Настасья Хрущева (род. 1987) – композитор, музыковед. Профессор кафедры специальной композиции и импровизации и доцент кафедры истории зарубежной музыки Санкт-Петербургской консерватории им. Римского-Корсакова. Член Союза композиторов, кандидат искусствоведения. Автор восьми балетов, написанных по заказу таких театров, как Мариинский (Санкт-Петербург), МАМТ им. Станиславского-Немировича-Данченко (Москва), Пермский театр оперы и балета им. Чайковского, УралОпераБалет (Екатеринбург), театр «Опера на Рейне» (Дюссельдорф). Автор музыки более чем к сорока драматическим спектаклям. Авторский альбом «Нормальная музыка» вышел в фирме «Мелодия» в 2021 году. Автор монографии «Метамодерн в музыке и вокруг нее», 2020. С 2014 года – участник театра Александра Артемова, где выступает как соавтор текстов и перформер. В своей музыке занимается исследованием таких категорий, как красота, странные песни, банальность, эсхатологический минимализм.
«Метамодерн – не стиль, но состояние культуры, не художественное направление, но глобальная ментальная парадигма. В то же время, метамодерн как состояние культуры порождает и определяет новые способы существования искусства – а значит, и его новую поэтику».
РК: Сейчас наступило время современной академической музыки, литература ушла на второй план. Связано ли это с приходом метамодерна? Почему время назначило главным именно музыку?
Настасья Хрущёва: Мне так не кажется. В целом искусства отошли на второй план по отношению к социальным сетям. Конечно, мне музыка кажется главной – но это в силу профессии.
РК: Какой он, петербургский музыкальный текст: страшный, жалостливый, мизантропичный, отрешённый, это текст «к» человеку, «от» человека, «для человека», а может быть, «вне» человека?
Настасья Хрущёва: Думаю, петербургский музыкальный текст в первую очередь безумный.
Настасья Хрущёва. Книга печали и радости
«Метамодерн принципиально не элитарен; он свободно берет из того, что принадлежит всем – из массового, коллективного, изначального, оставляя в стороне старый тип интеллектуализма. Искусство метамодерна понятно всем, но смыслово объемно более, чем какое-либо искусство до него. Метамодерн использует простые обороты, принадлежащие всем интонации, детскость и дилетантизм в разных их проявлениях. Работая с уже переработанным, и сообщая этому переработанному новое – вертикальное – измерение, метамодерн как бы являет собой новую экологию искусства, воспроизводя цикл ресайклинга отходов».
РК: В музыке («Трио памяти невеликого художника») вы часто берете за основу клише, банальность, условно-невыразительный приём, некую устоявшуюся профанность, чтобы показать их скромное значение, дать шанс на проблеск. Можем ли мы считать, что это и есть особенность петербургского музыкального текста, идущего в том числе от Достоевского с его «маленьким человеком»?
Настасья Хрущёва: В принципе да, хотя банальность я понимаю более универсально, она восходит к алхимической золе.
Настасья Хрущёва, Станислав Малышев, Ольга Калинова. Трио памяти невеликого художника
«Говоря о метамодернизме как главном явлении, происходящем в академической музыке сегодня, я не постулирую его тотальность. Вместе с метамодернистскими тенденциями продолжают существовать произведения, основанные на стратегиях послевоенного авангарда. Но физическое существование не всегда означает подлинное бытие – также как и создание и публичное исполнение произведений не всегда означает их актуальность».
РК: Литература часто зависима от музыки и наоборот. Они подглядывают друг за другом, подкармливают, прикарманивают, «выдают за своё». Герои – музыканты живут в романах Ромена Роллана, Зюскинда, Кортасара, Сарамаго. Литературные герои инспирируют музыкальные произведения. Возможна ли классификация этих взаимодействий?
Настасья Хрущёва: В своей кандидатской диссертации я пыталась классифицировать их, но теперь мне такая задача кажется глупой/ненужной/неуместной, а также слишком мелкой.
РК: При взаимном интересе музыки и литературы необходимо соблюдение некой дистанции», отстранения. В чём выражается эта дистанция, где находится «предконфликтный предел» между собственно литературой и собственно музыкой, эта «точка кипения»?
