Александр Перцев. Всемирное правительство временно отменяется

Александр Владимирович Перцев – философ, переводчик. Родился 6 августа 1954 года в г. Нижний Тагил Свердловской области. В 1976 году закончил философский факультет Уральского государственного университета (ныне Уральский Федеральный университет, Екатеринбург). В 1984 году прошел годичную стажировку в Университете г. Вена (Австрия). Кандидатская диссертация по философской антропологии ФРГ. Докторская диссертация об австромарксизме и позитивизме. На протяжении 30 лет читает курс «Современная западная философия» (от 1860-х годов XIX века (неокантианство) до современности). Опубликовал переводы работ П. Слотердайка, К. Ясперса, Р. Гвардини, Ф. Ницше, О. Пеггелера, Р. Поле и др., а также несколько монографий, в том числе посвященных Ф. Ницше и К. Ясперсу: «Фридрих Ницше у себя дома» (СПб., 2009), «Незнакомый Ницше: психолог, остроумец и знаток женщин» (СПб., 2014), «Избранные переводы из Ницше профессора А. В. Перцева» (СПб., 2014), «Молодой Ясперс. Рождение экзистенциализма из пены психиатрии» (СПб., 2019). Профессор Департамента философии Уральского Федерального университета. Почетный работник высшего профессионального образования РФ.

Есть мнение, что нынешний карантин – хорошее время для перезагрузки. Человек может сделать паузу, заглянуть внутрь себя и осознать что-то важное. Но так ли это? Вообще «перезагрузка» – слово уже из компьютерной эпохи. Если я приму его, то признáю правоту англо-саксонского эмпиризма. Он говорит, что периодически надо менять свои программы – старые менять на новые. Очищать голову. Отказываться от своей истории. Не надо держаться корней, а надо уплывать в неведомое и открывать новые земли. Переустроить мир. Создать невиданную империю. Все новое – прекрасно. Все старое – достойно насмешки. Жить надо не прошлым, а будущим.

Так думают естествоиспытатели и инженеры. Их наукам не надо изучать свою историю – ничему полезному она не научит. Одни только там устарелые, смешные представления – вроде Земли на трех слонах. Австрийский физик Эрнст Мах – тот, от которого «число Маха», – специально написал историю механики, чтобы показать, каких смехотворных идей физики придерживались в прошлом. Про физику это верно. Но ведь физики и инженеры полагают, что вообще любую историю нужно время от времени переписывать заново. И даже не переписывать, потому что читать книги – нетехнологично, а переснимать в фильмах – для каждого нового поколения.

Если довести до крайности эту увлеченность прогрессом, мы получим маниакальное стремление непрерывно переделывать историю, презирать многовековую культуру, переиначивать все традиции. Я всю жизнь доказываю противоположное, занимаясь историей философии. Она доказывает, что в прошлом люди были отнюдь не глупее нынешних, хотя у них и не было компьютеров и прочих гаджетов.

Сегодня в мире возобладал инженерный стиль мышления. Глобализм – это реализация великой инженерной мечты, – сделать из всего мира единое промышленное предприятие и управлять им из единой дирекции. Из стран сделать цеха, а потом и вовсе упразднить отдельные страны. Придумать единую дирекцию мира, чтобы там сидели великие социальные менеджеры и все решали – какие высаживать растения, какой разводить скот, чтобы всем хватило еды, какую использовать энергию, из каких стран в какие подгонять «трудовые ресурсы». Эти идеи придумал вовсе не Римский клуб и не Ф. Фукуяма с Дж. Соросом. Их придумал безумный Сен-Симон, про которого Беранже даже написал песню: «Господа! Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» Это раньше называлось социальным утопизмом.

Здесь надо все расставить по своим местам. Великие инженеры гениальны. Достижения науки техники колоссальны. Но беда в том, что представитель каждой профессии имеет здоровые амбиции, а потому проявляет «волю к власти» – он хочет порулить всем миром, а уж своей страной – обязательно. Спросите медика – он бы устроил мир иначе. Спросите кулинара – он бы тоже переиначил все. Спросите ассенизатора. Спросите билетного кассира. У каждого есть свой план переустройства мира и власти. Эти планы сталкиваются – у каждой профессии есть лобби среди политиков, и в результате получается то, чего никто конкретно не хотел.

