Вот еще нисколько женщин, краткие биографии которых забыла вставить в общий очерк.
ЛЭДИ ДЕТТЕРДИНГ, Лидия Павловна. Она была женой известного в промышленном мире нефтяника сэра Генри Деттердинг. Насколько я помню, она дочь русского военного и, кажется, была секретаршей у Деттердинга где-то в нефтяных местах России, но могу и ошибаться. Но говорили, что она так отлично исполняла свои секретарские обязанности, что он на ней женился, чтобы не расставаться. Увы, через сколько-то лет дело кончилось разводом. Но пока она была за ним замужем, она очень много сделала для русского дела. Чья была инициатива, её или его, не знаю, деньги были его, а выиграла от этого русская школа в Париже. Русская гимназия, теперь как-то преобразованная и слившаяся с какой-то французской школой, называлась всегда «Русская средняя Школа имени лэди Лидии Павловны Деттердинг». /Русские не знают, что этот её титул по-английски совершенно безграмотен, она по-английски просто лэди Деттердинг, а была бы лэди Лидия Деттердинг, если бы была дочерью лорда. Для не знающих её имени по-английски можно в скобках прибавлять «Лидия Павловна», но никак не «Лэди Лидия Павловна Деттердинг». Не знаю, почему она это допускала, по незнанию языка или по другим причинам/. Но, как бы там ни было, Лидия Павловна была благодетельницей гимназии. Ей принадлежал дом, где помещается школа, и затем был прикуплен другой. Жертвовалось на содержание дома, оплачивались завтраки неимущих детей, давалось на всякие другие нужды. Кроме того, Деттердинг заботился о русских студентах. Он, вероятно, не мог устоять против «шарма» М. М. Фёдорова, создателя и председателя так наз. Студенческого комитета, и были стипендии его имени. Вероятно, они помогали и отдельным лицам. Не знаю, продолжилась ли работа на пользу русского дела после их развода. Не знаю также, чья дочь, столь нашумевшая в своё время Ольга Деттердинг, одно время работавшая в африканских дебрях у Альберта Швейцера: дочь ли она Лидии Павловны или его дочь от второго брака. По работе у Швейцера её можно причислить к самопожертвованным русским женщинам, а по тому, что о ней писали потом в газетах, она принадлежит к классу даже не просто миллионерш, а так наз. «нуворишей», если газеты не фантазируют. Но, во всяком случае, наша лэди Деттердинг заслужила, чтобы её имя украшало список послуживших на пользу русской эмиграции.
КУЗЬМИЧЕВЫ. Обе девочки были года три-четыре моими ученицами. Они покинули Россию совсем маленькими, с Кавказа, причём, девочки из окна своего номера гостиницы видели, как белые вешали красных. После Константинополя приехали в Париж. Они дочери владельца известной чайной фирмы «Бр. Кузьмичевы». Мать крещеная еврейка. Она решила, что дочки должны получить домашнее образование, но по программе русской гимназии, и к ним ходили русские учителя, и считались они ученицами и принимали живейшее участие в жизни школы, и, кажется, Кузьмичев много жертвовал на гимназию. Сын был учеником гимназии и теперь работает в своей фирме. У К. после выезда из России оказалось много оплаченного товару в Ю. Америке, товар этот не мог быть послан в Россию из-за первой войны, он его получил и смог открыть магазин в Париже. Дети, несмотря на жизнь во Франции, были ярко русские патриоты. Девочки, очень талантливые, обучались рисованию и музыке, Надя, старшая, кончила Сорбонну, вышла замуж за француза и живет на о. Маврикии, а Пера, младшая, оказалась теперь известной певицей – в 14 лет она уже пела отлично. Но всего ценнее в них был всегда их русский дух и желание помогать русским, обездоленным судьбой.
