусства. Пг., 1921. 4 октября; 15 ноября; Коропчевский Д. А. Народное предубеждение против портрета… Волшебное значение маски. СПб., 1892; Постоутенко К. Ю. Душа и маска «Мусагета» (К истории имперского сознания в России) // Казань, Москва, Петербург: Российская Империя взглядом из разных углов. СПб., 1997. С. 232–246; Сямина О. В. Категории лик / лицо / личина («маска») в культурологии П. А. Флоренского. Автореф. <…> канд. культурологии. СПб., 2006; Топоров В. Н. О предыстории «портрета» как особого класса текстов // Исследования по структуре текста. М., 1987; Батай Ж. Человеческое лицо // Документы. Париж, 1929. № 4 (сентябрь; на франц.); Уварова И. Серебряный век. Маска // Декоративное искусство, 1993. № 3; Эмото Масару. Лица воды // Взор. Культура как образ жизни, 2001. № 5.
© Константин Исупов, 2019
© НП «Русская культура», 2019
