Эфир 5 января 2024. https://www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=42885 20:27- 36:08
Татьяна Путренко: Итак, у нас сегодня поэт, который, наверное, более других даже относится к рубрике «Петербургский текст». Это Леонид Аронзон.
Татьяна Ковалькова: Я полагаю, что все поэты, которых мы упоминаем в рубрике «Поэты Бронзового века», — они явление Петербургской культуры.
Т.П.: Я стала перечитывать его стихи и поняла, что Петербург Аронзона существует. Как Вы думаете?
Т.К.: Конечно! Во-первых, потому, что он прожил свою короткую и яркую жизнь именно здесь, вот в этом пространстве. Город остался на его страницах, в его текстах . Например, когда они только что поженились с Ритой Пуришинской, им было по 18 — 19 лет, то поселились в доме Достоевского на углу Владимирского и Графского переулка, напротив театра Ленсовета. Там до революции был игорный дом. И вот одно из прозаических произведение Леонида Аронзона, мало известное, как раз называлось «Облигация». Все события с лирическим героем этой незаконченной повести происходят именно в «здании театра». И таких петербургских топонимов у Аронзона, действительно, очень много.
Но я бы всё-таки хотела начать стихотворением, которое мне наиболее запомнилось вот из того, что я перечитывала последнее время:
На стене полно теней
от деревьев (Многоточье)
Я проснулся среди ночи:
жизнь дана, что делать с ней?
В рай допущенный заочно,
я летал в него во сне,
но проснулся среди ночи:
жизнь дана, что делать с ней?
Хоть и ночи все длинней,
сутки те же, не короче.
Я проснулся среди ночи:
жизнь дана, что делать с ней?
Жизнь дана, что делать с ней?
Я проснулся среди ночи.
О жена моя, воочью
ты прекрасна, как во сне!
Т.К.: Все критики говорят о том, что Леонид Аронзон — это поэт рая. Вот, например, первым составителем его сборника в 1979 году (то есть, ему бы было 40 лет), была поэт Елена Шварц. Она не была лично знакома с Аронзоном, но как-то почувствовала эту новую поэтику, которой не было до Аронзона в русской поэзии. Она так их прокомментировала: «Райским могучим блаженством окружены его стихи».
Т.П.: Тоже слово «рай».
Т.К.: Да,! Я попробую прочесть подряд всё, что с этим словом, ключевым для поэзии Аронзона, связано. И, потом уже прокомментирую. Когда Леонид умер, его жена Рита Пуришинская написала, что он «родом был из рая, который находился, где-то поблизости от смерти». Сам Аронзон так комментировал своё творчество: «Материалом моей литературы будет изображение рая. Как оно и было. Но, станет ещё определеннее, как выражение мироощущения, противоположного быту. Тот быт, которым мы живём — искусственен. Истинный быт наш — Рай. И, если бы не бесконечные опечатки взаимоотношений, не справедливые и тупые, жизнь не уподобилась бы им и, была бы Раем. То, что искусство занято нашими кошмарами, свидетельствует о непонимании первоосновы Истины».
Здесь, как видите, и внутри, и снаружи, картины совпадают. Но, о чём это, на самом деле? О каком рае идёт речь? Это не метафора беззаботной жизни, которая господствует в массовом сознании.
Т.П.: Не райские кущи!
Т.К.: Именно! На самом деле, это чувство, даже не чувство, а именно ощущение, этот опыт, — он доступен только религиозному сознанию. Потому, что вне его, понять что такое рай — невозможно.
Т.П.: А Леонид был религиозен?
Т.К.: Я думаю, что это отдельная большая тема, которую мы сегодня не можем затронуть. Собственно, весь феномен Аронзона заключается в том, что он был «в рай допущен заочно». Это строка из того первого стихотворение, которое я прочла.
Т.П.: Это тоже мистическое.
Т.К.: Это абсолютно удивительная вещь: как человек, наш современник, мог помнить, каким-то, я бы даже сказала, не метафизическим образом (опытом), ибо метафизика — это то, что присутствует здесь, хотя и невидимым образом. Но, каким-то другим совершенно чувством, которое и было, собственно, его талантом. Он помнил этот рай. Знаете, как Адам, изгнанный из рая. Вот у Джона Мильтона знаменитого английского поэта есть две поэмы: «Потерянный рай», «Возвращённый рай». И, надо сказать, что в русской литературе, наверное, только Аронзон чувствовал этот потерянный рай. Он настолько точно его описывал, что мы уже, читатели, не можем сомневаться в реальности этого опыта. Вот, можно прочесть.
