Сергей Владимирович Дурасов — поэт, переводчик. Родился в 1963 году в Красноярске в семье инженеров. Почти всю жизнь живёт в Подмосковье. Окончил Московский университет, исторический факультет. В 1988 — 2009 гг. служитель Старообрядческой церкви, в том числе 15 лет священником в сельском храме Павлово-Посадского района Московской области.
Пишет стихи и прозу под псевдонимами Пётр Епифанов и Виталий Леоненко. Произведения выходили в журналах «Звезда», «Знамя», «Русская провинция», «Белый ворон», «Плавучий мост» и др., а также несколькими отдельными книгами. Автор опубликованных переводов с итальянского (Ф. Петрарка, Я. Саннадзаро, Б. Кастильоне, Дж. Б. Базиле, Д. Кампана, Дж. Унгаретти, К. Ребора, А. Поцци и др.) и французского (С. Вейль, Ф. Жакоте, Ф. Федье). Издал несколько комментированных переводов текстов византийской гимнографии (каноны Иоанна Дамаскина и Козмы Маюмского).
РАССКАЗ АВТОРА СОВРЕМЕННОГО БОГОСЛУЖЕБНОГО ТЕКСТА О СВОЕЙ РАБОТЕ ГИМНОГРАФА
Татьяна Ковалькова, редактор портала «Русская культура», попросила меня рассказать о написанном мною на церковнославянском языке «Каноне святым девам Иоанне и Тарасии Галльским» – иными словами, святым Жанне д’Арк (ок. 1412–1431) и Терезе из Лизье (1873–1897). Татьяну заинтересовали обстоятельства создания этого литургического текста, цель, с которой он был написан, и его поэтика. В этой статье я постараюсь выполнить её просьбу, следуя, в основном, заданным мне вопросам.
Сначала несколько слов о каноне как жанре греческой и славянской литургической поэзии. Канон представляет собою, условно говоря, поэму, посвящённую прославлению церковного праздника или святого и организованную довольно своеобразно. Он состоит обычно из восьми песен (имеются, впрочем, и немногочисленные каноны из девяти, трёх и даже двух песен), соответствующих так называемым «песням пророческим», гимнам из Ветхого и Нового Завета, с первых веков христианства используемым в богослужении. По изначальному замыслу, каноны исполнялись так: пелись попеременно стихи из «пророческой песни» и из канона. Стихи канона должны были перекликаться со стихами песни, выражая идею единства небесной и земной Церкви, единства божественного Откровения, данного человечеству в Ветхом и Новом Заветах: строки Библии, отзываясь в гимнах о жизни и подвигах святых новых времён, как бы сплавляются с ними силой божественного огня, от начала веков живущего в человеческих сердцах.
Самые древние дошедшие до нас каноны относятся к VII веку; они написаны в монастырях Палестины. Позднее этот жанр распространился на весь православный Восток: Малую Азию, Грецию, Балканы, Россию, Грузию. Славянские народы, в том числе наш, приняв христианство от Византии, позаимствовали от неё и весь корпус богослужебных книг. Каноны были переведены на церковнославянский язык. При этом метрика греческого стиха, как правило, регулярная, была потеряна: славянские каноны в поэтическом отношении представляют собой свободный стих. Впрочем, пока каноны полностью пелись, напев их оставался регулярным: каждая песнь канона имела предваряющую строфу (она называется греческим словом «ирмос», то есть «связь»), которая в количественном и мелодическом отношении представляла собой образец для всех остальных строф в этой песни. В Греции каноны исполняются так и до сих пор. В России положение изменилось в XVII веке, когда вошло в обычай петь только ирмос, а остальные стихи читать. А стихи пророческих песен читать и вовсе перестали, кроме одного лишь периода Великого поста. Это привело к тому, что стихи канона перестали привязывать к ирмосу. Их длина и ритм отныне полностью были во власти составителя. Пусть это покажется странным, но расширение авторской свободы послужило канонам во вред: они в большинстве стали многословными и маловыразительными. Вот уже четвёртый век жанр канона переживает упадок. Впрочем, то же можно сказать и о самом церковнославянском языке. Примеры настоящей поэзии среди канонов, созданных в последние три века, крайне редки. Канонизация многих новых святых в конце ХХ века в Русской Православной Церкви вызвала оживление литургического творчества; появилось очень много новых богослужебных последований, каждое из которых включает в себя и канон. Но уровень их при этом, как правило, низок.