Потом философы пытаются придать всему этому смысл (то же делают богословы и психиатры). Это успокаивает и лечит неврозы. Причем баланс сил в борьбе профессий все время меняется – как в футболе, где то одни клубы выходят в лидеры, то другие. Так и с профессиями. На данный момент мы присутствуем при завершении попытки захватить весь мир, которую предприняли политехники и экономисты, – с помощью айтишников. Мечта любого политехника – а у меня стало особенно много друзей в их рядах с образованием УрФУ (Уральского федерального университета) – все развинтить на отдельные детали и собрать что-то новое, свое. Это – с детства. Политехники приучают своих детей и внуков играть в конструктор. Мои друзья при помощи перочинного ножа чинили мне на коленке японский плейер в машине – не задумываясь, они все разбирают, для них нет авторитетов, никакого почтения к импортной технике.

Так вот, после Второй мировой войны глобалисты попытались мир развинтить и переделать более рационально. Началось это давно. Позитивизм, который основал Сен-Симон и его секретарь Огюст Конт, придумал на самом деле Наполеон Бонапарт – политехник, математик и артиллерист. Это он создал праматерь всех «политехов» – придал современный вид Политехнической школе в Париже. Это он первым решил все сосчитать, а вовсе не Герман Греф. Наполеон возвысил безумного математика Лапласа, который мечтал сосчитать в мире абсолютно все, чтобы в нем не осталось случайностей. Для этого надо только огромный ум, который смог бы непрерывно обсчитывать весь мир, все его частицы. Этот ум назвали «демон Лапласа». Этого математика Наполеон сделал министром внутренних дел. Через несколько недель уволил, правда, сказав, что он внес в полицейские дела «дух бесконечно малых». То есть – погряз в мелочах. А великие люди деталей не обсуждают. Орлы мух не ловят, как говорили еще древние римляне.

Сегодня политехники и социальные инженеры получили новые возможности – благодаря компьютерам и средствам связи, всей прочей технике. Они могут обрабатывать «большие массивы данных». Они стали «демонами Лапласа». Они попробовали построить свой мир с едиными стандартами. Все ездят везде, все поверхностны (черпают знания из «Википедии», а то и вовсе у компьютерного голосового помощника). Они не перезагружаются, потому что не загружаются вообще – как эффективные менеджеры. Они – всепроникающи и вездесущи. И даже бизнесмен из Тугулыма, заочно закончивший Оксфорд, залазит, будучи туристом, где-нибудь в юго-восточной Азии в пещеры с пометом летучих мышей, где его предки не бывали, и жрет всякую экзотику. А уж китайские туристы, поддерживаемые государством, наводнили весь мир на плановой основе – их заслуги считает супер-компьютер.

Инженер, изобретатель не должен ограничивать себя. На этом стоит все естествознание и весь технический прогресс. Запретили бы летать братьям Райт, если бы была на уровне техника безопасности! Не было бы у нас авиации. Но инженера ограничивает, во-первых, сама природа, а во-вторых, люди-консерваторы, которые ставят ему пределы, – теологи, философы, беллетристы и прочие гуманитарии. Инженер считает их «тормозами». Но он должен понимать, что машина с одним двигателем без тормозов никому не нужна. И машина с одними тормозами, но без двигателя не нужна тоже. Нужно их сочетание.

Глобалисты построили новый мир – но биология ограничила их. Там, в биологии, есть такое понятие – ареал распространения. Он есть у каждого животного. Но человек любопытен, он хочет повидать весь свет. Хотя предки его жили в определенных местах. И биологические традиции выживания закрепились в культурных традициях народа. Вот, к примеру, от нынешнего коронавируса рекомендуют регулярно пить горячие напитки – они смывают его в желудок, а там его уничтожает кислотность. Так, выходит, не зря стоял постоянно самовар на столе у предков! А к самовару полагается определенный стиль жизни.

А как предки «затворялись» – по монастырям да «печорам», то есть пещерам! В печоре под Киевом и летопись написали. А еще – женская половина дома. Даже мать Петра Великого царица Наталья Нарышкина не имела права выходить с женской половины дома – на послов ей можно было посмотреть только через специальную щель в стене. Когда Петр ввел ассамблеи, то есть вывел женщин с женской половины – просто посидеть, он нарушил их карантин. Правда, даже при Петре за границу ездили единицы, остальные жили по правилу: «Где родился, там и пригодился. Меньше заразы заморской привезешь». Самоизоляция после 65 лет всячески поощрялась. В монастырях и скитах.