И мне случалось видеть блеск —
сиянье Божьих глаз:
я знаю, мы внутри небес,
но те же неба в нас.
Как будто нету наказанья
тем, кто не веруя живет,
но нет, наказан каждый тот
незнаньем Божьего сиянья.
Не доказать Тебя примером:
перед Тобой и миром щит.
Ты доказуем только верой:
кто верит, тот Тебя узрит.
Не надо мне Твоих утех:
ни эту жизнь и ни другую —
прости мне, Господи, мой грех,
что я в миру Твоем тоскую.
Мы — люди, мы — Твои мишени,
не избежать Твоих ударов.
Страшусь одной небесной кары,
что Ты принудишь к воскрешенью.
Столь одиноко думать, что,
смотря в окно с тоской,
— там тоже Ты. В чужом пальто.
Совсем-совсем другой.
Т.П.: Наверное, нужно сказать несколько слов о биографии Леонида?
Т.К.: Здесь я прошу обратить внимание, на эту строку, которую я прочитала медленней: «что ты принудишь к воскрешенью». К этому мы вернёмся после того, как я немножко опишу его биографию.
Т.П.: И он этого воскрешения не хочет?
Т.К.: Да. И это было то самое, что привело, на мой взгляд, к той трагедии, о которой я сейчас расскажу. Леонид родился в 1939 году. Он был из классической интеллигентной семьи: папа — инженер, мама — военный врач. Это в годы войны. Он закончил историко-филологический факультет Герценовского института в 1950-е годы. Работал учителем русского языка, литературы. Но, потом знакомство с Бродским, со всей этой средой и, он, как многие из его поколения ушел в кочегары и дворники. Для вольной жизни оставались геологические экспедиции и прочее.
Т.П.: А, откуда геологические экспедиции?
Т.К.: Многие молодые люди творческих профессия в то время уезжали летом в экспедиции, потому, что это был единственный способ что-то заработать.
Т.П.: Но, это не ради сбора фольклора?
Т.К.: Нет, что Вы! Это был тяжелый мужской труд, где нужны были крепкие парни. Вот такими крепкими парнями они все и были. В середине 1960-х он попал на студию «Леннаучфильм». Появился хороший заработок не на физических работах. И он, действительно, написал достаточно много литературных сценариев к научно-популярным фильмам. Некоторые сценарии были отмечены на фестивалях. Это внешние вехи биографии.
Известно, что его музой стала жена Рита Пуришинская. Она была его однокурсницей по университету. Они поженились совсем молодыми людьми, и прожили 12 лет до его трагической гибели. Это произошло в октябре 1970 года, в горах под Ташкентом. Они поехали со своим другом поэтом Александром Альтшулером в горы, просто отдохнуть. И там, в пастушьей сторожке, почему-то стояло ружье. Это была ночь. До сих пор до конца не понятен этот выстрел. Считается самоубийством. Но, скорее всего, это был выстрел по неосторожности.
Т.П.: Случайность?
Т.К.: Трагический случай! Он ведь не сразу умер, ещё сутки жил в больнице, и там он просил, чтобы его спасли. Так что, я лично придерживаюсь другой версии. Несмотря на то, что он смерть призывал достаточно рано (и действительно, смерть, как граница чего-то очень серьезного, благодаря чему мы можем почувствовать нашу жизнь, наше бытие), она не составляла содержание его поэзии. Эта была острая граница, по которой он ходил.
Т.П.: Упоминается, что у него до того была тяжелейшая депрессия.
Т.К.: Это — да. Во-первых, у него была серьёзная травма ноги. И только благодаря своей маме, военному врачу, он вообще остался жив ещё в 20 лет. Он перенёс несколько тяжелейших операций, и этот опыт смерти остался с ним навсегда.
Вернёмся к его поэтики. Надо сказать, что в своём поэтическом развитии он исходил от обэриутских опытов: раннего Заболоцкого, Введенского. Именно «Столбцы» Заболотского, которые так интересовали молодых поэтов, в конце 1950-х ещё ходили в списках. К печати допускался только «поздний Заболотский». Есть свидетельство друзей, что он очень внимательно изучал Блока. Поскольку он стихи начал писать ещё в 6-7 лет, то, конечно, к 15-ти годам он уже был профессиональным читателем поэзии. Поэтому Блока, с его трагическим опытом, он изучил довольно рано . Его ранние стихи (совсем ранние не будем брать), скажем с 1964 по 1967 год, они довольно сложные. Он делал опыты конструирования стиха в виде прозы, писал прозу, как стихи. Но именно в период вот этой самой депрессии, которая наблюдалась со стороны в последние годы, он пришёл к неоклассической ясности, такой прозрачности стиха. Некоторые литературоведы, которые писали об Аронзоне, даже стесняются, что он стал такой простой. Так что, вот здесь есть некий парадокс. Действительно, его райское ощущение гармонии распалось, мир как бы атомизировался. И он просто не знал, что делать с этой жизнью. Это и привело, на мой взгляд, к трагическому финалу.
