Ольга Никитина
Стрельна, 1 января 2018 года
От встречи с шаманкой Оюной до получения дневника Кельберга прошло всего два года. Но связать эти два события я могу только сейчас, сидя в моей любимой Стрельне, из которой уезжать больше никуда не хочется. Разве что снова в Старый Город, но его нет, и меня той уже нет…
В 1985 году я познакомилась Инной Зиновьевной Тираспольской, о которой по огромному своему тогдашнему невежеству не так-то много и узнала. Инна Зиновьевна — старший научный сотрудник Государственного Исторического музея, была ещё и куратором сибирских музеев и одним из авторов первой экспозиции Селенгинского музея декабристов (1975). Ко всему прочему жила в ней давняя любовь к Забайкалью, которой во многом способствовал известнейший учёный, краевед, писатель, военный врач, библиофил, Почётный гражданин г. Нерчинска, знаток Забайкалья Евгений Дмитриевич Петряев. Она приехала в очередной раз в Улан-Удэ, где мы и встретились. И подружились. Инна Зиновьевна включила меня в свои музейные крестницы и начала из «дитя степей», по её выражению, выращивать музейщика. Поначалу она лишь знакомила меня со всеми московскими друзьями, чтобы понять, стоит ли на меня тратить время, выйдет ли хоть что-то из очередного «дитяти». Или как некоторые другие, получив первый дар из её рук, я уйду в унылое сонное небытие Старого Города, который уже давно был не жив и не мёртв. С чего надо было начинать? С оживления, а вернее пересмотра экспозиции музея декабристов. Так, в мои руки попал дневник Кельберга, один из первых щедрых даров Ксаны Семёновны Куйбышевой, друга Инны Зиновьевны, автора книги о рисунках декабриста Петра Ивановича Борисова. Историю отношений с двумя московскими музейными дамами можно будет продолжить в другом месте, а сейчас ключевое имя — Пётр Кельберг.
Он родился 21 декабря 1818 года в Нерчинском заводе. Его отец Андрей Кельберг был отставным прапорщиком в Нерчинском горном округе. Пётр Андреевич учился в заводском училище, затем был лекарским учеником при заводском госпитале под руководством штаб-лекаря и медико-хирурга М. А. Дохтурова. В 1847 году переведён в Селенгинск на должность медика Солеваренного завода. В Селенгинске в то время проживали на поселении ссыльные декабристы братья Николай Александрович и Михаил Александрович Бестужевы и их друг Константин Петрович Торсон. Кельберг стал их домашним врачом и другом, оказывал также медицинскую помощь жителям Селенгинска и окрестных поселений
После смерти Н. А. Бестужева Пётр Андреевич Кельберг продолжил исследования по сейсмологии, метеорологии, гидрологии, геологии, фенологии, энтомологии, ботанике, археологии, этнографии, географии, начатые ссыльными декабристами. Всю свою жизнь в Селенгинске он проводил сейсмические наблюдения, пользуясь сейсмоскопом собственной конструкции. 9 декабря 1864 года он был награждён Серебряной медалью Общества членов Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества за «18-летние метеорологические наблюдения в Селенгинске и многие другие труды».
Кельберг умер в Селенгинске приблизительно в 1896 году. Похоронен вблизи могил Н. А. Бестужева и К. П. Торсона. В 1960-е годы каменная ограда декабристского погоста реконструировалась, и могила Кельберга была утрачена.
За свою жизнь он опубликовал немало интересных наблюдений, некоторые послужили для дальнейших серьёзных исследований, стали первым открытием темы, к примеру, описание Гусиного озера. Но в сейчас речь пойдёт о его небольшой заметке под названием «Миражи в окрестностях Селенгинска». Она была опубликована в 1863 году в Записках Сибирского Отдела ИРГО (Иркутск). Приведу её тут полностью. Стиль письма Кельберга очень интересен и не вгоняет читателя в скуку, хотя свои наблюдения излагает не литератор, а исследователь. Видимо, так отразилось двадцатипятилетнее тесное общение с декабристом Н. А. Бестужевым, писателем, художником, моряком и исследователем природы Забайкалья.
