18 февраля 2022 года исполнилось 90 лет со дня рождения моего дорогого учителя Владимира Николаевича Шагина.
Сейчас, в творческом центре «Митьки» проходит выставка посвящённая 90-летию художника. На выставке представлено 90 работ разного времени. Выставка будет работать 19 и 26 февраля с 17 до 21.
«Сеется в тлении, восстает в нетлении;
Сеется в уничижении, восстает в славе; Сеется в немощи, восстает в силе;
Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся.
1 Коринф. 15, 42-51
… Он был неким камертоном, доносившимся из 60 — 70-х, определившим звучание поколения 1980-90-х. Вкусы, стиль и эстетика митьков — от него.
Владимир Шагин. Алый трамвай. Конец 1950-х. Написан по мотивам одноименного стихотворения Роальда Мандельштама, поэта-вдохновителя группы художников, позже названных «Арефьевский круг».
Впервые я увидел Владимира Николаевича Шагина в 1979 году, осенью. В коридорах ЛДМ готовилась одна из выставок неофициальных художников. Он был в сером слегка помятом костюме, с небольшой связкой холстов.
— Это Володя Шагин, гениальный художник, — сказал мне коллекционер Николай Благодатов.
Я не поверил: у него не было ни бороды, ни широкополой шляпы. Пока он не заговорил о живописи, о картинах, стоящих вдоль стен. Взгляд его пламенел, жесты становились выразительны и резки, голос громок. Не просто громок — он сотрясал всё пространство вокруг. Все оборачивались.
На выставке я впервые увидел его работы. Они резко выделялись из общей массы других — чистотой цвета, экспрессивностью, эмоциональным звучанием.
Осенью 1980 года в ДК им. Кирова открылась выставка группы ленинградских художников, среди которых выставлялся и В.Н. Как настоящий фанат, я часами наслаждался его экспозицией. Приезжал чуть ли не каждый день. Однажды услышал за спиной голос маэстро:
— Что вы так внимательно разглядываете, молодой человек?
Я был смущён. В ту пору у меня была машина, и я предложил его подвезти. Он по-детски обрадовался, и с восторгом закричал:
«Это моя мечта! На голубом фордике! По автострадам Америки! Со скоростью 100 км/час!»
Мы приехали на Охту, где находилась Гелина скульптурная мастерская от ЛОСХа, в которой В.Н. тогда жил и работал. В узком длинном коридоре жались к стене жуткие каменные монстры — гипсовые отливки Лукичей (так В.И. Ленина называли скульпторы, лепившие его) и каких-то победителей соцсоревнования. Проходящего сквозь этот строй охватывал ужас Лепорелло: «Статую в гости звать! Зачем?».
В.Н. с гордостью пояснил: «Это все мои друзья сделали»,- имея в виду бедных ЛОСХовских скульпторов, с которыми он поддавал.
В самой мастерской на полу лежала огромная деревянная баба. На стенах — его живопись. Шагин предложил подняться на антресоль, где было его жилище, похожее на берлогу большого зверя.
Среди вороха бумажек, картонок, красок и тряпок были папки с его рисунками и акварелями. Рассматривая их, я открывал его мир: глубокий, тонкий и при этом очень личный. Все мои живописные пристрастия — Сезанн, Матисс, Ван-Гог, Руо, немецкие экспрессионисты оказались отодвинуты в тень под впечатлением его работ.
Я стал ходить к нему в гости, принося на суд свои первые живописные опыты. Они, кажется, не были прямым подражанием ему. Но на мир я смотрел его глазами. В большинстве своем это было наивно и беспомощно. Однажды, глядя на мои новые рисунки, он сказал: «А не заняться ли тебе, Андрюша, поэзией? Или прозой?»
Однако я не унимался. Я гулял по улицам и думал «вдохновенно», как он выражался. Не раз мы бродили вдоль Оккервиля и Охтинки. Он — в синем берете и драповом пальто показывал свой мир. Делал острые зарисовки в блокнот. Я любовался им. У нас никогда не возникало «долгих-умных» бесед об искусстве. Его фразы и выражения были настолько остры и самодостаточны, что в его устах, как у мудрого старца или блаженного юродивого даже банальные истины наполнялись новым, глубоким смыслом, раздвигая границы моего восприятия мира.
Осенью 1981 года в Голубой гостиной ЛОСХа открылась его персональная выставка. По тем временам — неслыханное чудо. Ведь В.Н. никогда не был членом этой организации.
Он был похож на заговорщика, террориста, подложившего бомбу в стане врага.
На лестнице, еле сдавливая смех, он громко шептал мне: «Представляешь, едва взглянув на экспозицию — ОНИ выскакивают!!! Как кипятком ошпаренные…»
— Нас мало избранных, счастливцев праздных..,- цитировал он вздыхая.