Т.П.: Говорили о его творческой близости с Бродским. Насколько это верно, по-вашему?
Т.К.: Вы знаете, в этой среде этот вопрос вызывает нешуточные дискуссии. Вот у Виктора Кривулина есть статья об этом «Бродский против Аронзона».
Т.П.: Но, именно против?
Т.К.: Да. В начале 1960- х они очень сильно отличались от поэтов Политеха, и они были объединены общей тогда поэтикой.
Т.П.: А под поэтами Политеха Вы имеете ввиду Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулину и других?
ТИ: Да, конечно, москвичей. И, петербургские поэты Бродский и Аронзон, Бобышев, — они сформировали совершенно иную поэтику, которая обратилась внутрь автора. И то, что внутренний мир такой же интересный, как и внешний, — они впервые об этом рассказали в советский период. То есть, вернулись к русской классической поэзии Фета, Тютчева, Баратынского. И в начале они, действительно, были на одной волне. Но, потом, Бродский, как бы вступил в поток времени. Его очень интересовал весь предметный мир. И он был очень многословен в то время, к концу 1960-х. А вот Аронзон провозгласил своим кредо молчание и тишину, и что поэзия рождается именно из этого молчания, из пустоты. И что, если нет молчания и пустоты, то неоткуда взяться поэзии. То есть, они с Бродским разошлись диаметрально противоположно. Я думаю, что они не противостоят друг другу. Это просто совершенно различные пути из одной точки.
Т.П.: Наверное, нужно почитать?
Т.К.: Давайте. Я прочту сейчас самое известное стихотворение Леонида Аронзона, которое является его визитной карточкой. Я думаю, что для широкого круга читателей и радиослушателей это будет в новинку потому, что всё-таки Аронзон не на слуху. Вот знаменитое стихотворение 1966 года «Утро»:
Каждый легок и мал, кто взошел на вершину холма.
Как и легок и мал он, венчая вершину лесного холма!
Чей там взмах, чья душа или это молитва сама?
Нас в детей обращает вершина лесного холма!
Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях,
и вершину холма украшает нагое дитя!
Если это дитя, кто вознес его так высоко?
Детской кровью испачканы стебли песчаных осок.
Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак!
Это память о рае венчает вершину холма!
Не младенец, но ангел венчает вершину холма,
то не кровь на осоке, а в травах разросшийся мак!
Кто бы ни был, дитя или ангел, холмов этих пленник,
нас вершина холма заставляет упасть на колени,
на вершине холма опускаешься вдруг на колени!
Не дитя там — душа, заключенная в детскую плоть,
не младенец, но знак, знак о том, что здесь рядом Господь.
Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях,
посмотри на вершины: на каждой играет дитя!
Собирая цветы, называй их, вот мальва! вот мак!
Это память о Боге венчает вершину холма!
Т.П.: Спасибо. И, хотела спросить у Вас, какова посмертная судьба его творчества? Сколько книг издано? Издается ли он?
Т.К.: Да. Это вот у меня в руках двухтомник, он переиздан в петербургском издательстве «Ивана Лимбаха». Его составили поэты Владимир Эрль и Пётр Казарновский. Последний, кстати, пишет диссертацию докторскую о творчестве Аронзона. Но, на самом деле, свидетельств таких не так много. Вот вышла книжка «100 стихотворений», в московском издательстве «Барбарис».
Т.П.: 100 стихотворений Аронзона?
Т.К.: Да! Это действительно, хорошее издание, идеальное для первого знакомство с его творчеством. И вот, собственно, этот двухтомник, который просто переиздали. Вероятно для продвижения автора должны появится какие-то новые комментарии к его творчеству, ведь прошло более полувека с его ухода. Мир очень изменился.
Т.П.: И они появятся, если ещё будет диссертация докторская.
Т.К.: Да, и я думаю, уже должна быть ни одна, потому, что это действительно, совершенно оригинальное явление в русской поэзии.
© Т.И.Ковалькова, 2024
© Радио «Россия», 2024
© НП «Русская культура», 2024
