Татьяна Васильевна Ѝгошева (Великий Новгород) – доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Область научных интересов: история русской поэзии ХХ века. На протяжении многих лет занимается изучением творчества А. А. Блока, Вяч. Иванова, А. А. Ахматовой, О. Э. Мандельштама, Н. А. Заболоцкого и др. Автор монографии «Ранняя лирика А. А. Блока (1898 — 1904). Поэтика религиозного символизма» (М., 2013); один из авторов-составителей антологии «Н. А. Заболоцкий: Pro et contra» (СПб., 2010). Автор двух учебных пособий и более семидесяти научных статей.
◊◊◊◊
Поэтическая картина мира Олега Охапкина носит амбивалентный характер, без учёта которого невозможно адекватное восприятие его лирики. Отмечаемая амбивалентность формируется у поэта как результат его двойного видения. С одной стороны, поэту открывается реальность в её сугубо земных формах, с другой – ему открыт, если вспомнить выражение Пушкина, «горний ангелов полёт» (например: «Златые ангельские горны / Доступны слуху моему» из стихотворения «Незримые пути»).
Стилистически это двойственное единство выражено в парадоксальном сочетании «высокого» и «низкого» стилей в рамках одного произведения, у истоков которого в истории русского стиха находится Г. Р. Державин. Во второй половине ХХ века в этом отношении типологически близким литературным явлением видится Венедикт Ерофеев.
Генератором отмечаемой амбивалентности поэтического мира Охапкина является его глубоко религиозное отношение к миру, сомневаться в котором не приходится.
Именно религиозное сознание отмечает «низкое» и «высокое» как взаимно пересекающиеся структуры бытия и выстраивает их сакральную иерархию по вертикали.
Кроме иерархической вертикали религиозное сознание поэта отмечает иерархические отношения, простирающиеся, распространяющиеся, если так можно выразиться, «в глубину» пространственной системы координат. Речь идёт о совершенно особом поэтическом зрении, осуществлённом в художественном мире Олега Охапкина.
Вообще, Охапкин в своих стихах предпочитает именно «видеть», и гораздо менее слышать, осязать или обонять. Неудивительно, что большая часть его образов – визуальные. Поэтическое зрение его работает активнее других органов восприятия. Это хорошо видно, например, в его пейзажных стихотворениях. Попутно заметим, что в поэтическом мире Охапкина вообще важным оказывается образ глаз – аппарата зрения. Функциональный спектр глаз у него достаточно разнообразен. Иногда глаза – зеркало, в котором отражается внешний мир:
В глазах – дерев качанье
И влажный неба свис,
И всех молитв нечаянней
Заплаканный карниз.
(«Я верую в спасение…»)
Или:
За окном от заката желтит,
И в глазах у тебя вечереет.
(Прощание)
Иногда глаза – принадлежность природных образов, образов внешнего мира:
Нас фонари впотьмах сличали
И встречной лужи взгляд косой.
(«Мы шли по городу сквозь сон…»)
А иногда глаза прочувствованы как метафизический барьер между физическим и духовным мирами, о чём мы скажем ещё ниже.
Иерархия «в глубину», о которой идёт речь, проявляет себя в том, что у поэта хорошо развито поэтическое умение воспринимать невидимый мир сквозь видимый, духовный сквозь материальный. Материальная оболочка становится как бы прозрачной для его духовного взора. Она поддаётся словно бы рентгеновскому просвечиванию. Можно сказать, что у Олега Охапкина принцип прозрачности – одно из ключевых условий его восприятия бытия и организации его художественного мира. Только его поэтический рентген, просвечивая, обнаруживает вовсе не скелет человека или мира , а его душевную, духовную субстанцию.
Например, в стихотворении «Лампада» («Душа моя – священная лампада…») сквозь телесные формы ему доступно видение души:
Душа моя – священная лампада.
Она горит и ясно и светло.
Она светла, куда бы я ни падай,
И тело ей – прозрачное стекло.
Насколько мне известно, человеческую телесность ещё никто из поэтов не называл «прозрачным стеклом». А для Охапкина это органичное свойство его зрения – видеть сквозь телесно оформленный мир как сквозь прозрачное стекло. О чём он и заявляет далее в цитируемом стихотворении:
И весь я перед Господом сквозной –
Молчанием, вниманьем и говеньем.
В другом стихотворении под аналогичным названием «Лампада» («Душа – сосуд огня и света…») о душе сказано:
Кто говорит – она незрима?
Её я вижу каждый день.
