Эфир 23 августа 2024 https://www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=45728 С 9:20 — 22:30

Татьяна Путренко: Мы обычно с Вами в рубрике «Петербургский текст» говорим о поэтах и прозаиках, в общем, о литераторах, так называемого, Бронзового века. А сегодня, насколько я понимаю, Вы хотите рассказать нам о скульпторе, об известном скульпторе.

Татьяна Ковалькова: У нас грустный повод. Жанна Ивановна Бровина, о которой сегодня пойдет речь, она ушла от нас только что. Совсем недавно отметили её 80-летний юбилей. Конечно она болела, что понятно в таком возрасте, но всё равно — это всегда очень неожиданно. Но, что утешительно было для нас всех, друзей, что не было печали. Это такая редкость, когда человек уходит и нет вокруг всего этого события и ритуала, вот этой печали смерти. Она ушла очень светлая, даже радостная, я бы сказала.

Т.П.: Известны её выставки последних лет. Нельзя сказать, что её имя было не известно.

Т.К.: Не на слуху, ибо она всегда, как и большинство деятелей, так называемой, второй культуры, вела такую камерную жизнь, не суетную. Но, тем не менее, её давно оценили. Например, в Русском музее, на экспозиции второй половины ХХ века, которая уже несколько раз менялась, её скульптура — одна из знаменитых голов — ликов из бронзы, продолжает присутствовать. Кроме того, была большая ретроспективная выставка в Matis Gallery в 2015 году. Там была представлена и живопись и скульптура. А вот совсем недавно, там же, прошла выставка её графики, так как в последние годы она перешла на графику. Ну, и потом она ещё известна в паре с художником Валентином Левитиным, её мужем, с которым они прожили шестьдесят лет. Валентин ещё, слава Богу, жив, хотя он на 10 лет её старше.

Т.П.: Мы действительно знаем её как художника, как графика и скульптора. А поэзия?

Т.К.: Вы знаете, она как раз попала во «вторую культуру» именно как поэт. Она родилась в 1941 году, в Ленинграде, и со школьных лет стала посещать всякие литобъединения. Фактически, как она сама пишет в своей автобиографии, опубликованной в ставшем уже популярным исследовании Юлии Валиевой «Лица петербургской поэзии», что ей удалось попасть в те ЛИТО, где были все: Бродский, Бобышев, Охапкин, Кривулин, но прошла там по касательной. По первому образованию она инженер-радиотехник. Она закончила ЛИТМО. И, кстати говоря, была увлечена невероятно математикой и радиотехникой. И вот есть такая первая её замечательная книжка, которая называется «Солнце первого дня».

Т.П.: Она была издана?

Т.К.: Я думаю, что это скорее всего, Самиздат, ибо текст машинописный, но обложка выглядит полиграфически профессиональной. «Солнце первого дня» — это в буквальном смысле! Это ранние стихи, которые она написала в 20-летнем возрасте. Они проникнуты  живостью и светом, такой непосредственностью, которую большинство к 20 годам теряют, а у неё эта свежесть чувств сохранилась. Чтобы проиллюстрировать эту мысль я прочту отрывочек из одного раннего стихотворения. Наверняка оно посвящено кому-то из своих однокурсников, с которым она училась в ЛИТМО.

Ты не только во сне
мне снишься,
Снишься даже —
на математике!
Это уж, наверное,
слишком:
мой любимый предмет.
и — нате-ка!
Знаю,
это, наверное, глупо:
Вместо
Лейбницевской формулы —
вспоминать
чуть шершавые губы,
целовали меня
которые…

Ну и так далее.  Это очень искренние и непосредственные стихи. Благодаря участию в ЛИТО, она попала в среду и познакомилась там с Валентином Левитиным. Довольно рано, в 1963 году, то есть ей было чуть за двадцать. И Жанна признается, что тут жизнь её кардинально изменилась. Она отшучивалась, когда говорили о ней в паре с Левитиным, что «я вышла из ребра Левитина». И всегда она к нему относилась с большим пиететом, всю жизнь. По её признанию, в первые годы их совместной жизни она боялась говорить ему «ты». Конечно, именно Левитин повлиял на её окончательный выбор между поэзией и живописью. И она стала искать способы выразить себя уже в другом виде искусства.

Т.П.: А дальше было Мухинское училище, насколько я понимаю.

Т.К.: Да. Потом она закончила, тогда одно из самых свободных в творческом отношении, Мухинское училище, отделение дизайна. Там, как раз, собирались все люди, которые были…

Т.П.: Это училище сравнивали с Академией художеств и ставили даже впереди.

Т.К.: Да, конечно! Академия настаивала на академизме в стилистическом отношении и соцреализме в эстетическом. А в Мухинском училище было очень много веяний. Там поощрялась творческая свобода художников, в том числе и тех, кто развивали, скажем, традиции русского авангарда. И Жанну, и Валентина Левитина приписывают к наследникам традиции русского авангарда. Но, на самом деле, здесь очень много оговорок.

Т.П.: Но традиция авангарда явно присутствует, если иметь ввиду её «лики».