ЯНОВИЧ, Наталия Александровна, рожд. Базилевская. Мать её вторым браком вышла за А. А. Бернарда, председателя русского О-ва перестрахования, и была сестрой знаменитого кумира любителей оперы, «Демона», Леонида Георгиевича Яковлева. Н. А. выросла в семье Бернард и вышла за капитана I ранга Яновича, у которого от первого брака было две дочери. После революции семьи Бернард и Янович переселились в Финляндию и затем в Германию и Францию. Н. А. в это время потеряла мужа и осталась жить с матерью Ольгой Георгиевной, отчимом и братом Юрием. Вышла второй раз за г-на Чамара, харьковца, пережила его и скончалась в начале шестидесятых годов. Она была талантливая художница и зарабатывала декоративной живописью. Мать её была полупарализована, и она за ней смотрела. Но судьба Н. А. ничем особым не отличалась, зато судьба её падчериц была более трагична. Одна была замужем за Вогаком, кончившим в СПБ. университет, специализировавшимся по Византии и жившим на юге Франции в большой нужде, полубольной, жена его работала как поденщица, Бернарды ей помогали. Ушедший от большевиков византолог проф. Васильев, бывший профессор Вогака, отказался ему помочь, когда тот просил его устроить ему место во вновь открытой в Брюсселе византийской библиотеке /так же, как потом отказался помочь моему брату Гр. Л. Лозинскому получить работу при каком-нибудь американском университете, когда сам перебрался в Америку, где мог это легко сделать/. Судьба второй падчерицы Янович трагична. Она во время первой войны вышла за молодого летчика Энгельса, самой было 17 лет. Он утонул в Каспийском море. Когда Яновичи перебрались в Финляндию, где у них была дача на берегу большого озера Мола Ярви, раз все поехали на парусной лодке, а Н. А. осталась дома. Лодка перевернулась, и кап. Янович утонул. Во Франции Таля Янович /Энгельс/ второй раз вышла за русского, который для заработка стал рыбачить и утонул в Средиземном море около Ниццы. Она вышла третий раз, и они уехали вглубь страны, где нет воды. У Тали был чудный, прямо оперный голос, но она нигде не могла его применить. Когда они жили в Финляндии, её приходил учить пению сам её сводный дядя Яковлев, шёл пешком несколько верст. И всё пропало даром.
ЕНСЕН, Муза Андреевна, рожд. Мещерская, причём ни она, ни её мать себе княжеского титула не присваивали, что так принято, увы, среди русской эмиграции. Муза Андреевна родилась в Харбине. Её мать кончила гимназию в Петербурге, вышла за учёного Андрея Мещерского, они переехали в Харбин, где прожили до китайской революции, перебрались в Гонконг, где, кажется, Мещерский умер; Муза с матерью, мужем-датчанином, работавшим на так наз. «Датском Кабеле», и двумя сыновьями приехала в Южную Африку, тут работала как химик и затем получила назначение в Калифорнийский университет, где, кажется, дослужилась до пенсии и, кажется, ещё живет в Америке. Собственно для русского дела она мало делала, но была и, вероятно, и остается очень русской и церковной и даже детей немного научила по-русски. А для нас, русских, приятно, что её научные заслуги оценены. Мать её ещё из Ю. Африки переехала к сыну в Австралию, а оттуда снова к дочери в Америку, так что она побывала на пяти континентах – Европа, Азия, Африка, Австралия и Америка, причём, последние три уже в преклонном возрасте.
ДУБЛЯНСКАЯ, Ольга Петровна /кажется…/ жила в Париже, рано овдовела, прекрасно воспитала сына Павла, всё время работала и была усердным и полезным членом Русского комитета помощи /так наз. Любимовского/, чуть не погибла во время бомбардировки Парижа.
ШАЛЛЕР, Татьяна Борисовна /см. ЛЕБЕДЕВА/.
ВЕРНУДАКИ, Людмила Борисовна, её сестра, сначала училась в гимназии в Териоках, куда Лебедевы перебрались после революции и в очень трудных условиях жили на своей даче. Затем они уехали в Париж /см. ЛЕБЕДЕВА и МАРК/, дети поступили в Русскую гимназию, а Людмила ещё раньше года два училась во французском прекрасном колледже, но экзамен на аттестат зрелости сдала при Русской гимназии, получила стипендию от так наз. «Фёдоровского комитета» и поступила в специальную французскую школу, в так наз. «Эколь Сциенциа» /Scientia/, где обучалась физике, химии, бактериологии и биологии, и после окончания двухгодичного курса стала работать в самой большой парижской аптеке Канона, где и вышла замуж за своего начальника полу-грека. Его перевели на завод аптеки около Буржа, и с тех пор они живут в провинции. У неё три сына и дочь и внуки. Теперь она делает технические переводы с русского на французский. Русскость свою сохранила неприкосновенно, и дети говорят по-русски, так же, как говорят и её племянники, дети её брата, из которых старший ездил в Россию /не очень понравилось/ и обучает по-русски профессора своего университета в каком-то городе юга Франции.