Лишь стереотипы современной светской культуры мешают по достоинству оценить поэтическую высоту создателей византийского канона, величие и смелость их замысла. Справедливость требовала бы причислить уже упомянутых Иоанна Дамаскина, Козму Маюмского и нескольких других авторов канонов к крупнейшим поэтам нашей цивилизации, наряду с Данте. Однако, работ, посвящённых именно поэтическому анализу их творчества, кажется, не существует до сих пор.
С сожалением приходится признать, что и изначально, с самых первых веков христианства на Руси, русские каноны по своему поэтическому уровню, содержательности и выразительности уступали не только канонам «классической» поры – творениям Андрея Критского, Иоанна Дамаскина, Козмы Маюмского и других основоположников жанра – но и более поздним греческим канонам (X – XVI вв.). В основе творчества Дамаскина и его коллег и продолжателей были не только семь веков христианского богословия и гимнографии, но и тысячелетие древнегреческой поэзии и философии – то, чего Русь, увы, не знала или знала лишь отрывочно. Возможно, лучшим творцом канонов на нашей почве был выходец из Сербии монах Пахомий Логофет (XV в.). Поэтически выдающееся произведение представляет собой «Канон Святому Духу Параклиту», написанный знаменитым афонским монахом Максимом Греком, когда он, неправедно обвиненный, находился в заточении в Иосифо-Волоколамском монастыре. Но и Пахомий, и Максим – люди, сохранявшие тесную связь с греческой речью и поэтической традицией. Из чисто русских авторов, которые, как правило, греческого языка не знали, я выделил бы патриарха Ермогена: он считается автором канона Казанской иконе Пресвятой Богородицы – произведения, несомненно, яркого и вдохновенного. Еще одним прекрасным памятником древнерусской поэтической речи является гораздо более древний, еще домонгольский, канон Покрову Богородицы. Но каноны такого уровня таланта, языкового чутья и мастерства всё-таки у нас немногочисленны.
Я много лет был членом, а затем клириком Старообрядческой Церкви, в основном сохраняющей верность древнерусскому богослужебному укладу; осознаю себя им и в настоящее время. Богослужебные тексты всегда волновали меня не только как освящённые традицией тексты для обращения к Богу, но и как произведения поэзии. Мне отчасти помогали в этом как некоторые познания в греческом языке, так и определённое чутьё к красоте славянского слова. В начале и середине 1980-х гг., примерно двадцати – двадцатитрёхлетним, я делал первые попытки писать каноны, но ни одну из этих попыток не довёл до конца. Первый мой относительно удачный опыт в этом роде относится к 1996 году: составление службы Аркадию и Константину Шамарским – уральским старообрядческим подвижникам и мученикам веры, скончавшимся в середине XIX в. С тех пор мною было написано около тридцати полных богослужебных последований или отдельных канонов святым и праздникам чудотворных икон Богородицы. Эту работу я продолжаю и теперь, спустя одиннадцать лет после прекращения активного церковного служения. Бόльшая часть этих текстов используется (или использовалась) в богослужении Старообрядческой Церкви и единоверческих (т. е. пользующихся старыми обрядами) приходов Русской Православной Церкви; но и её новообрядные приходы несколько раз обращались ко мне с просьбами о написании служб. Я всегда пишу их в согласии с языковыми традициями и правилами дониконовского периода, полагая, что никоновская реформа XVII в. нанесла большой вред литургическому слову на Руси и поспособствовала упадку церковнославянской книжности вообще.