Это я к тому, что политехники решили: «Природа-биология нам нипочем. Можно все переустроить. Хотя бы попробовать». Глобальный мир был построен – но человек, к сожалению, показал себя как отсталое, слишком биологическое существо. Он не может размножаться дистантно. Он подвержен болезням. Он не может жить вне ареалов распространения – вне культур, которые были развиты предками. Это были культуры выживания – в первую очередь.

И вот сейчас нас ждет не перезагрузка, а последняя великая битва политехников с врачами за власть. Политехники скажут: «Ерунда, продолжим глобализацию, придумаем лекарства от эпидемий, придумаем дистантные термометры, все отследим с помощью камер и компьютеров. То есть решим проблему чисто технически». Но есть и противники таких реформ. Они потребуют возвращения к здоровому образу жизни предков. Они напомнят, что ре-форма значит «восстановление прежней формы», то есть не движение вперед, а возврат к истокам, к прежним формам жизни.

Есть на уровне подсознания – со сказками в детстве усвоенный – образ крепости. Пришла опасность какая извне – побежали с полей в замок крестьяне, укрылись от кочевников – или от вируса на стационаре у государства. Пересидели за стенами нашествие. Вот на этом архетипическом представлении о надежной крепости и стоит государство. С детства человек знает: ходить можно везде, чтобы удовлетворить любопытство, но если серьезная опасность – надо все бросать и бежать домой, запереться там за стенами, под защитой отца и матери. Так и сейчас: все побежали по национальным квартирам и позакрывали границы.

Если кто-то был в детском саду, он помнит: когда «воспитка» ушла куда-то и долго не приходит, возникает желание «побеситься» – подраться подушками, надеть на голову горшки и пофехтовать на швабрах. Всяко не слушаться. Но если «воспитка» долго не возвращается, бунт потихоньку затихает. «Народ» в группе сам ополчается на «зачинщиков» и обуздывает их, заявляя, что крики и вопли, всякие беснования и разрушения надоели. В этом и состоит суть консерватизма.

Так что предстоит во всем мире очередная битва между глобалистами и антиглобалистами. Еще в конце прошлого века казалось, что глобализм победил окончательно. Речь не об идее, а о том, кто ее поддерживает финансово. Если мир – это одна фабрика, то банки – это конкурирующие бухгалтерии. Кто быстрее и удачнее вложился в какое-то начинание, тот в выигрыше. За глобализмом стоит финансовый капитал. А за антиглобализмом консервативного типа – промышленный. Фабрику вместе с собой возить не будешь по всему свету. Сегодня на стороне антиглобалистов – президент Трамп. Он ополчился против мирового правительства и всемирных организаций в любом виде. Он – за возрождение величия Америки. Китай – тоже против глобализма. Он – за величие Китая. Россия – за величие России. Вопрос стоит так: либо глобализм и одно правительство на весь мир, либо антиглобализм – в виде полицентроичного мира.

Жуткое сочетание – соединение компьютера и Средневековья. Следим за всеми, всех сортируем и изолируем. Так Китай справился с эпидемией. Так с ней справляются в Германии: соседи следят за соседями и пишут, куда следует. По этому поводу еще А. И. Герцен говорил, что Чингисхан с телеграфом был бы страшнее, чем Чингисхан без него. Глобалисты как раз говорят, что все проблемы от недосчитанности – и надо, чтобы ВОЗ дал единые рекомендации всем и все стандартизировал. И везде всех учили бы дистантно по одной программе. Видимо, она будет китайской.

Второй не менее опасный вариант, другая крайность – это патриархальщина. Все компьютеры поломать, айтишников посадить, женщин всех изолировать и платками покрыть, не выпускать из женской половины, по свету никому не ездить: давайте введем выездные визы. В первом случае – контроль за всем со стороны айтишников. Во втором – со стороны старейшин и мужчин – в семье. Вся надежда – на свободолюбивых женщин. Они уже не дадут загнать себя на женскую половину. А все воспитание сегодня – в их руках. В школу они мужчин ни за что не пустят – разве что физруком или трудовиком.

Великие потрясения-катаклизмы, которые сотрясают весь мир, каждый человек, каждая социальная группа, каждое профессиональное сообщество пытаются использовать в своих интересах. В результате история течет объективно: как сказал один великий, но сознательно вытесняемый ныне в подсознание мыслитель, в истории действуют наделенные сознанием люди, но один хочет одного, другой другого, а в результате сложения сил (правило параллелограмма) получается то, чего не хотел никто.

