Экстремальная форма самоотречения, вид практической религиозно-бытовой аскезы внеуставного содержания; тип святости; тип маргинального творческого поведения. Классический юрод – это трагический лицедей, антигерой-обличитель обыденного мира и его мнимых ценностей, Божье дитя, презревшее высокоумие земных князей и собственное тело, «Божий шут» (Л. Карсавин) в веригах, актер и зритель собственной игры. Его воспринимают как наместника Страшного суда на земле. Юродивый никого не боится, суд земной ему не страшен, поскольку никто не способен оказаться более жестоким по отношению к своему телу, чем он сам; не боится он и чужого мнения. В жутковато-веселом поведении защитника правды последняя прикрыта, как щитом, убогим образом. Подлинная правда не сказуема в гармоническом речении и в упорядоченном по правилам риторики высказывании; специфичное косноязычие и невнятное бормотание юрода апофатично (Аким во «Власти тьмы» Л. Толстого (1887); ср. стихотворство капитана Лебядкина). Есть стыд формы и бесстыдство последней правды. Ю. и есть самораскрытие в человеке стыда формы правды, ее эпатирующее людей явленье. Феномен юродства является изначально православным и в этом смысле – национально-русским, не имеющим прямых аналогий в культурах иного типа (ср. фигуры евнуха, дервиша, суфия, йога). В типологическом смысле поведение юродивого напоминает древний опыт негативной символики и шоковой педагогики в чаньском фольклоре и в даосской традиции.
В своей истории русское Ю. получает множество секулярных форм выражения. Ю. стало национальной чертой отечественного поведения и образа жизни, а со временем – предметом игры и мимикрии (лже-старец Распутин). Амбивалентный характер юродства сочетает бессознательное лицемерие с открытым отрицанием основ нормированной жизни, надрыв страдания с комической самокритикой, сакральную серьезность религиозного подвига с жизненной клоунадой. Юродство выражает отчаяние перед несовершенной жизнью, тоску о слабом человеке и попытку прорваться сквозь грешную телесность к святой возможности Встречи с Богом, раскрыться ему в жертвенном самонаказании. Ю. – форма кризиса духа и вечного стояния на пороге смерти заживо. Ю. может свидетельствовать о трагической разломленности жизни на неадекватные сферы слова и идеи: озабоченность Мышкина мыслевыражением определяет неполноту его личного юродства, в принципе неспособного завершить героя и оставляющего его на стадии «идиота» (отсюда, в частности, все следствия трагической вины героя Достоевского). От самоуничижительных жестов Макара Девушкина и Фомы Опискина до эстета-юродивого Ставрогина и позерского юродства Федора Павловича Карамазова, от маргиналов церковной Ограды («блаженная»-юродивая Лизавета; изуверски-фанатическое Ю. отца Ферапонта) до патологического лже-юродства Смердякова – таковы воплощения «основного героя» Достоевского.
На героях Достоевского сказалось исконно русское Ю. мысли (привычка к апофатическому поиску правды) и творческого поведения, связанного, в частности, с мессианистскими наклонностями: таково поведение П. Чаадаева, А. Хомякова, поздних Гоголя и Л. Толстого, В. Гаршина, Н. Федорова, В Соловьева, символистов. Привкус юродства несет отшельнический образ жизни и сама концепция Н. Федорова. На современников странный смех В. Соловьева производил впечатление юродского эпатажа; характерен в этом смысле и последний поступок Л. Толстого (уход). Зная, что людей одной риторикой не убедить в своей правоте, писатель искал авторитетную для национальной аксиологии форму поступка, бесспорно-внятную, но реализуемую в маргинальном пространстве типов поведения, на грани обыденного и экзотического. Такая форма, отвечающая ожиданию адептов, была найдена: духовное Ю. Имеется в виду не внешняя (экстремальная и надчеловеческая) сторона аскезы «юродивых во Христе», с их веригами и «антиповедением», а внутреннее Ю. мысли, находящее выход в поведение в той степени, какую диктует русская традиция религиозных исканий. Толстой на исходе жизни выбрал Ю. как источную форму философской эвристики. Она найдена на пред-философской, почти языческой – в духе Франциска – стадии взыскания правды.
