Творчество любого поэта с литературоведческой точки зрения можно зафиксировать как состоявшийся литературный факт, существующий достаточно изолированно от исторического контекста, а можно увидеть и в принадлежности к движущемуся и не предрешенному в своих окончательных раскладах литературному процессу, – тому, что получило название Current Literature, текущая литература. Нижеследующая публикация – это именно такая попытка показать творчество Льва Друскина (1921–1990), стихи которого уже были размещены на нашем портале (Лев Друскин. Стихи разных лет), в контексте времени, в ситуации откликов и непосредственных реакций современников. Все публикуемые письма известных деятелей отечественной культуры, любезно предоставленные вдовой поэта Лидией Викторовной Друскиной, содержат отклики на стихотворения двух сборников Льва Друскина – «Стихи» (М.: «Советская Россия», 1967) и «Прикосновение» (Л.: «Советский писатель», 1974). Предваряет публикацию писем репрезентативная выборка стихотворений из этих сборников. В «Приложении» помещено письмо Е. С. Булгаковой, которое не имеет прямого отношения к творчеству Льва Друскина, но касается значимого сюжета, связанного с попыткой издания воспоминаний о М. А. Булгакове в 1966–1967 годах.
Из сборника «Стихи» (1967)
Баллада
Был соперник счастливый
У меня до войны.
На него ты глядела
Глазами жены.
Ты ладонь его грела
В мороз у щеки,
И сжимался я весь
От обидной тоски.
Он убит.
Он зарыт.
Он пропал на войне.
Никогда не войдет он
К тебе и ко мне.
И не он твои волосы ворошит,
И сидит у стола,
И газетой шуршит,
И обнять тебя может
И ночью, и днем…
Он убит.
Он зарыт.
Я жалею о нем.
Никогда не войдет он
К тебе и ко мне…
Почему же я слышу
Шаги в тишине?
В окна – горькая мгла,
В двери – ветра порыв,
И ушанка легла,
Мою шапку прикрыв.
Он сидит у стены,
У стола моего,
И глазами жены
Ты глядишь на него.
***
Сегодня, в колокольный день Шекспира,
Я рано лег. Какая-то забота
Меня давила. Три-четыре строчки
Я повторял и все не мог понять:
Удача это или неудача?
И вот, когда мохнатый, теплый сон
Меня накрыл, я грелся у камина
С резными львами, а над ним сушился
Мой югославский плащ за сорок восемь
Усердно заработанных рублей.
Дверь скрипнула, но я не оглянулся –
Я всей спиною понял, кто вошел.
И молча мы сидели на скамье.
Не шевелясь, я видел краем глаза
Его большие умные ладони
И на камзоле винное пятно.
А из кармана смятые листочки
Торчали – ну совсем как у меня
Или у Саши Кушнера, хоть знал я,
Что это «МАКБЕТ» или «МНОГО ШУМУ
ИЗ НИЧЕГО». И что-то в этом было
Щемящее, роднящее поэтов.
И снова те же три-четыре строчки,
Поднявшись, мне защекотали губы.
И я взглянул впервые. Он смотрел
С внимательным и добрым ожиданьем.
И стыдно стало мне. И я проснулся.
Памяти Марины Цветаевой
Не на письменный, как велела,
Как судьбу загадала свою…
Равнодушно нескладное тело
Опустили в углу на скамью.
Тишина и покой, словно в проруби,
Но весь день о стекло окна
Бились голуби, бились голуби,
Бились голуби дотемна.
В гостях у Ахматовой
(2 сентября 1965 года)
Вдоль моря, вдоль моря – к ахматовской даче!
Дорога витками ведет на Парнас.
Дома и деревья желают удачи,
И небо стихи повторяет для нас.
И вот из-за дома тропинкою узкой,
Мелькнув силуэтом на фоне ветвей,
Выходит к нам слава поэзии русской
В старинной и черной накидке своей.
Ну что ж ты притих? Не теряйся! Не мешкай!