ЛЬВОВА, Нина Григорьевна, рожд. Эпштейн, жена известного всему Парижу Лоллия Львова, разошедшаяся с ним, но дружеские отношения сохранялись до её конца. Кончила университет, кажется, в Германии, отец её был крещеный еврей, но чудом она не пострадала от этого при немцах. Была очень образована и добра. Оказалась в Париже и работала как поденщица и по фр. правилам не могла, как иностранка, без особых хлопот переменить профессию, так что на должности няни у внучки Рахманинова была, так сказать, незаконно. После прихода немцев работала как поденщица в каком-то казенном заведении, моя там полы, и когда её начальник-немец, поговорив с ней и увидав, как она образованна и узнав, что по фр. правилам она должна остаться поденщицей, перевел её на какую-то более подходящую должность. После ухода немцев она чудом не пострадала. Нина Гр. была очень добра и сама, чем могла, помогала больным русским, была очень религиозна, очень интеллигентна, читала очень много, была в курсе всего из научной и артистической жизни, разговор с ней был очень интересен. В её судьбе принимала большое участие Ф. О. Ельяшевич, они жили в том же доме, но Ельяшевичи в отличной квартире, а Н. Г. в комнате в подвальном этаже, но окна которого выходили в прекрасный сад. Кажется, она принимала участие в каком-то кружке, члены которого навещали больных русских и помогали им. Ненависть её к большевикам была беспредельна. После нашего отъезда в Южную Африку в 1947 году она ещё жила в Париже, затем я узнала, что она переехала в один из Русских домов, кажется, в Ганьи, и скончалась от сердечного припадка в такси, по дороге от вокзала в этот дом. Она всегда страдала сердцем.
МЕЛЬНИЦКАЯ, сестра ген. Миллера, я её знала мало, но у меня она была раза два. Познакомилась я с ней в семье Лампе, бывш. известного банкира в СПБ., переехавшего в Париж в роли эмигранта, отбывавшего в своё время воинскую повинность в л.-гв. Конно-Гренадерском полку и сохранившего живую связь с военным миром. Ещё это усиливалось тем, что ген. Лампе, нынешний глава Обще-Воинского союза, двоюродный брат тех Лампе, которых мы знали, а Мельницкая его сестра. Вернее, была, п. ч. она скончалась в Русском доме в Кормей. Была очень образована и приятна.
БАШМАКОВА, Мария Николаевна /кажется/. Она была женой бывшего присяжного поверенного, потомка Суворова, в эмиграции ставшего специалистом по доисторическим племенам. Между прочим, его книга о племенах, населявших в доисторические времена берега Черного моря, написанная по-французски, во время немецкой оккупации Франции спасла караимов-эмигрантов от преследований, т. к. он доказал, что общего у них с евреями лишь вера, да и та разнится, и караимы представили эту книгу немецким властям, и их оставили в покое. За это они были ему бесконечно благодарны, помогали им /Башмаковы жили в очень трудных условиях/, устроили ему шикарные похороны и помогали его вдове. М. Н. была женщиной большой энергии. Она принимала живое участие в разных русских благотворительных организациях; материальной помощи она приносить не могла, но отдавала себя вполне работе. Кроме того, будучи очень культурной и образованной, она была в числе основателей Общества охраны русских культурных ценностей, и её имя всегда встречалось в объявлениях о заседаниях Общества и в отчётах о его работе. И она не только помогала в работе, но проявляла ценную инициативу. Если не ошибаюсь, она была также членом Объединения институток, но могу ошибаться, заслуги за ней перед русским делом много.
ЛЭДИ ЭДЖЕРТОН, рожд. кн. Лобанова-Ростовская, по первому браку Каткова. Имя и отчество я забыла, но её вообще все звали лэди Эджертон. Мы познакомились в 1919 году после приезда в Англию из Дании. Её нельзя назвать эмигранткой в тесном смысле этого слова, п. ч. она была женой англичанина и жила давно в Англии, но по духу она была эмигранткой с совершенно русской душой, я не знаю, каковы были её финансовые возможности, но она помогла не только материально, но хлопотала везде, где могла, о помощи русским. По её просьбе Зеленов, богатый человек, владелец пароходного общества, суда которого после войны застряли в Англии и тем были спасены от большевистского грабежа, взялся платить за обучение в одной из лучших школ детей генерала Корнилова, оказавшихся в Англии. «Почту за честь», – сказал он при мне, когда она об этом заговорила. Она принимала участие в образовавшихся в начале эмиграции в Лондоне Русском национальном кружке, в работе русского Красного Креста, во всяких антикоммунистических выступлениях. Её сын от первого брака, Катков, в этом принимал мало участия, открыл в Париже Maison de Couture под фамилией Поль Карре, и его имя никогда не встречалось при перечислении участников каких-нибудь русских организаций.