Миражи в окрестностях Селенгинска
В продолжении целого лета мы имеем удовольствие очень часто смотреть на прекрасное зрелище, совершавшееся перед нашими глазами — миражи, являющиеся обыкновенно в котловине Гусиного озера, в Тоёнской долине, где расположен Новый Селенгинск, и очень редко — в Старом Селенгинске. Смотря из окон нашего нового города, в иное время мы по несколько часов сряду любуемся огромным зеркалом Гусиного озера, окаймлённого иногда полосою блестящего радужного цвета, по берегам которого в разных местах, вращаются целые полки солдат и конных всадников гигантской величины; всё это, и водная природа с её огненным отблеском, и массы народа находятся беспрерывно в движущемся, можно сказать, в трепещущем состоянии. Водный бассейн самого озера, то увеличивается, то, иногда, уменьшается в своём объёме. Такое местное явление, фатаморгана, конечно, происходит от рефракции вод Гусиного озера, несмотря даже на то, что оно закрыто от нас высоким нагорьем, и упоминаемые нами миражи отражают фантасмагорически всё находящееся в долине, где пасутся большие стада коров, баранов и где разъезжают на верховых лошадях толпы бурят.
Подобный мираж мне случалось видеть во время проезда моего из Селенгинского солеваренного завода в г. Селенгинск; это было 11 сентября в 10 часов утра; погода стояла тихая, на небе кое-где разбросаны были перистые облачка, на которых то показывалось, то закрывалось осеннее солнце. Поверставшись с Загустайскою кумирнею, я был поражён удивительным зрелищем: впереди меня на дальнем горизонте, я увидел быстрые эволюции огромной армии, вправо двигалась кавалерия, слева тянулись ряды пехоты, в середине расположена была артиллерия; люди эти казались необыкновенной величины и были одеты в разноцветные платья с радужными блестящими оттенками. При всём виденном я слышал топот лошадей, стук колёс, бряцание оружия и невнятные крики; массы народа вращались с необыкновенною быстротою. Я невольно остановился, чтобы наглядеться на это редкое явление и простоял в одном месте с полчаса времени, покуда не исчез изумительный призрак.
В самом деле в Загустайской степи в это время вот что происходило: на правой стороне паслось стадо верблюдов, на левой также находилось огромное стадо овец, а на самой середине, по степной почтовой дороге тянулся бесконечный обоз из Кяхты с чаями. Наши лошади никогда не могут смотреть спокойно на верблюдов; они испугались этих животных и разбежались по степи в разные стороны; стадо овец, перепуганное в свою очередь лошадьми и стуком таратаек, стремглав бросилось в сторону. Чтобы привести в порядок свой обоз, ямщики бегали за лошадьми и немилосердно кричали, — вот причина, вследствие которой в воздушной перспективе образовался мираж, столь замечательный по общей картине, обнявший собою обширную местность и представившийся в такой живой поразительной действительности.
Мне памятен также ещё один случай, встретившийся на старом кладбище. Поздно вечером, когда уже стемнело, я с одним из моих знакомых возвращался с охоты и нам нужно было проходить чрез кладбище, находящееся в версте от Старого Селенгинска. Это было в июне месяце. Погода стояла тёплая и очень тихая; мы остановились, чтобы закурить сигары; я начал высекать огонь, как вдруг товарищ мой толкнул меня стволом ружья и указал вперёд на человека, находящегося от нас в шагах пятидесяти. Фигура этого человека показалась нам необыкновенного роста, с длинными распростёртыми кверху руками; товарищ мой, оробевши, закричал: «Кто идёт?!» — и вместе с этим взвёл курки своего двуствольного ружья, и я также наготове был сделать выстрел; наша собака поджала хвост, спряталась за нас и, робко озираясь, ворчала.