Теперь о каноне святым девам Галльским. С официальной точки зрения и моей церкви, и церкви господствующей, патриаршей, он является проявлением «экуменической ереси». Обращаясь к святым Католической Церкви на языке православного богослужения, я, получается, признаю её святых – подлинными святыми, а значит, свидетельствую о вере в благодать спасения, подаваемую в этой церкви, чего православные гласно и соборно не признают. В наше время ни в одном храме русского православия чтение и пение этого канона невозможно. Есть люди, для которых одного этого текста достаточно, чтобы считать меня опасным еретиком и врагом Церкви.
Да, я верю, что и рядовые чада, и служители, и иерархи Католической Церкви могут быть подлинно святыми. Я не считаю, что различия, существующие между сложившимися традициями христианского Востока и христианского Запада, отлучают от Христа и от спасения ту или иную часть церковного тела. Обе этих части, по моему убеждению, составляют единый живой духовный организм. (Замечу в скобках, именно так смотрел на разделения в христианстве покойный папа римский Иоанн Павел II.)
Канон написан не для какой-то экуменической общины. Не знаю, есть ли хоть один человек на свете, который пользуется им в своей личной молитве. Я написал его, следуя лишь внутреннему порыву: так же, как пишутся вообще стихи. Это было просто потребностью, помимо всяких мыслей о дальнейшей судьбе моего текста.
Тереза Мартен — кармелитская монахиня, одна из четырёх женщин, удостоенных титула Учитель Церкви. Фото ок.1897 г.
Откуда родилась потребность в его создании?
То было трудное, но и плодотворное для меня время. В январе 2008 г. я впервые в своей жизни приехал во Францию. Туда меня привело горячее желание заняться переводами сочинений Симоны Вейль, с личностью и судьбой которой я познакомился годом раньше, и она меня сильнейшим образом заинтересовала. Симона Вейль смотрела на догматическое учение Церкви, её каноны, её историю далеко не традиционно, совсем не так, как в течение всей своей церковной жизни был приучен смотреть я. Но у меня было труднообъяснимое чувство, что за ней стоит какая-то существенная и важная правда, которую я обязательно должен рассмотреть ради интеллектуальной и нравственной честности. С этой целью я провёл в Париже два с половиной месяца в почти непрерывной работе. Я купил многие сочинения Симоны Вейль (а ещё часть мне подарили добрые люди, проникшиеся сочувствием к моему поиску) и проводил все дни в переводах. И хотя мои занятия не оставляли мне времени даже на посещения музеев, хотя жил я в предместье, населённом иммигрантами всех рас, а возвращаясь на метро из центра, часто бывал единственным белым человеком в вагоне, – при всём этом мне открылась некая тайная Франция, молящаяся, хранящая свою древнюю веру, Франция, о существовании которой я до тех пор вообще не догадывался. Я с детства любил образ Жанны д’Арк, немало читал о ней; года за три до поездки мне в руки попала «История одной души» Терезы из Лизье, взволновавшая меня до слёз; но связать их с современной Францией я, тем не менее, до своей поездки не мог. И вот что-то такое произошло, вероятно, с духовной помощью их самих, а также и Симоны Вейль.
Из прочитанных прежде сочинений Симоны я знал, что почти до самого конца своей недолгой жизни (34 года) она относилась и к Жанне, и к Терезе довольно критично. Мне кажется, отчасти повинны в этом обстоятельства: имя Жанны в 1920-е и 1930-е годы поднималось на щит правыми французскими националистами, в годы Второй мировой войны – сторонниками маршала Петена. (Зато в наше время из французской церковной жизни почитание Жанны д’Арк откровенно изгоняется; в 2008 г. я видел бесчисленные свидетельства этого; думаю, что в последующие годы эта тенденция могла только усилиться.) Так же и образ св. Терезы во время Первой мировой войны официальная военная пропаганда активно использовала для поднятия морального духа солдат. Для левых пацифистов, одним из которых в свои юные годы была Симона Вейль, оба этих имени были как бы эмблемами противоположного лагеря. Чтобы изменить отношение к ним, Симоне нужно было очень многое пережить и передумать. Но сегодня Симона становится в глазах уже новых французских левых таким же объектом абсолютного неприятия, как Жанна и Тереза. Мне кажется, теперь она – с ними у Бога, в той любви, в том братском согласии, которое связывает святых разных времен.