Трогательна заслуга перед русским делом женщины по рождению не русской. Г-жа РОЖДЕСТВЕНСКАЯ, вдова русского консула, умершего не знаю где, в России или в эмиграции, оказалась в Лондоне с двумя подростками-сыновьями и без всяких средств. Добрые люди устроили мальчиков в отличную школу и платили за них. Но раз она пришла к нам и сказала, что переезжает в Париж и будет там работать – она, кажется, шила. Причина: «Мои сыновья русские и дети русского дипломата, они должны остаться русскими, а тут это трудно. Русских мало, они забывают язык своего отца и своей родины и становятся англичанами. Я их перевожу в русскую гимназию в Париже». И она это сделала и, насколько я знаю, была права, дети остались русскими, в гимназии их любили и, если не ошибаюсь, один в Америке работает по русскому делу. Не все русские матери таковы, как эта иностранка, сама плохо говорившая по-русски. Честь ей и слава.
Лэди ФЛЕТЧЕР, Любовь Васильевна, по первому браку Малинина, по второму Хикс, москвичка, воспитанная за границей, в Швейцарии, вышла в Москве за Вл. Ф. Малинина, известного городского деятеля, во время первой войны занимавшего высокий пост в санитарной организации. Развелась и вышла в Москве же за англичанина Вильяма Хикса, командированного в Россию, сидевшего у большевиков в тюрьме в одно время с Малининым, причем Л. В. носила обоим пищу в тюрьму. Уехала с Хиксом в Англию и стала очень популярной в русской колонии Лондона и Парижа, где Хиксы одно время жили, он служил в «Кюнард Лайн». И разъезжала с ним по Европе. Единственный сын их Михаил теперь в Канаде. По-русски он не говорит. Л. В. очень много сделала для эмигрантов, помогала им, как могла, добывала деньги, платье, работу, прямо разоряла гардероб своего мужа и его друзей. Если приезжала в Париж одна, останавливалась у нас. Мы были дружны, познакомились с ней у её дяди, известного москвича Челнокова. Она была рожденная Шапошникова, после смерти Хикса, который был большим другом русских и говорил по-русски, она продолжала свою заботу о русских. Затем вышла за сэра Дионеля Флетчера и тут как-то стала реже показываться. Война прервала отношения, но после войны мы читали её воззвание, восхвалявшее большевиков, вернее, красную армию. Но она вообще в политической русской жизни никогда не принимала участия, и я помню, что в тот вечер, когда русские устроили заседание в память Колчака, она на него не пошла сознательно. Несколько лет тому назад, когда мы переехали в Йоганнесбург, Флетчеры приезжали сюда. Он не показывался, а она как-то переменилась и от русских отстала, чем это вообще было вызвано, не знаю. Бояться за своих ей не приходилось, в России у неё никого не оставалось. Материально, повторяю, она для эмигрантов сделала очень много, и, кажется, у неё не было знакомых среди советских людей в Лондоне, но для русского дела не сделала ничего, а могла бы, потому что умела говорить и писать. И не делала ничего сознательно.
Д-р ХАРДИ, Татьяна Ивановна, рожд. Соколова. Москвичка, кончила там факультет, вышла замуж за какого-то служащего англ. посольства, /говорили, за швейцара…/, чтобы уехать, причём, как англичанке, ей удалось вывезти очень много ценных и художественных вещей. С мужем разошлась в Лондоне и приехала в Южную Африку, где занялась практикой, причём, пользовалась успехом среди черных пациентов, потому что говорили, что она владела какой-то психической силой, что для них очень важно. Но сама поддалась влиянию каких-то ловких людей, принимавших участие в каких-то сеансах, и им досталось почти всё её состояние, дом в городе, ферма, какой-то ещё участок в городе, деньги и пр. Все думали, что она что-то завещает русской церкви, усердной прихожанкой она не была, но уважала священника и жертвовала на церковь. Была настроена очень против большевиков и тут на компромиссы не шла. Между прочим, среди произведений искусства в её доме был единственный в Африке чей-то женский портрет кисти Репина, который, к счастью, получила русская дама Байкова – её неожиданные наследники были евреи, кажется, местного происхождения.
ХОРА, Раисса Николаевна, девичью фамилию не помню, была женой чеха, дипломата, оказавшегося в Ю. Африке во время чешских событий и числившегося тут консулом, п. ч., насколько я знаю, тут нет коммунистического дипломатического представителя. Г-жа Хора не так давно скончалась, пережив очень старого мужа, который славился тут своими артистическими фотографиями и был председателем какого-то соответствующего общества. Г-жа Хора была очень странная, но добрая и ярая антикоммунистка и выгнала от себя во время войны сборщицу на советский Красный Крест.
© НП «Русcкая культура», 2019
