Дмитрий Николаевич Козырев – выпускник математико-механического факультета ЛГУ по специальности «астрономия», специалист в области философии науки. Родился в 1958 году в Ленинграде. Сын Н.А.Козырева от третьего брака с археологом Р.В.Козыревой (Чубаровой). В 1997 году закончил аспирантуру философского факультета СПбГУ и защитил кандидатскую диссертацию по философии: «Философия техники А.А.Богданова». Сфера научных интересов – философия науки и техники, логика, семиотика и проблемы когнитологии, философия права, философская антропология.
В настоящее время преподаёт на кафедре гуманитарных и социально-экономических дисциплин Санкт-Петербургского института (филиала) ВГУЮ (РПА Минюста России).
Автор 63 научных статей и 18 учебно-методических изданий. Наиболее значимы для себя считает работы: «Век техники – век инструментального разума». Монография (2013), «Метаморфозы “Философии актуализма”: Человек, государство, право в политическом учении Джованни Джентиле» (2018),), «Технология и эсхатология: эволюция историософии С.Н.Булгакова»(2019), «»Экология разума» Г. Бейтсона и критика технической рациональности»(2019), «Человек в просвете бытия (экзистенциальный гуманизм М. Хайдеггера и современность)» (2020), «Человек в мире техники: размышления о гуманизме М. Хайдеггера» (2021), «К вопросу об основаниях естественного права: дарвинизм и тейардизм» (2021), «Время как скрытая сила бытия» (2022).
* * * *
Астрофизик Николай Александрович Козырев и поэт Олег Охапкин познакомились осенью 1966 года в Комарове. Со дня смерти Анны Ахматовой прошло всего лишь полгода, и в Доме писателей ещё остро чувствовался дух этой потери, «воздух сиротства». Козырев был близко знаком с Анной Андреевной и охотно делился с новым знакомым воспоминаниями о нашей северной Музе. Впрочем, трудно судить о том, что послужило началом многолетней дружбы ученого и поэта, которую по праву можно назвать полноценным творческим и человеческим союзом.
В лице О.Охапкина Козырев нашёл вдумчивого и внимательного собеседника. Его рассказы о страшных реалиях прошедших лет, о зловещей изнанке «победившего социализма» отзывались либо у тех, кто сам был в эти события вовлечён, либо у тех, кто одарён глубинной способностью к сопереживанию. Молодой поэт стремился к возвышенному отношению с мирозданием, недаром он восхищался торжественным звучанием стихов великого Данте. Судьба дала ему возможность встречи с тем, кто вышел живым из страшной воронки полярного ада. В «Архипелаге ГУЛАГ» описана пограничная ситуация, пережитая Козыревым в тюрьме; однако в лагерные годы таких ситуаций было несколько, и Козырев делился этими воспоминаниями далеко не со всеми.
«Молодой Олег» – так назвал Охапкина друг Козырева и сотоварищ по норильским лагерям Владимир Георгиевич Бэр. Под «старым Олегом» имелся в виду их общий сибирский знакомый – писатель Олег Волков (кстати, именно он познакомил Козырева с Солженицыным). Так начинающий, «набирающий высоту» поэт был неявно принят в круг хранителей уходящей культуры. Для Охапкина, как представляется, такое признание имело по-настоящему серьезное значение. Дело в том, что «молодой Олег» с самых первых творческих шагов обозначил себя как поэт традиции.
Великая катастрофа XX века оставила после себя зияющий культурный разрыв, и восстановление связи времён осознавалась им как задача, без которой невозможно построение будущего. Интересно, что В.Г.Бэр познакомил Козырева и с минским биологом В.Богушем, который стал проводником в байдарочном походе Охапкина и Козырева по белорусским рекам. Любовь Козырева к природе, к прогулкам на велосипедах нашла также ответный отклик у Охапкина: их встречи не ограничивались мистериальными разговорами у лампы в глубине кабинета ученого на Алтайской улице.
Нет сомнений в том, что поэтическое миропонимание Охапкина живо откликнулось на образ пронизывающего и пронзающего Вселенную великого потока времени, которое, по словам Козырева, не распространяется в мире, оно в нём появляется. Оно вливается сразу во все уголки бездонной Вселенной… Об этой реке в древности вещал Гераклит Тёмный, говоривший о том, что в неё нельзя войти дважды. И о ней же с горечью писал столь ценимый Охапкиным великий Державин. Но, в отличие от мрачного контекста державинской безжалостной «реки времён», в теории времени Козырева акцент делается на животворящем аспекте времени как субстанции, противостоящей «сползанию мира» в зыбь тепловой смерти.
Безусловно, любой поэт имеет в своем мышлении некую «космическую струну». Чуткий ум Охапкина не мог не оценить онтологические, бытийственные следствия из «причинной механики» Козырева. Речь идёт о признании возможности мгновенной связи, которая категорически отрицается современной релятивистской физикой. И это дерзкое предположение получило экспериментальное подтверждение в 1977-м году, когда созданные Козыревым приборы уловили сигналы от звезды в том месте, где она находилась в данный момент. Расположение звезды как источника света тоже схватывалось датчиком; но самое интересное было в том, что датчики фиксировали третий сигнал: показывали будущее положение звёзды. Что это значит? Будущее предначертано в некотором завершенном континууме? Мог ли вещий Олег не наступить на змею? Эти философские вопросы вызывают трепет.
Для Козырева была очевидна правота Ломоносова, полагавшего, что Бог создал две книги: Священное писание и Великую книгу природы, которую человек призван научиться читать. Русский учёный явно шёл против течения, в разрез с оптимистической верой в самодостаточность научного знания. В его картине мира присутствовало таинственное измерение, она была распахнута навстречу действию творческой силы, о которой говорил Гёте:
И крепнет сила упованья
При виде творческой руки.