Духовное Ю. – способ публичного самовыражения, по условиям которого поступок приравнивается к высказыванию. Это риторическая форма поведения, удерживающая в себе органичные для Ю. черты мессианства и профетизма. Юродивый – владелец и инициатор особой формы слова: приоритетного слова, впервые говорящего последнюю правду. В косноязычной речи древнерусского юродивого проборматывалась та единственная правда, что несказуема в гладком слове; этому бормотанию отвечал «нелепый» (отрицающий всякую самозванную лепоту) жест и шокирующий поступок. Ю. в русской культуре связано с «уходом» как типом фронды (уходы в скиты или в монастырь, «к цыганам» или «в актеры», в город или в деревню, «в народ» или в эмиграцию; ср. романтический мотив «добровольной» ссылки у Пушкина и Лермонтова). Уход в город внес элементы юродства в поведение С. Есенина и В. Шукшина <ср. его героев-«чудиков»>); «в народ» ушли и пропали А. Добролюбов и Л. Семенов. Их, как и Л. Толстого, Н. Бердяев назвал «нашими русскими францисканцами». Ю. как тип «Божьего (?) безумия» наблюдали в поведении В. Хлебникова, А. Белого, В. Свенцицкого, Н. Клюева, Е. Честнякова, обэреутов и футуристов. Ю. как творческая установка стало креативным принципом Серебряного века. В. Шкловский о Ремизове: «Мы юродствуем в мире для того, чтобы быть свободными» (Шкловский В. Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза. Берлин, 1923. С. 29).
С фигурами В. Соловьева, П. Флоренского, А. Ремизова, А. Добролюбова, В. Розанова, Л. Семенова, с творчеством обэриутов, с мистериальным жизнеощущением впечатляющего ряда писателей, живописцев и музыкантов духовное Ю. – как поведенческий нигилизм и апофатическое взыскание вышней Истины – вернулось на родную почву, насытив творческий воздух ХХ в. памятью о собственных истоках. По Флоренскому, слово юродивого есть позиция открытости Другому, в отличие от М. Бахтина, для которого в надчеловеческой и абстрактной отверженности юродивого заключен грех гордого одиночества и противления другому; для С. Булгакова в подвиге юродства мыслится предел забвения «самости» в жертвенном предстоянии Богу. В русской религиозной традиции внешнее неблагообразие юродивого компенсируется той высшей святой красотой, носителем которой он является. В культуре вырвавшегося на свободу андеграунда и в постмодерне Ю. также имеет место; в нем усилены элементы вымученного и наигранного героизма паче гордости.
Тексты
Анаевский Ф. Е. Юродивый мальчик в железном зеленом клобуке. СПб., 1844; Андреев В. П. Юродивый // Маяк, 1841. Ч. 15; Амфитеатров А. В. Город юродивых // А. В. Амфитеатров. Одержимая Русь. Демонические повести XVII века. Берлин, 1929. С. 256–278; Барыкова А. П. Юродивая // Царицы муз. М., 1989. С. 168–169; Гауптман Г. Юродивый Эммануэль Квинт. Роман, 1910; Наумов Н. И. Юродивая // Дело, 1872. 7, 11; Колшанский Е. Г. Юродивый // Маяк, 1847. Т. 4. Кн. 7; Сомов О. М. Юродивый // Северные цветы на 1923 г.; Тарковский А. Юродивый в 1918 году.