Душа даёт о себе знать сквозь стихи поэта: «Она видна в стихах поэта, / Покуда пламень не потух». Сквозь глаза любимой: «Она видна в глазах любови» и т. д.
Таинственное присутствие души в человеческом теле, невидимое для обычного физического зрения, оказывается доступным метафизическому, духовному зрению лирического субъекта целого ряда стихотворений Охапкина.
Отдельный лирический сюжет в поэтическом творчестве Охапкина отведён передаче острого ощущения присутствия в зримом мире существ из мира незримого. В стихотворении «На лице твоём прекрасном…»:
Будто кто от взора скрытый
Над душой моей вздохнул…
Или:
И в этом молчанье и бденье вдвоём —
Качанье метели во весь окоём,
Качанье фрегатов ночных фонарей
И крыльев незримых у наших дверей.
(В ту ночь)
Этот сюжет развивается в сторону проявления, прояснения прежде невидимого существа из незримого мира. В стихотворении «Созерцание»:
И твой Господь, незримый до того,
Глядит на нас, и я люблю Его.
То есть зримые и не зримые для обычного зрения формы бытия у поэта обретают другое качество: зримый телесный мир и зримый метафизический мир, который сквозит сквозь материальные формы существования. Поэтому категория зримый/незримый – одна из важных составляющих принципа «прозрачности» в поэтическом мире Олега Охапкина (можно вспомнить, например, стихотворение «Незримые пути» 1972 г.).
Своё физическое зрение Охапкин как бы стремится превратить в духовное прозрение, умение видеть сквозь. Но для этого плоть мира должна была в какой-то мере опрозрачниться для взгляда поэта и выявить при этом свои более глубокие, метафизические слои реальности. В такие моменты незримое и становится зримым. Или, как выразился Охапкин об одном из таких мгновений: «завеса зрения упала» («До стихотворения»).
Вообще, способность поэтического зрения превращать незримое в зримое впервые в своей лирике продемонстрировал ещё Лермонтов, а вполне оформленным принципом поэтического видения он стал у русских символистов, и наиболее отчётливо – у Блока.
В статье, посвящённой творчеству Вяч. Иванова, во втором её разделе, который назван «От ,,Кормчих звезд” к ,,Прозрачности”» (1905) Блок писал следующим образом: «,,Прозрачность” есть символ, – то, что соделывает ,,сквозным покрывало Майи”. За покрывалом открывается мир – целое. Именно такое значение имел постоянный ,,пейзаж” в узких рамках окон или за плечами ,,Мадонн” Возрождения. ,,Мадонна” Лиза-Джиоконда Винчи, у которой ,,прозрачность реет в улыбке”, открывает перед нами мир – за воздушным покрывалом глаз. Может быть, только по условиям живописной ,,техники”, ,,пейзаж” заметен лишь по бокам фигуры: он должен светиться и сквозь улыбку, открываясь как многообразие целого мира» (Блок-8: 5, 16). В 1911 году, как вспоминает Сергей Соловьёв, Блок указывал ему «на фон Леонардо, на эти скалистые дали, и говорил: ,,Всё это – она, это просвечивает сквозь её лицо”» .
В стихотворении «Видение Блока» Охапкин отмечал именно это умение Блока видеть сквозь: сквозь пространство, сквозь телесную оболочку мира, сквозь время. Напомню это стихотворение:
Что видел светлый меченосец Блок,
Печальный паладин Прекрасной Дамы? —
На задниках казённой мелодрамы
Истории серебряный лубок.
Рисованные дали презирать —
Заведомая доблесть Дон-Кихота.
Иль рыцаря предсмертная икота
Нам позволяет латы презирать?
Что беззащитней латника в пути,
Когда стада железных динозавров
Осинничек его зелёных лавров
Так потрясли, что листьев не найти!
Осенний вид безвыходных равнин
Увидел этот странствующий витязь,
И в сумерках пришли к нему, привидясь,
Виденья ископаемые глин.
Прибытья кораблей он ожидал.
Но что предстало сумрачному взору? —
Он затемно в Цусиме увидал
Уже вооружённую «Аврору».
Это умение видеть сквозь Охапкин делает принципом своего поэтического зрения. По Блоку, только художник единственный и способен видеть «не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним, ту неизвестную даль, которая для обыкновенного взора заслонена действительностью наивной » (Блок-8: 5, 418).