Творец! Как в первый день созданья,
Твои творенья высоки.
По словам К.Г.Паустовского, «крупные учёные всегда были в значительной степени поэтами». Творчество для Козырева было неразрывно связано с интуицией. Интуиция – это не просто сгущенная логика мышления, это способность сознания к прямому усмотрению сути созерцаемого. Здесь вспоминается ранняя лирика Охапкина («слышишь, прилив из глубин…». Это своеобразный диалог с бытием, в котором мир раскрывается навстречу собранному «в себе» и одновременно предельно чуткому к деталям действительности интеллекту.
Оптические свойства кристаллов позволяют говорить о раздвоении луча, проходящего через прозрачный камень. Вероятно, здесь уместна параллель с образом «магического кристалла», который предложил Пушкин, наш «царь поэтов». Кристалл открывает Логос мира, «Вселенной внутреннюю связь», великую стройность природы. Этот особый талант отличал русских мыслителей, зачарованных тайной космоса.
К этой плеяде можно отнести и Николая Александровича Козырева. Учёный был уверен в том, что космос наполнен дыханием силы, противостоящей смерти и распаду.
Физическая картина мира представлялась ему принципиально неполной. Жизнь не подчиняется второму началу термодинамики: она подпитывается той же скрытой энергией, что и рассеянные в бескрайних пространствах Вселенной звезды. Уже у Платона встречается интуитивное сближение времени и звезд (в «Тимее» философ писал о звездах, назначенных к устроению времени); впрочем, речь у него шла о движении небосвода как о безошибочном хронометре.
Поэтическая интуиция Охапкина вела его от признания величия Саваофа-Вседержителя к «содроганию неба», которое сродни боли и трепету мятущейся человеческой души.
… преобразились времена,
И звезд сияют имена
Над Миром Числ Новозаветным.
Поэту мир открывается как одушевленное единство, пронизанное биением жизни. И этот второй, магический луч также свидетельствует о неполноте «полунауки» (Охапкин даже называет «науковерие» — «Лжекораном»). Физическая картина неполна, поскольку она не включает в себя человека как существо, одаренное свободой и разумом. Это существо несет в себе смысл, равновеликий Вселенной, и поэт пытается связать две самых суровых черты человеческого бытия: страдание и свободу. Так у Охапкина появляется философская поэма, посвящённая Иову – ветхозаветному праведнику, вопрошающему Бога о смысле человеческой скорби.
Обращение к теме Иова в России второй половины XX века отсылает к страшным страницам недавней истории, к зловещим временам, когда на нашу страну спустилось зло. Это зло нуждалось и до сих пор нуждается в осмыслении исключительно в категориях метафизических и религиозных. Ясновидение Козырева родилось в глубинах «человекоубийственной» среды, прекрасно описанной А.И.Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Беседы Козырева и Охапкина, так или иначе, касались этой страшной темы, запретной в эпоху брежневского «застоя». Наверное, в этом случае уместно говорить о солидарности потрясенных.
Молодой поэт вырос в иную эпоху, но в его сердце стучал «пепел Клааса», поминальный набат о погибших.
Козырев попал под удар в 1936 году как соучастник «пулковского дела». Учёный прямо связывал своё невероятное, по сути, спасение из чрева безжалостного «красного дракона» с Промыслом сверхчеловеческих сил. Близкие люди звали его «звездочет»: он, безусловно, был человеком излучения и дарения. Светлая аура человека, прошедшего через тюремный ад и белое безмолвие Сибири, притягивала духовно чутких людей. Творческая энергия (энергия восхождения) в сочетании с подлинным аристократизмом придавала этому мужественному человеку особое обаяние. Поэту Охапкину как духовному наследнику Державина явно импонировал такой собеседник, излучающий «добропобедный тихий свет».
Творчество, как известно, сопряжено с тайного Логоса – мировой структуры, явленной в слове. В одном из стихотворений Охапкина Слово сравнивается с молнией, разрывающей тишину пейзажа. Козыреву был ближе другой образ – образ тихого ветра, в котором Господь явился пророку. Действительно, согласно созданной им теории (причинной механике) время не переносит импульса – в полном согласии с тем, что созидательная сила не затушит «курящегося льна, не надломит тонкой тростинки…»
В философской лирике Охапкина важное место занимает одно из стихотворений, посвящённое Козыреву и навеянное глубинным общением с учёным, который «явился в мир стереть второе начало термодинамики и с ним тепловую смерть» (это слова другого поэта – Андрея Вознесенского). Объясняя далёким от физики собеседникам суть своей теории, Козырев говорил, что если у вещества отнять некоторые качества, то будет свет. Если у света отнять некоторые качества, то мы встретимся с чистой субстанцией времени. Центром этого построения выступает свет как связующее миры космическое начало. Стихотворение Охапкина сближает Свет с любовью («перводвигателем» Божественной Комедии).
И там, из глубины внедрённый
Свет – перводвигатель причин –
Шар золотой и раскалённый –
Лик первобытный без личин.
Он, сам себя не сознавая,
Прекрасен, цел и просветлён,
Как бы звезда, не остывая,
В холодный космос погружён.
Безусловно, поэту удалось создать глубоко медитативный текст. Великий онтологический треугольник (Бог – космос – человек) светится внутренним единством, и это единство открывается союзу циркуля и музы, мысли учёного и вдохновения поэта.
© Д.Н.Козырев, 2023
© НП «Русcкая культура», 2023