Т.К.: Да, можно теперь говорить о традиции авангарда. Такой оксюморон, сложившейся в России из-за искусственно прерванного процесса в 1930-е годы.

Надо сказать, что Жанна Бровина — тринадцатый герой наших с вами встреч.  Из них была только одна женщина, — это поэт Елена Шварц. Не случайно, что именно Жанна смогла подружиться с Еленой. У неё есть портрет Елены Шварц, если то, что она писала можно назвать портретами в строгом смысле, ибо она никогда не писала с натуры. И, более того, никогда не пользовалась никаким фотографиями или зарисовками. Для неё не были важны черты лица.

Т.П.: Это была память о человеке?

Т.К.: Да, и, более того, не просто память, а память от его образа, который сложился в её душе. И она настаивала на этом. Например, совсем ещё недавно, год назад, написала портрет Гессе.  Она не видела даже фотографии Гессе, но зато прочла его тексты. Это портрет созданный из восприятия этих текстов личностью особенного читателя. И это довольно типично было для неё.  Я спрашивала у неё, влияет ли личное общение с человеком на тот образ, который она потом воспроизводит по памяти? Она сказала, что даже это не влияет! Происходит это потому, что в минуту общения человек может проявить свои случайные (не характерные для него) свойства. А вот то шестое чувство, которым она людей воспринимала, оно было, с её точки зрения, абсолютно точным. Это она и считала портретом. В своей автобиографии, опубликованной в книге Юлии Валиевой, есть такое детское воспоминание. В большой коммуналке жил её отец после развода с мамой. Квартира целиком когда-то принадлежала известной петербургской семье Софроницких. И она там его навещала.

Т.П.: Там жили Софроницкие?

Т.К.: Да, в этой же квартире оставались некоторые члены этой семьи. Её папе досталось две комнаты, когда один из Софроницких уехал в Москву. И вот она навещала отца и познакомилась с ними. И она пишет, что там были очень интересные разговоры, содержания которых она совершенно не помнит, но она помнит этих высоких статных людей и свет, который от них шёл. Она была ещё подростком, но вот эта её способность видеть свет или, даже точнее, вычислять людей, от которых идёт свет…

Т.П.: И отражать этот свет…

Т.К.: Точно! То есть, это такое первое очевидное проявление вот этой её уникальной способности. Потом она стала развивать её и приводить с помощью художественных средств  к определённой форме. То есть, всё, что она создала, как мне кажется, — это люди света, это нечто созданное из света. И ей удалось каким-то образом найти форму этому видению света в человеке, в предметах, в мире ограниченного трёхмерного пространства.

Т.П.: Возможно, вот это сочетание художественного творчества и поэзии, даёт возможность выразить этот свет!

Т.К.: Да, точно!  Есть такое её признание: «Тогда концепту Москвы, соц-арту противостояла петербургская апофатика высказывания. Каждый поэт и каждый художник имел свой собственный опыт временного развёртывание складок пространства-времени. Складок пространственно-временного дыхания. Бывало, и очень часто, стихи рождались у художников, а пластика, в основном графика, рождалась у поэтов. У меня, например, при переходе от стихов к пластическим искусством стихи растворялись, вплетаясь в скульптуру».

Т.П.: Вот, это то самое.

Т.К.: Именно! Второй основной чертой Жанны, вполне логично вытекающей из первой, о которой мы сейчас сказали, было присутствие радости. У неё тоже в одном раннем стихотворении есть такая строчка:  «Я иду за пятнистым солнцем. Мне нравится радоваться». И вот её дочка Ирина замечательно сказала недавно: «одни мамы учат дочек кулинарным изыскам, другие мамы, — как ввести хозяйство, третьи, — как правильно выйти замуж и так далее. Я слаба во всех этих делах, но меня мама научила только одному – умению радоваться».

Т.П.: Это дорогого стоит!

Т.К.: Да. И ещё она сказала о том, что раньше это  было для неё естественно и только сейчас, с возрастом, она поняла, что эта действительно уникальная способность, которую в ней все замечают, воспитана мамой.

Татьяна Ивановна, наверное, надо почитать стихи.

Есть такое замечательное стихотворение, которое Жанна сама любила и любили её друзья: «Раскинул крылья белый поводырь». Но мне кажется, что лучше послушать её голос, запись, где она читает именно это стихотворение.

Раскинул крылья
Белый поводырь,
Он изнемог
В отчаянии своём,
И пономарь
Качается при нём —
Кленовый носик,
Щепотка горы —
Все до поры,
До узнанной поры…

А из норы, из нор, из пор, из глаз —
Кипящий дым
Убитого ружья —
И радуются древние мужья,
И стелется томительный рассказ…

А поводырь мой
Пёрышком повёл,
Крылом мигнул
И сгинул
В тот приют… —
И ржавый вереск
Раненый осел
И белый пономарь
Мне подают…

Жанна Бровина. Автопортрет на ощупь, 2021 г.

 

 

© Т.И.Ковалькова, 2024
© Радио «Россия» Санкт-Петербург, 2024
© НП «Русская культура», 2024