Одним из лирических сюжетов Охапкина является изображение того, как душа своим светом, огнём, энергией высветляет, опрозрачнивает телесную кору человека. Так, в стихотворении «И сердце успокоилось. Надежда» читаем: «И люди просветляются невольно…». Часто душа видна сквозь глаза человека:
Твоя душа в глазах сияет…
Или уже приведённое, о душе:
Она видна в глазах любови…
Принцип прозрачности в поэтическом мире Охапкина особенно важен при создании им структуры женского образа. Внешность женщины – личина:
Что мне в том, если эта твоя личина,
Как бы всё, что ценит в любви мужчина,
Как бы всё, что знает о бабе хахаль, —
Лишь солёный скетч, анекдот, спектакль!
(Послесловие)
Собственно говоря, это охапкинская вариация известного лермонтовского стихотворения «Из-под таинственной холодной полумаски…». Именно Лермонтов впервые в русской поэзии формирует сложносоставную модель женского образа, в которой присутствует несколько слоёв. Первый слой – маскарадная полумаска, второй – те черты, которые остались не скрытыми полумаской («пленительные глазки», «лукавые уста», «девственные ланиты», «шеи белизна», «локон своевольный»). Третий слой – дополненный по «лёгким признакам» в воображении лирического «я» и преображённый в облик идеальной красавицы.
Стратегия поведения лирического «я» в стихах Олега Охапкина сродни лермонтовскому «я», взор которого в женской оболочке склонен искать «другую»:
В твоих чертах ищу черты другие…
(«Нет, не тебя так пылко я люблю…»)
Поэтому сквозь «личину» женского облика, скроенного как театральная маска для того, чтобы участвовать в чувственном спектакле, зрелище, адресованном «мужчине», «хахалю», лирическому «я» Охапкина, видна высшая, метафизическая сущность женщины:
Там, как в Киевской Софии,
Навсегда утверждена,
Ты со мной во мне одна,
Будто солнца луч в сапфире,
Вся насквозь душе видна.
(Владение именем)
Возможно, наиболее ярко это выражено в стихотворении «Когда глядел я на тебя…», которое открывается мотивом взгляда, обращённого не на «личину», а сквозь неё:
* * *
Когда глядел я на тебя
И предо мной ты, как в киоте,
Молчала, книгу теребя,
Мерцало небо в позолоте.
Там шла вечерня облаков,
И доносилось из-за окон
Глухое пение стихов,
И солнце жгло твой рыжий локон.
И всю тебя прошла насквозь
Весны вечерняя молитва.
А в окна дерево рвалось,
И там в ветвях кипела битва.
А на руках твоих закат
Сгорал дотла, желтей огарка,
И скат плеча был так покат,
Как будто ты — сквозная арка.
Тогда я вглядываться стал
В твои черты, в лицо живое,
И кто-то нас перелистал,
Как ветер ветви над землёю.
И мне запомнилось одно:
Твоя щека искала встречи,
Клонилась грудь, молились плечи,
Ломилось дерево в окно.
Женский образ этого стихотворения скроен по модели Богородичного образа. Об этом говорит сравнение «как в киоте», богородичная поза, закреплённая в иконографии Благовещения:
Молчала, книгу теребя,
Мерцало небо в позолоте…
Принцип прозрачности здесь выражен очень ярко. Героиня здесь не столько факт физической, сколько факт духовной реальности. Сквозь неё, как сквозь Джоконду (в интерпретации Блока) виден пейзаж. Не случайно здесь акцентируются слова с корнем «сквозь»: «И всю тебя прошла насквозь / Весны вечерняя молитва»; «И скат плеча был так покат, / Как будто ты — сквозная арка». Сквозь эту сквозную арку покатого плеча и виден одухотворённый пейзаж,
Лирический субъект поэтически утверждается здесь в качестве обладателя «двойного зрения», способного видеть как мир явлений, которому принадлежит физический облик женщины, так и высший мир сущностей, который сквозит через неё. Не случайно женский образ сопровождается здесь светоносными образами. Принцип прозрачности способен сработать не только в результате направленности духовного зрения лирического «я» Охапкина, но и при условии наличия духовной энергии, духовного света, которые с другой, с «той» стороны просветляют плотность материального мира.
Подводя итог, можно сказать, что стихи Олега Охапкина – особое духовное усилие «опрозрачнить» физически плотный мир и, в результате, увидеть и передать в слове его подлинную метафизическую сущность – хрупкую неуловимую красоту, уходящую своими корнями в духовный состав бытия.
© Т.В.Игошева
© «Охапкинские чтения» № 1, 2015
© НП «Русская культура»