Какие три вектора, формирующих эти параллелограммы, намечаются сегодня? Во-первых, есть вектор, который указывает назад, глубоко в Средневековье. Оно, как оказалось, вовсе не изжито научно-техническим прогрессом раз и навсегда. Оно все это время стояло рядом наготове, поджидая, пока дедалы-икары потерпят неудачу. Выяснилось, что все готовы отказаться от достижений научно-технической революции – причем разом. Впасть в мистику, шаманство, битву экстрасенсов, в самый антидемократический миропорядок – лишь бы такое отматывание времени вспять, от Нового времени – к старому и доброму, избавило от медийно конструируемых кошмаров. Как хорошо помогал самовар на столе от вирусов! Если регулярно пить чай-кипяток, вирусы смываются в желудок, где не вынесут агрессивной кислотной среды! Заведем самовар! Соберем вокруг него семью. Будем перманентно чаевничать! Опять же банных температур вирус не выдержит. Затворимся за забором. Не будем, словно калики перехожие, слоняться по свету и тревожить летучих мышей по пещерам: где родился, там и пригодился.

Не прошло и нескольких недель, как гордые феминистки закрыли личики. (На что ни пойдешь, если тебя не пустят в магазин без маски). И даже гордые мужчины приобрели вид пустынных странников, хотя и не сечет лицо суровый ветер пустыни. Вмиг вернулась культура затворений – у себя во дворе, за высоким забором, в крепком семейном хозяйстве, раздельно на мужской и женской половине, чтобы не было семейного насилия; в ските и монастыре – после 65 лет, как и подобает исторически, но с правом выхода в мир на помойку.

При переходе к школам великие просветители Нового времени ставили задачи изолировать детей от взрослых. Иначе, полагали они, прогресса не будет, детям свойственно обезъянничать – подражать старшим («что крестьяне, то и обезьяне!»). Если не изолировать детей в школах, взрослые, подавая пример, вечно будут воспроизводить подобных себе людей – людей прошлого. Ребенок, наблюдая за работой родителей своего пола, правда, научится всему, что умел этот родитель. Но он никогда не удивит новизной невиданного и небывалого. Новый мир не наступит. Для того, чтобы подготовить человека грядущего, просветитель должен был уединиться с ребенком в лесу, как это предлагал Ж.-Ж. Руссо, или отдать в школу, лучше с полным интернированием в интернате, где просветители стали бы готовить всех к жизни завтрашней и даже послезавтрашней. Разумеется, не совпадающей с родительскими представлениями о ней.

Коронавирус живо вернул все к природному круговороту – к вечному возращению того же самого. Дети – эти веселые бессимптомники – были разведены по домам – и переведены на дистанционное обучение. Но тем они были снова отданы во власть родителям! Вернее, это родители были отданы во власть детям, которые были научены прямо из гаджета сверхчеловеческой моралью, изложенной в картинках. Так что ребенок, говоря родителям свою формулу сверх-свободы «А чё я то, в натуре?», желает, хотя и не может, повторить нигилистское учение Ф. Ницше. Не справившись со своими традиционными родительскими обязанностями по приготовлению уроков, но – в сетях, родители оборатились на просветителей и чуть было не сожрали их. Учителей уже начинают бить прямо по школам. Но пока это делают относительно слабосильные дети, это – половина беды.

Стало видно, что просвещение не удалось. И вообще, люди заметили на карантине, что разучились читать – все, кроме твиттера. Человечество спустилось на одну ступеньку ниже на лестнице культуры – оно перешло от письменной традиции передачи знания («много букав») к устной традиции, т. е. вернулось к догутенберговской эре. Сказитель из телевизора должен говорить стандартно – точнее, как старину, повторять миф слово в слово. Если скажешь что-то не дословно, поимпровизируешь про «макарошки» или право жить и обязанность умереть, будешь заменен новым сказителем.