Одним словом, канон свв. девам Галльским связан с моими переживаниями, мыслями и молитвами в те проведённые во Франции месяцы.
Спустя много лет, а именно, минувшим летом я получил электронное письмо из Франции, из Авиньона. Его автор сообщал мне, что ему стал известен текст этого канона, и он намерен опубликовать его славянский оригинал и французский перевод в одном христианском журнале, с которым он сотрудничает. Для меня это было светлым и ободряющим известием.
Теперь – ответы на некоторые отдельные вопросы Татьяны.
ТК: Вторая часть Канона очень поэтична. Там есть интонация Псалтири. Это значит, что за словами молитвы стоит личный духовный опыт. Я обратила внимание на такие строки: «Просветила еси неразумия тму глубокую, иже неправедныя клеветы сплетающих нечестивыя уста заградила еси, и от земли яко огненный столп, к небеси востече, дево и мученица Христова, Иоанно славная».
СД: О поэтичности канона судить не мне. Я рад, если что-то в нём представляется не чуждым поэзии. А интонации Псалтыри и даже прямые цитаты из неё звучат во всем каноне, с начала до конца. И это неизбежно: ведь литургическая поэзия не изобретает сама сравнения или образы, а заимствует их из Псалтыри, из пророческих книг Ветхого Завета (особенно у Исаии), из Песни Песней.
Что касается приведённого Вами стиха, он имеет чисто историческое содержание. На допросах, в ходе которых судьи, а с ними и учёные богословы, пытались уличить Жанну в ереси, она давала ответы поразительные по простоте, силе и духовной трезвости; их сохранили протоколы. Жанна говорила как подлинно человек Божий, и сами её враги чувствовали её силу. Вот об этом и стих.
ТК: В тексте Канона чувствуется осязание найденного идеала, как источника подлинной силы и энергии. Как Вам открылась эта святость?
СД: Очевидцы передают, что английские солдаты, участвовавшие в казни Жанны, после её смерти напились и, пьяные, со слезами говорили: «Мы сожгли святую». Святость открывается даже грешным людям. А как это происходит, я не умею сказать.
ТК: Есть что-то таинственное в Вашем обращении со словом на уже мёртвом языке, коим является церковнославянский. Однако Вы с ним обращаетесь как с языком живым:
«…иже потопляемым во отчаянии бури, руце две спасения простертыя, иже во тьме заблуждьшим, две звезды путеводныя, иже всем жаждою греховною палимым, прохладныя живоносныя струи, от единого источника текуща, Иоанно и Тарасие…»
СД: Я и отношусь к церковнославянскому языку как к живому. Для меня он живой. Убеждён, что на нём можно выражать самые заветные чувства и самые тонкие переживания, особенно в поэтической форме. Имеется же опыт создания литературного языка и новой литературной традиции на основе языка Библии. И латинская поэзия в Европе до сих пор не угасает, хотя, к сожалению, она не известна широким кругам читателей.
ТК: Интересно сравнение сожжения Жанны с горением в печи вавилонской трёх отроков, описанным в книге пророка Даниила. Православное богословское трактование этого подвига строится на антиномии: огонь греха – вода чистоты. Ваш образ взят отсюда?
СД: Если Вы имеете в виду этот стих: «Не остави сродное си достояние, люди твоя, Иоанно страстотерпице, и посреде огня страстей и искушении, и якоже древле представши, молитв твоих росою прохлади…», то в нём Жанна сравнивается даже не с тремя отроками, а с ангелом, посланным от Бога и угасившим огонь печи, в которую они были брошены. Жанна, пошедшая в огонь ради верности призванию, возвещённому ей Богом, в своей посмертной жизни оказывается тем ангелом, который имеет от Бога силу и благодать спасения людей, опаляемых огнём бедствий, скорбей и соблазнов.