Шли годы. Время влюблённости прошло. В.Н. перебрался на Кубинскую — в 3-х комнатную хрущёвку. Редко куда выбирался. Жил замкнуто. Живопись его оставалась такой же богатой, эмоционально напряжённой. В квартире не осталось никаких книг, кроме трёхтомника Пушкина, которого он очень любил и знал наизусть. С особым чувством декламировал отрывки из «Маленьких трагедий». При этом сам становился Моцартом, Дон Гуаном, бароном из «Скупого рыцаря».
Некоторым своим работам он давал названия строчками трагедий. Например «Ночь, фонтан, сад» — разговор Марины Мнишек с Самозванцем ночью у фонтана. И действительно, его живопись своим лирическим строем роднится с поэзией Пушкина.
Когда картина удавалась, В.Н. загадочно и торжественно произносил из «Скупого рыцаря»:
Не много, кажется, но понемногу сокровища растут.
И огромным, дюймовым гвоздём приколачивал её к стене. В ответ на похвалы он резко выкидывал вперёд свою широкую ладонь с оттопыренным большим пальцем, словно выхватывал на обидчика финку. И с надрывом выкрикивал в лицо:
— Мне разве даром всё это досталось, или шутя, как игроку, который гремит костьми да груды загребает?
Вообще к своим работам у него не было трепетного отношения. Некоторые холсты были порваны, некоторые продавлены, другие заляпаны свежей краской. Немногим удавалось уцелеть от «физического насилия», которое сам же над ними чинил. Но, как всякий гениальный художник, он прекрасно понимал ценность и значимость своих работ.
— Я знаю мощь мою: с меня довольно сего сознанья… — цитировал он из «Скупого рыцаря».
Случались времена, когда В.Н., дабы самоустраниться от несовершенства этого мира, начинал юродствовать. Причём настолько самозабвенно, что окружающим казался невменяемым, сам теряя грань между игрой и реальностью. В эти периоды навещать его было мучительно тяжело. Отскабливать квартиру, которая просто зарастала грязью, терпеливо выслушивать его бред… И всё-таки каждый раз, выходя, я испытывал чувство благодарности к В.Н.
Иногда казалось, что стоит выйти за порог, как он потирая руки, что обманул всех, подбежит к одной из своих работ, развешенных на убогих, обшарпанных стенах, и нырнёт туда — в свой мир, полный грёз, любви и ожидания чуда.
И верно: из хаоса рождается гармония.
В редкие дни (обычно 18 февраля в день его рождения) когда собирались к нему митьки, чтобы поздравить БАТЮ, он был необычайно доволен и оживлён. Играл и пел под гитару (в последние годы гитара отсутствовала), обязательно рассказывал анекдот про старого быка и молоденького бычка, где, конечно, старым быком был он сам. В конце вечера — непременный шахматный турнир с Олегом Фронтинским.
Последний раз я был у него за неделю до Пасхи. Новые работы — необычайно мощные, словно высеченные из камня композиции. Они мерцали глубокими серо-голубыми тонами со вспышками пурпура. Чёрный контур заставлял их звенеть.
В.Н. жаловался на усталость. Он был похож на измождённого долгой дистанцией бегуна, вышедшего на финальный отрезок пути.
Глядя в сумеречное окно, за которым двигалась электричка, он вдруг произнёс:
— А знаешь, ведь просто так только репей растёт…
Когда я вышел на улице пахло весной.
Я оглянулся. Он в зимней шапке и куртке высовывался из узенького кухонного окна, словно собирался отправиться в путь.
Текст был впервые опубликован в буклете выставки, состоявшейся после ухода В.Н.Шагина в 1999 году, 11 апреля, на Пасху.
Из дневника Андрея Кузнецова:
Я слышал, что душа человека, усопшего в Пасху, по милосердию Божьему и по великой радости праздника, без мытарств возносится ко престолу Божьему — в сияние предвечной красоты любви и истины.
Думаю, Владимир Николаевич по праву удостоился этой радости.
Роальд Мандельштам
АЛЫЙ ТРАМВАЙ
Сон оборвался, не кончен:
Хохот и каменный лай.
В звёздную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.
Пара пустых коридоров
Мчится, один за другим.
В каждом — двойник Командора —
Холод гранитной ноги.
— Кто тут?
— Кондуктор могилы!
Молния взгляда черна,
Синее горло сдавила
Цепь золотого руна.
— Где я? (кондуктор хохочет)
— Что это? Ад или рай?
— В звёздную изморозь ночи
Выброшен алый трамвай.
— Кто остановит вагоны?
Нас закружило кольцо!
Мёртвой, чугунной вороной
Ветер ударил в лицо.
Лопнул, как медная бочка,
Неба пылающий край:
В звёздную изморозь ночи
Выброшен Алый Трамвай!
22 мая 1955
P.S. Для постижения образа сравни со стихотворением «Заблудившийся трамвай» Николая Гумилёва, написанным 30 декабря 1919 года !
© Андрей Кузнецов, 1999
© НП «Русская культура», 2022