В еще недавно существовавшем постиндустриальном обществе женщина выступала как женщина вообще, как ничья женщина, женщина без особых свойств – потому что ходила на работу. Рассадив всех по домам, то есть по семьям, коронавирус покончил с женскими иллюзиями о возможности абстрагирования ее до Homo sapiens. Женщине насильственно напомнили, что она есть существо замужнеe и детоводное. Коронавирус поставил нас перед необходимостью возврата к новому домострою, который распространится не только на женщин, но и на детей. Мужчины, планировавшие карантин, первым делом с наслаждением закрыли модные магазины – чтобы женщины убедились дома, что у них есть, что надеть. Даже при разрешении прогулок девушки не пойдут гулять в старом. Ситуацию могло бы исправить покрытие всего тела чем-то однотонным, но сегодняшние женщины не всегда умеют кокетничать небольшою частью лица – практически одними глазами. На Востоке есть культура постановки на этот счет разнообразных многозначительных точек около глаза, но ведь кто-то должен этому научить!

Этот вектор – в глубины древности! – был бы опасен, если бы он не предполагал абсолютного закукливания с особым разрешением покидания ракушки со стороны администратора. Можно, конечно, полностью устранить техногенные пороки научно-технического прогресса – всякого рода летания по свету, зарубежные туры в относительную бесконтрольность и прочие распространения отдельного индивида по всему глобусу. Вот только опыт тех народов, которые еще сохранили многие традиции и обычаи предков, показывает, что нельзя быть частично изолированным. Либо полностью, либо никак. Нельзя стоять одной ногой в традиционном обществе, а другой – в постиндустриальном. Надо либо затворяться от научно-технического прогресса совсем, законопачивая не то, чтобы окна в Европу, но даже форточки и малейшие щели, либо отказываться от груза прошлого, безоглядно устремляясь в будущее. Нельзя, к примеру, сочетать традиционную медицину с цифровой, суперсовременной. Нельзя ходить в больницу всей родней, как в старину. Коронавирус – это зараза постиндустриальная, обретенная посредством компьютеризации и тотальной цифровизации. И лечить ее должна цифровая медицина.

То же самое можно сказать и о религии, а также о всей прочей культуре. Либо очно, либо заочно. Либо преподавание живьем, либо силами нежити по компьютеру. Сочетание того и другого невозможно – как богослужение по гаджету. Адский сатана – гениальный спамер, а то и вовсе пранкер. Его надо видеть не на экране гаджета, а целиком. Иной раз удавалось разоблачить его козни, только узрев выступающее из-под рясы копыто. То же и с преподавателями: они должны быть не только носителями информации, но и примерами благопристойного поведения, даже не наводящими отдаленно на мысли о déshabille. Учитель должен быть даден очно, то есть видим целиком. И вообще – священные книги не есть информация, которая якобы устаревает каждые пять лет.

Из сказанного ясно, что человечество, уже развращенное научно-техническими послаблениями, никогда не сможет вернуться ко временам и обычаям традиционного общества. Затвориться снова наглухо не получится. Тогда у нас есть второй вектор – глобальная унификация и технологизация всего индивидуального. Это – путь козленка, который умел считать до десяти, что вызывало в окружающих волну необъяснимой ненависти. Вдумаемся в природу этой ненависти, известной нам из просмотренного в детстве мультфильма, снятого в 1968 году, – не без намека на известные планы академика Глушкова. Почему известие о том, что «козленок и тебя тоже сосчитал», вызывало такое негодование у всех и каждого? Потому что прочие, столь же наивные животные, изображенные в мультфильме, полагали, что, будучи сосчитанными, они утрачивают уникальность и неповторимость, становятся частью массы. Для настоящих животных, конечно, наличие тавра, клейма, присвоение вытатуированного номера или вживление чипа – это, скорее, положительный момент. Меньше шанс потеряться в мире и лишиться защиты хозяина. Иное дело – люди, про которых иносказательно говорит мультфильм про козленка-цифровизатора.

С тех самых пор, как либерализм вселил в протестантов убежденность в то, что верующий своей индивидуальной праведной жизнью может заслужить индивидуальный подход Бога и служителей его на небесах, люди Европы не воспринимают способность затеряться в массе – то есть скромность – как достоинство, особенно тогда, когда они предстают перед Всевышним. Это православная церковь оставляет анонимам шанс, говоря: «Около одного праведника спасутся многие тысячи». Протестантов приучили, используя слова известного шлягера группы «Depeche Mode» – «Personal Jesus», что с каждым лично свяжется по телефону свой персональный Иисус:

Feeling unknown
And you’re all alone
Flesh and bone
By the telephone
Lift up the receiver
I’ll make you a believer.