Надо пояснить, что в любом каноне, посвящённом любому святому или празднику, седьмая песнь всегда связана с темой трёх отроков, которые отказались покланяться золотому истукану, сооружённому вавилонским царем, и были брошены за это в раскаленную печь (Дан 3:1–50). Возьмём ли мы канон на Св. Пасху Иоанна Дамаскина или канон на Рождество Христово Козмы Маюмского – и там в седьмой песни содержатся какие-то аллюзии на это сказание из книги Даниила. Соответственно, восьмая песнь канона всегда опирается на благодарственный гимн тех же трёх отроков, воспетый после того, как они были спасены от огня чудесно явившимся ангелом (Дан 3:52–90). Обязательность этих соответствий определяет собой и язык, и образный строй в каждой строфе. Канон как жанр вполне соответствует своему названию: определённому правилу в нём подчинено буквально всё. Что, однако, не исключает того, что в канонах подчас живо проявляется личность, судьба и творческая индивидуальность автора, что в лучших из них живёт непосредственное религиозное чувство и подлинная поэзия. К тому же пытаюсь стремиться и я в тех канонах, которые пишу.
ТК: Интересно, а у католиков те же богословские и литургические образы?
СД: Если мы говорим о традиционной латинской гимнографии Западной Церкви, я не являюсь её глубоким знатоком. Я читал отдельные гимны галльского епископа и поэта VI в. Венанция Фортуната и поэтов-францисканцев XIII в. Фомы из Челано и Якопоне да Тоди, но этого слишком мало, чтобы судить обо всей огромной многовековой традиции. Несомненно, язык Псалмов и Песни Песней влиял и на западные церковные гимны, но, кажется, в меньшей степени, чем на Востоке. Такого жанра, как канон, сплавляющий воедино ветхозаветные гимны с собственно христианской поэзией, на Западе не было. А то, что там было, к сожалению, почти полностью стало достоянием истории: эти тексты можно услышать лишь на концертах старинной музыки. Реформа Второго Ватиканского собора 1962–1965 гг., отменив богослужение на латыни, вывела из употребления почти всё, что было создано церковными поэтами за предыдущие полтора тысячелетия. Взамен этой высокой, подлинной, торжественной поэзии были введены песни с примитивными мелодиями и благочестивыми, но посредственными стихами, отвечающими разве что самому невзыскательному вкусу.
ТК: Представляется ли Вам возможным, чтобы Ваш канон явился, пусть небольшим, но всё-таки реальным вкладом в дело восстановления единства христианских Востока и Запада?
СД: Канон писался с верой в возможность восстановления этого единства, а как и в каких формах оно будет достигнуто, я этого не могу знать. У меня есть лишь совершенно субъективные мысли, что мир идёт к новому Средневековью, и этого не избежит ни Россия, ни Франция. И святая Жанна д’Арк станет живым и непосредственным образом спасения всего самого светлого, чистого, драгоценного в душе Европы. На что-то подобное уповала и св. Тереза из Лизье, которая горячо почитала Жанну и в свои, казалось бы, спокойные 1890-е годы, когда ничто не предвещало грядущих мировых катаклизмов, призывала её на спасение Франции… Может быть, Тереза предвидела не только события ХХ века, но смотрела и намного дальше, в наше будущее? Во всяком случае, я хотел бы быть духовно и морально готовым ко всему, что оно нам готовит, и помощи в этом прошу только у Бога, в которого верю – Отца, и Сына, и Святого Духа. Если в молитвенном чтении написанного мною канона хоть одна душа обретёт хотя бы крупицу такой готовности, это будет для меня большим счастьем. Ничего большего я и не желал бы.
 |
 |
Сестра Тереза Мартен (будущая святая) как исполнительница роли Жанны д’Арк в театрализованном представлении. Фото начала 1890-х гг.