Исследования
Алексий (Кузнецов), иером. Юродство и столпничество. СПб., 1913 (М., 2000); Андрианова В. П. Житие Алексея Человека Божия в древней русской литературе и народной словесности. Пг., 1917; Аристов Н. Симбирские юродивые // Исторический вестник. 1880. Т. 1; Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 106, 125, 128, 150, 161, 353; Беленсон Е. О подвиге юродства // Путь. Париж, 1927. № 8; Булгаков С. Н. Свет Невечерний. М., 1917. С. 348; Воскресенский Д. «Странные люди» и роль индивидуальности в китайской культуре // Межвуз. научн. конф. по истории литератур Ближнего Востока. М., 1968; Горичева Т. М. Юродивые поневоле // Беседа. Л.; Париж. 1984. № 2. С. 54–86; Дагаева К. А. Юродство в раннем творчестве Достоевского и Л. Толстого («Бедные люди», «Детство») // Творчество Ф. М. Достоевского. Проблемы, жанры, литер. Стилистика. Новокузнецк, 1998. С. 75–76; Дамаскин, иеромонах (Орловский), Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской православной Церкви ХХ столетия. Тверь, 1992. Т. 1; Доценко С. М. Нарочитое безобразие // Литерат. обозрение. Эротика в русской литературе (спец. выпуск). 1992; Зеньковский В. В. История рус. философии: В 2 т. Изд. 2-е. Париж, 1989. Т. 1. С. 44; Иванов В. В. 1) Красота безобразия. Петрозаводск, 1993; 2) Блаженные похабы: Культурная история юродства. М., 2005; Иванов С. А. Византийское юродство. М., 1994; Карсавин Л. П. Поэма о Смерти, 1932 (Л., 1991); Киреев А. Ф. Юродивый Иван Яковлевич Корейша. М., 1898; Ковалевский И. Юродство о Христе и Христа ради юродивые в восточной и русской Церкви. М., 1902; Кологривов И. 1) Очерки по истории русской святости. Брюссель, 1961; 2) В поисках Святой Земли // Надежда. М., 1980–1981. Вып. 6; Краинский Н. В. Лев Толстой как юродивый. Белград, б/г.; Порча, кликуши и бесноватые… Новгород, 1900; Лихачев Д. С. Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984; Лотман Ю. М. Поэтическое косноязычие Андрея Белого // Андрей Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации. М., 1988. С. 437–443; Максимов С. В. Бродячая Русь. СПб., 1907. Т. 2; Матеюнакайте И. В. «Чрева ради юродивый» Н. С. Лескова (Традиции юродства в рассказе «Шерамур») // Северо-Запад. Историко-культурный региональный вестник. Череповец. 2000. Вып. 3. С. 88–99; Меньшикова Е. 1) Трагический парадокс юродства, или Карнавальный гротеск Андрея Платонова // Вопросы философии, 2004. № 3. С. 111–132; 2) Всполохи карнавала. Гротескное сознание как феномен советской культуры. СПб., 2006; Мурьянов М. Житие Алексия Человека Божия в славянской рецензии византийской культуры // Труды Отдела древнерусской литературы. Л., 1968. Т. 23; Нельс С. М. Комический мученик. К вопросу о значении образа приживальщика и шута в творчестве Ф. М. Достоевского // Русская лит. СПб., 1972. № 2. С. 125–133; Обатнина Е. Р. От маскарада к третейскому суду («Судное дело об обезьяньем хвосте» в жизни и творчестве А. М. Ремизова) // Лица: Биограф. Альманах. М.; СПб., 1993. Вып. 3. С. 448–465; Панченко А. М. Юродивые на Руси // Аз. Приложение к газете «Литератор». Л., 1990. С. 2–20; Платонов А. П. Записные книжки 1927–1950 гг. // Огонек. 1889. № 33. С. 15; Померанц Г. С. Традиция и непосредственность в буддизме чань (дзэн) // Роль традиций в истории и культуре Китая. М., 1972; Поселянин Е. Русские подвижники 19 века. СПб., 1901; Поспелов И. Блаженный Симон Христа ради юродивый Юрьевецкий чудотворец. Кострома, 1879; Прыжов И.Г. Сказание о кончине и погребении московских юродивых. М., 1862; Пыляев М. И. Старое житье. СПб., 1897; Пятницкий М. Юродство Христа ради // Новгородские епархиальные ведомости, 1898. Т. 24, 26; Силкин Н. Е. Юродивые у Ф. М. Достоевского и чудаки у Т. Манна // Единство и национальное своеобразие в мировом литературном процессе. Л., 1977. Вып. 3. С. 111–125; Скоморохи. Сборник статей и рефератов международного симпозиума. СПб., 1994; Успенский Б. А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 326–336; Фатеев В. А. Розанов. Жизнь. Творчество. Личность. Л., 1991. С. 334–339; Федотов Г. П. Святые Древней Руси, 1931. М., 1990 (гл. 13 – «Юродивые»); Экземплярский В. В. Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни) // Христианская мысль. 1916. № 1. С. 63–86; Юрков С. Е. Под знаком гротеска: Антиповедение в русской культуре (XI – нач. ХХ вв.). СПб., 2000.
© Константин Исупов, 2021
© НП «Русская культура», 2021