Настасья Хрущёва: Слишком сложный для меня вопрос.
«Метамодерн не манифестирует конец культуры, и, в отличие от постмодернизма, не проникнут эсхатологическими настроениями. Метамодернизм – это цветок, выросший над ризомой: о ризоме помнят только его корни, но сам он тяготеет вверх».
РК: Обращение к смерти – нечастое явление в музыке, в отличие от литературы. Вагнер, реквиемы Моцарта, Верди, «Песни и пляски смерти» Мусоргского, «Остров мертвых» Рахманинова… Какое оно, осмысление умирания, ухода, исчезновения, в Новейшее время? Изменилась ли сама смерть и отношение к ней в музыке? У Ж. Сарамаго в романе «Перебои в смерти» главная героиня Смерть обижается и перестаёт посещать людей, обрекая человечество на жизнь вечную, в связи с чем мир оказывается на грани провала, так как выясняется, что все институции в государстве существуют благодаря эксплуатации темы смерти – религия, ритуальный бизнес, культура и искусство, здравоохранение, демография, финансы при возможности вечной жизни и полном отсутствии смерти катятся в тартарары. Вопрос: если музыку представить антропоморфной, есть ли у неё причина ненавидеть человечество или разочароваться в нём? Как будет развиваться мир в этом случае?
Настасья Хрущёва: В общем да, метафора Сарамаго мне кажется уместной. Смерть покинула нас, весь этот постантропоцен, растягивание бытия человека в виде его цифровой копии, которая зачем-то продолжает мыслить. Это очень печально, потому что музыка есть мысль о Смерти, и если она нас покидает – музыка тоже заканчивается.
«Метамодерну не нужны отсылки к конкретным личностям, к конкретным авторам, к конкретным цитатам. Он пользуется всем этим, когда захочет – без кавычек и сносок».
РК: Философ литературы Морис Бланшо полагал, что подлинность текста состоит в его стойкости к «обнулению»: в готовности быть забытым, поруганным, непринятым. Если говорить о музыке, не является ли она более уязвимой и менее стойкой?
Настасья Хрущёва: Думаю, да, является.
РК: Литература, в частности, поэзия – это тяжелый физический труд. Как ваше тело включено в работу, как оно реагирует на высокое напряжение – протестует, умаляется, отстраняется, помогает? Есть ли у вас конфликт с телом, нужно ли «примиряться» с ним, что вы для этого делаете?
Настасья Хрущёва: Мой труд точно не тяжелый, поэтому конфликта с телом нет. Я даже не очень представляю, что это такое: я не вступаю в какие-либо отношения со своим телом.
РК: Как вы переносите быт, ненавидите? Моете посуду, стираете. Руки Цветаевой были стёрты от дневных стирок. Что противное в быте? А хорошее?
Настасья Хрущёва: Затрудняюсь ответить.
OpensoundOrchestra. Настасья Хрущёва. Пять песен на Рождество
РК: За вашим музыкальным высказыванием очевидны ваше сопереживание, милость, жалость к Другому («всех жалко и в сущности всем одиноко»). Ваша музыка исполнена сочувствия этому миру. А в чём проявляется злость? Отвращение, отторжение – есть ли они в том, что вы делаете? Злость в искусстве, это важно?
Настасья Хрущёва: О да, злость важна!
РК: Русский тупик, где его начало?
Настасья Хрущёва: Начало его в Земле.
Настасья Хрущёва. Русские тупики
РК: Близок ли вам испанский минимализм? В особенности Хавьер Наваррете.
Настасья Хрущёва: Погуглила Хавьера, прежде чем вам ответить! Нет, он для меня слишком приторный.
Настасья Хрущёва. Хор из спектакля «Что делать» (БДТ)
РК: Кажется, что вы – «человек девяностых» по способу взаимоотношений с реальностью, с топосом Петербурга. Какой ваш заговорённый маршрут в этом городе, какие заклинания?
Настасья Хрущёва: Это слишком красивый вопрос для меня.
Материал подготовила Жанна Сизова.
В тексте использованы фотографии Веры Безруковой, а также фрагменты из книги Настасьи Хрущёвой «Метамодерн в музыке и вокруг неё», 2020.
© «Русская культура», 2025