ТЕКСТ КАНОНА НА ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОМ ЯЗЫКЕ (ГРАЖДАНСКИЙ ШРИФТ)
Тропарь, глас 4. Иже Галлии твердая забрала, и Церкве светоноснии столпи, девственная сердца, неизреченною любовию Христовою горящая, днесь в концех вселенныя, похвалами и песньми да почтутся. Орла пренебеснаго птенцы пламеннокрылыя, Иоанно преименитая, и доброславная Тарасие, иже свыше светом трисолнечным озаряемы, у Светодавца Бога испросите, еже мирови смирение подати, церквам единомыслие, и душам нашим велию милость.
Канон, глас 4. Песнь 1. Ирмос. Лицы Израильтестии, невлажными стопами, понта Чермнаго морскую глубину прогнавше, всадники тристояща враги видяще в ней погружены, с веселием пояху: поем Богу нашему, яко прославися.
Запев: Святыя девы Иоанно и Тарасие, молите Бога о нас.
Соберете Богови преподобныя Его, от восток солнца до запад, Духом и истинною вознести, благодарения жертву непорочную, да прославим дев Христовых священную память, в радости поюще: поем Богу нашему, яко прославися.
Звезды иже на церковней тверди от запада восиявше, на востоце яко утро прекрасное восходите, Солнца праведнаго пришествие возвещаете мирови, немолчными усты поюще: поем Богу нашему, яко прославися.
Стада Христова избранныя агницы, девическим ликом во славе совокупляемы, невещественными гусльми звеняще, песнь новую возглашаете, ейже любоплотнии уми навыкнути не могут, Агнцу Божию, Иже за мир заколенному, яко прославися.
Богородичен. Прешедше страдании чермную пучину, вослед Тебе, Дево, отроковицы приведошася, и ныне у престола Царя Славы предстояще, с лики ангельскими в радости взывают: поем Богу нашему, яко прославися.
Песнь 3. Ирмос. С высоты сниде волею на землю, Иже превыше всякия власти, и смиренныя вознесе из рова преисподняго, рода человеча, несть бо пресвята, паче Тебе, Господи.
Во удолиих Галльских израстше, яблони доброцветущия, плоды сладкоуханными Церковь обвеселисте, и ныне жаждущая сердца, росою оросите духовною, да Вертоградарю небесному принесем плоды добродетельныя.
Иоанно крепкодушная, яже свыше силою во брани препоясавшися, испроверже сильныя молитвенным оружием. Темже победу нам даровавшему Христу возопием, несть свята паче Тебе, Господи.
Во осенней студени, весна красная возсия, дивным цветом чистоты небесныя, яже в девах предобрая Тарасия, Божия невеста, Иже от корене Давыдова процветшему Жениху поет в веселии: несть свята паче Тебе, Господи.
Богородичен. Иже яко младя, на руку возлежа Мариину, ныне на небеса взыде, и апостольскими гласы во вселенную возгреме, и Той судит концем земли, вознося верных рог, царскому священию подавая крепость. Слава силе Твоей, Господи.
Седален, глас 2. От любве душевныя вам взываю, звезды, иже несветимую тму просвещающи моея души, яже в путех Божественныя воли богомудрыя наставницы, девы христоносныя, от мрачных падении раба своего покрыйте и соблюдите, и на стези спасения направите, иже к Богу вашими молитвами.
Слава, и ныне. Богородичен. Богородице безневестная пречистая, Яже без семене рождьши всех Владыку, Того со святыми девами непрестанно моли, избавитимися всякого недоумения, и дати умиление и свет души моей, Яже едина вскоре заступающи.
Песнь 4. Ирмос. Любве ради, Щедре, Своего Си образа, на кресте Своем стоя, и растаяшася языцы. Ты бо еси Бог мой, крепость моя и похвала.
Да посрамиши премудрость премудрых, да величавых супостат низложиши, избрал еси деву Твою Иоанну, во еже победительная о имени Твоем воспевати: Ты еси Бог мой, Исусе, крепость моя и похвала.