Если каждому предстанет персональный Иисус, то и каждый, соответственно, при встрече с этим персональным Иисусом тоже должен быть различимой в толпе индивидуальностью. Иначе – Господь просто не обеспечит индивидуального подхода в той, другой жизни, которая будет длиться вечно. Наиболее хитрые из европейцев решили сочетать преимущество жизни в этом мире и в том, запредельном. При жизни здесь, по сию сторону, чаще всего бывает удобно затеряться в толпе, слиться с ней до неразличимости, чтоб «из кустов назвать волка сволочью» (В. Высоцкий). Но, разумеется, надо быть готовым обеспечить себе индивидуальность для достойной жизни на небесах, или даже – без мистики – по сю сторону реальности, чтобы продолжать жить в гаджетах и на цифровых носителях.

Для этого заранее надо обеспечить свою уникальность, скачав из сети на смартфон свои любимые окрестные виды, свои любимые музыкальные и иные произведения, свои любимые блюда с рецептами приготовления и т. д.
Если мы сможем обеспечить клонирование себя до бесконечности при помощи генной инженерии из минимального биологического материала, мы чисто посюсторонними средствами сможем обеспечить биологический носитель, не отличимый от нашего прежнего тела. А если чип, сведенный до минимума по размерам, вживить в нас – некоторое человеческое подобие овечки Долли, – то как раз и получится вечное воспроизведение того же самого Я. Надо просто заново проиграть в голове этого генно-инженерно воспроизведенного клона все музыкальные произведения, которые он указал в любимом гаджете как любимые, показать ему все любимые виды и зрелища, покормить любимой пищей – и дело в шляпе.

Власти времен коронавируса показали, что – вопреки утверждениям экзистенциалистов – можно различить в толпе любое лицо по индивидуальным особенностям, даже если оно и не представляет ровно ничего интересного. Ничего индивидуального, за счет чего в случае смерти мог бы его опознать Бог, в нем просто нет. Его учили стандартно – по образовательным стандартам, его лечили по стандартным методикам, ему крутили по телевидению телепередачи, типа «Точь-в-точь», убеждая в заменимости любого гения посредственностью, – вот только надо немножечко перестать картавить, и в условиях демократии и равенства сможешь быть точь-в-точь как Карузо.

Тяжелый комплекс айтишников, которым, наверное, с детства регулярно говорили об их заурядности и умении считать только в пределах четырех основных арифметических действий, привел к культу нивелирующих технологий везде – от промышленности до культуры, разумеется, массовой, созданной по принципу «Все, как один», хотя и в пяти вариантах, но не более. Количество партий в стране не должно превышать количество марок газированной воды. С этой точки зрения, главные идеологи глобализации – это величайшие из посредственностей, которых обижали в детстве и которые теперь тщатся доказать, что быть стандартным – не стыдно. Наивысшая манифестация такой неполноценности – это желание заставить весь мир говорить на одном и том же языке, упростив ради этого такой язык ниже нижнего предела.

Между двумя описанными векторами – глобальная стандартизация цифрового будущего и антиглобалистское затворение в уникальности по своим национальным квартирам – есть третий, результирующий, но не предопределенный окончательно. Человечество всегда шло именно по нему, неповторимо интерпретируя всякого рода глобальные стандарты на свой национальный манер. Не только в России, но и во Франции, в Зимбабве, в Сальвадоре демократия – суверенна. Это тотальный культурный джаз человечества, где каждый играет стандартную глобалистскую тему всякий раз на свой уникальный, невиданный и неслыханный манер. В отличие от И. Канта, а далее – от Евросоюза, которые хотели задать человеку единые стандарты поведения – «делай, как я», – всегда побеждали великие мастера импровизировать в культуре. Всемирная культура – вовсе не копирование классических образцов в надежде достичь совершенства и превзойти учителя. Это, скорее, великий jam-session, где представитель любого народа может задать тему, на которую, если она понравится, тут же откликнутся на свой национальный манер представители всех остальных народов Земли, и каждый из них будет представлять собой совершенно особую цивилизацию и культуру. В таком многополярном мире можно подражать, отнюдь не чувствуя себя вторичным, а, наоборот, встречать достойную подачу партнера столь же достойным ответом, который поставит его в тупик и заставит демонстрировать лучшее, на что он способен. Прямо как на теннисном корте.