На первый оклик не было ответа; засим я закричал: «Эй, говори, кто ты, или я буду в тебя стрелять!» Но господин этот упорно молчал. Товарищ мой сказал мне тихо: «Узнаем прежде, что это за человек и что он делает на кладбище». Несколько минут мы молча смотрели на великана; он стоял, не переменяя своего положения, понемногу шевелился, но с места не трогался. Наконец я сказал товарищу: «Пойдём стороной, чтобы его не трогать, если же он вздумает напасть на нас, тогда мы будем стрелять в него». Товарищ мой, однако, не согласился на моё предложение и уговорил меня идти прямо к великану. Подошед до него несколько шагов, мы увидели, что это был старый деревянный крест, поставленный над могилою усопшего, который на самом деле не был так велик, как нам казался. Чтобы более удостовериться в виденном, мы три раза отходили от креста, и он издали действительно казался человеком необыкновенного роста, и тогда мы вполне убедились, что это был ночной мираж.
Я сказал выше, что подобные явления миражей у нас нередки; путешественник, следуя по степной местности близ Гусиного озера, может быть свидетелем чудесных отражений в природе, особенно после ненастья, при восходе солнца, когда пары, отделяясь густыми массами от южной цепи Байкальских гор, носятся над долиною.
Кельберг П.А.
Долина реки Селенги, чаша озера Гусиного и далее монгольского озера Хубсугул полны легендами и мифами, сохранёнными народами, населяющими эти места. Но мифы на поверку оказывались лишь отголоском и слабой попыткой передать такое явление как мираж или сопровождающееся различными мало понятными событиями землетрясения, происходящие в Забайкалье довольно часто. Многое мог объяснить непросвещённому народу пытливый Кельберг. Многое он записал в своём дневнике путешествия вокруг Гусиного озера. Но вот я прожила там почти десять лет и только однажды почувствовала среди ночи, как начал валиться набок наш пятиэтажный дом. И как он вдруг остановился и поехал в другую сторону, а потом его будто подбросило — и дом встал место. Это было первое землетрясение, случившееся в моей жизни.
А вот мираж — но мираж ли? — мне впервые показала шаманка Оюна. Картина, вызванная Оюной, выглядела совсем не так, как описывал Кельберг, не было ни овец, ни коней, ни верблюдов, единственное сходство — изображение дрожало, немного двоилось. Но оно выглядело весьма реалистично и не состояло из великанов.
Самые разнообразные миражи достаточно часто наблюдают и на Байкале. Байкальские рыбаки рассказывают, что видели над прозрачной гладью озера поезда и древние замки, старинные суда и корабли инопланетян. Учёные говорят, что на Байкале идеальные условия для возникновения миражей: потоки тёплого воздуха над охлаждённой водой летом, прозрачная атмосфера и сильные морозы с недвижимым воздухом зимой. В слоях воздуха с разной плотностью световые лучи преломляются, искажаются и приобретают неправильные, фантастические формы. Так, велосипедист в мареве дороги может показаться садящимся «Боингом», небольшой рыбацкий баркас предстать в образе парящего над водой «Титаника», а плавающая утка восприниматься как большая лодка.
Но мне ни разу не посчастливилось видеть ни гусиноозёрский, ни байкальский миражи. Снимки тоже не впечатляли. И я не понимала, как может мираж, возникший над одним водным пространством перенестись за десятки километров, да ещё и через горные хребты. И почему бараны, верблюды и лошади превращаются в кавалерию, пехоту и артиллерию? Я и сейчас это плохо понимаю. Но видение (не могу это считать миражом), вызванное шаманкой Оюной, до сих пор осталось для меня ещё большей загадкой, чем наблюдения исследователя Кельберга. И оба они — Оюна и Кельберг — заставляют в очередной раз изумиться, как сложно устроен мир, в котором мы живём. И если Кельберг пытается объяснить происходящее языком науки, Оюна протягивает на маленькой ладошке в качестве доказательства хвостик черного горностая, мне не становится яснее чудо происходящего. Но я понимаю: у этих гор, у этой воды, у этой земли есть память обо всём, что было. Она открывается тем, кто обладает научным знанием или одарён родовой мудростью. И Старый Город Селенгинск ещё не раз подтвердит мои догадки…
© НП «Русская культура»