Века сего гордящиися на Бога язык смиряя, кроткою силою словесе крестнаго, богомудрая Тарасие, с Павлом взываеши: Ты еси, живоносне Кресте, слава моя и похвала.
Радуйтеся, девы богокрасныя, яже добре течение скончавше, веру и любовь соблюдосте, ныне же венцы нетленными на небесех сияете. Вы есте красота церковная, и отечеству вашему слава и похвала.
Богородичен. Радуися, Скиние Божия избранная, радуися, девам венчание и матерем благословение, с Благословенным Плодом пречистаго чрева Твоего, Ему же вси зовем: Ты еси Бог наш, крепость наша и похвала.
Песнь 5. Ирмос. Возсияй ми, Господи, свет повелении Твоих, яко к Тебе, Христе, дух мой утреннюя поет: Ты еси Бог мой, и к Тебе прибегох, Царю мирныи.
Возсия днесь память огненнаго твоего страдания, огнесветящая звездо, Богоневесто Иоанно, и спасения лучи повсюду простирает, Жениха твоего всесильным именем.
Озарила еси землю Галльскую, яко второе солнце, облаки мрачнаго греха отгнала еси, Богу возлюбленная дщи, нам же мати боголюбивая, дево светоносице Тарасие.
Востани, севере, и гряди, юже, в вертограде девственнем возвейте ветри, исполняюще вселенную мирными ароматы, яже мироносиц Христовых молитвами.
Богородичен. Яко утро обретеся заутреннее, Солнца правды во утробе заченши, и от сосцу млеком доиши, Иже тварь всю милости насыщающаго, Богородице Марие, девственным душам заступнице.
Песнь 6. Ирмос. Да не погрузит мене буря водная, ни да пожрет мене глубина: отвержен убо бых во глубины сердца морскаго зол моих. Тем Ти вопию, яко Иона: да взыдет от тля живот мой, к Тебе, Многомилостиве.
Да не объимет мене тма многая, еже от Солнца моего отступити, но да и во мраце страдании, любовию Твоею, Женише, озаряюся, на одре болезненнем Тарасие взывааше, да взыдет пение мое к Тебе, Многомилостиве.
Разгнала еси мглу от сердец глубокую, немокренно преминула еси, клеветы человеческия лютую пучину, и от земли яко огненныи столп, к небеси востече, мученице Христова, Иоанно славная.
Иже потопляемым во отчаяния бури, руце спасения простертыя, иже во тме заблуждьшим, две звезды путеводныя, всем жаждею греховною палимым, прохладныя и живоносныя струи, от единаго Источника текуща, Иоанно и Тарасие.
Богородичен. Тобою Троичное таинство сказася мирови: Единородное бо Слово безначальнаго Отца, из Тебе, Пречистая, облечеся плотию, и пострадав, воскресе, и ко Отчему престолу восшед, на землю Утешителя Духа посла, иже Тя Богородицу верою славящим.
Кондак, глас 3. Подобен: Девая днесь. Агнца непорочнаго возлюбленныя агницы, яже от Галльския земли избранныя, Иоанно и Тарасие, богоневестныя отроковицы, о мире всем непрестанно молите Жениха небеснаго, Иже безначально от Отца рожденнаго, Отроча младо, превечного Бога.
Икос. Еще на заре жития вашего суще, и Света истиннаго зарю сердечныма очима узревше, вослед Тому возжеленно потекосте, и благодатными лучами Сего вельми просветистеся. В телесех девических мужескую доблесть показасте, и в юных летех паче старец мудрость духовную. И в подвизех еже по Христе страдания вашего, победныя почести взясте. Ова крест яко меч в деснице держащи, за люди христоименитыя душу положи, вещныи пламень победивши, и яко искра легкая возлете на небо; ова же смиренномудренно с любовию житие прейде; но и на одре болезни смертныя лежащи, яко славий сладкогласныи, благодарными пении концы огласи. Иоанно и Тарасие, сестры боголюбезныя, аще и времены многими друга от друзей отстояще, но яко единем сердцем подвизавшеся, единаго Духа Животворящаго причастницы явистеся, Иже от Отца исходящаго, и Сыном посылаемаго, и Церковь Свою яко невесту, неизреченною добротою истины одеющаго. Темже и о нас, богокрасныя юницы, молите Иже вас уневестившаго, Иже мира честною Си кровию обновити пришедшаго, Отроча младо, превечнаго Бога.
Песнь 7. Ирмос. Юноши три в Вавилоне, веление мучителево на буйство преложиша, и посреде огня ввержени, прохдаждаеми вопияху: благословен Бог отец наших.
Не остави сродное си достояние, люди твоя, Иоанно страстотерпице, и посреде огня страстей и искушении, и якоже древле представши, молитв твоих росою прохлади. Благословен Бог отец наших.
Пламенем еже ко Христу любве разжизаема, богомудрая Тарасие, пещь страстей певцем твоим угаси, и на покаяния стези настави, и Тому единому звати научи: благословен Бог отец наших.
Отрочате малаго зрети не терпяще, сотрясошася и падоша египетская рукотворения; но и днесь приидите, юницы, иже Младенца Христа сестреницы, во еже сокрушити прелести безбожныя идолы, силою Бога отец наших.
Богородичен. Якоже во огненней пещи, безлетнаго Сына Твоего спасеною росою окропившеся, пояху тричисленнии юноши, тако и ныне языки огнедухновенными, Церкви, яко дождем орошаема, поет и славит Иже в Троице единаго Господа.
Песнь 8. Ирмос. Земля и вся яже на ней, море и вси источницы, небеса небес, свет, тма, мраз и зной, сынове человечестии и иереи благословите Господа, и превозносите Его во веки.
Да воспоет земля, пепел непорочнаго тела твоего приемши, реки да восплещут руками вкупе, от лица Господа сил, Иже тебе, Иоанно, победу даровавшаго, и славою премирною венчавшаго во веки.
Пойте Богови вся древа дубравная, травы сельныя и источницы, снегосветлыи крин весенний девственныя чистоты, Тарасию похваляюще, благословите Господа, и превозносите Его во веки.
Трисветло чту едино Божество: Вседержительное Солнце воспеваю – Отца, Солнца славлю и Сына, Иже сердца просвещающа, исходному Солнцу кланяюся, Духу правому, Иже вся животворящу, светоносною благодатию.
Богородичен. Благословенна Ты в женах, Марие богоневестная, глас радования Ти Гавриил взывает: яко Дух Святыи найдет на Тя, яко да вся племена земная звати научиши, превозносите Господа во веки.
Песнь 9. Ирмос. Рожество Ти нетленно явися, Бог из боку Твоею пройде: плоть нося явися на земли, с человеки пожил есть. Тя, Богородице, тем вси величаем.
Сеявше во страданиих, ныне с веселием жнете, на небесех неоскудно радостныя класы. Капли убо слез и кровей ваших, во стенах вышняго Иеросалима, яко камение сияют многоценное.
Сеявшеся телесы святыми во юдоли плачевне, востаете в силе, красны добротою паче дщерей человеческих. Чада Христовая превозлюбленная, Царствию Его наследницы, тоя части и любящия вы сподобите.
Иоанно и Тарасие, две сещиы неугасимыя, пред небесным престолом молитвенно горящия, сущим на земли разумы светом Духа озарите, да вас племена земная непрестанно величаем.
Богородичен. Образ неизменныи Сущаго, вас Себе сообразны показа, Свет Иже от Света, божественныя светлости предивно исполни, Матере Божия избранныя дщери, Иоанно и Тарасие, Ея же славяще, вас величаем.
На заставке: Базилика Святой Терезы в Лизьё (Нижняя Нормандия), построенная в нео-византийском стиле в 1929-1954 годах.
© С.В.Дурасов, 2021
©»Русская культура»,2021