Но мысли быстрее запнувшихся слов:
Вот это – рука, написавшая «Решку»…
Вот в эти глаза заглянул Гумилев…
О грузная старость, почтенная старость!
Ты мне не помеха, ты – попросту ложь,
Тебя я не вижу, умерь свою ярость,
Ни слова – бессильная – ты не сотрешь.
Гляжу и молчу, будто книгу листаю,
Где в бронзу отлита любая строка.
А в бронзовом небе, как белая стая,
Свободно и сильно плывут облака.
Невеста Икара
Я убирала дом наш старый,
Со стен сметала сонных мух,
Когда раздался клич Икара
И люди хлынули на луг.
Как в праздник, я в толпу вбежала,
Мне щеки жгло, мне горло сжало,
Я затерялась в кутерьме,
Но разошлись внезапно спины,
Как будто ветер их раздвинул…
А на холме… А на холме…
Ах, этой ночью плыли стены,
Дышали пальцы на груди…
И шепот быстрый и надменный:
«Сама увидишь. Приходи».
Но разве в жизни так бывает,
Бывает разве у живых?
Он к солнцу желтому взмывает
На желтых крыльях восковых.
Он плоть свою переливает –
Как бог! – в огонь и синеву.
Но разве в жизни так бывает,
Бывает разве наяву?
И в ослеплении великом
Стояла я… И каждый ждал…
И опускался с черным ликом
На землю плачущий Дедал.
Из сборника «Прикосновение» (1974)
Коктебель
Грек босоногий – сатир, виночерпий,
Взглядом окинув зеленую даль,
Терпкую влагу подносит Евтерпе,
Сыплет на блюдо соленый миндаль.
Нож окунулся в прохладу арбуза,
Нежится море, песок шевеля…
Что ж ты задумалась, смуглая муза,
Милая, щедрая муза моя?
Выпьем – и в путь. Мы минутные гости,
Нам не расстаться надолго с зимой…
Небо жует виноградные грозди –
Пьяное небо над пьяной землей.
***
На берегах расплавленной Невы
Вдруг на прохожих зарычали львы –
Буграми вздулась каменная шкура.
Зверюга, парапет перемахнув,
В гранит вцепился и, к воде прильнув,
Лакал ее, оглядываясь хмуро.
От этих шуточек не жди добра!
Храпела лошадь старого Петра
И, вскидывая крупом, воздух била.
Из-под копыта выползла змея
И, словно ужас, кольцами обвила
Колонну в шрамах, жалом шевеля.
Но в суете никто не замечал,
Как билась лошадь и как лев рычал.
Машины шли, не нарушая правил.
И я в тревожной жалости своей
Мучительным движением бровей
В последний раз на место все поставил.
***
Я – Прометей. Орел мне печень рвет.
И я гляжу, кривясь от муки, сверху
На города в огнях и фейерверках.
Моя скала кровавая плывет
Сквозь мерзлый мрак и звездные чащобы.
Но нет во мне ни зависти, ни злобы.
И если Зевс забудет про меня –
Спущусь с горы и боль меня покинет.
И женщина ребенка отодвинет,
И даст мне место около огня.
О, как счастливо жизнь моя прошла!
Как сладко телу! Как приятно оку!
И кто-то скажет, что неподалеку
Нашли сегодня мертвого орла.
Памяти Заболоцкого
На чердаке заброшенном – рояль,
Его нутро гудит от непогоды.
Сюда спускался бог седобородый,
Сидел, поставив ногу на педаль.
Откинувшись, закрыв глаза на миг,
Он клавиши какой-нибудь касался.
Но даже мне он богом не казался,
Суровый и измученный старик.
Дом оживал – скрипучий, беспокойный.
Дом спрашивал его: «Неужто зря?»
В окно, как волны, колотились войны,
Багрово-белым заревом горя.
Рояль дышал и вздрагивал под пылью,
И в этот час один лишь я и знал,
Как плакал бог от страха и бессилья
И голову на клавиши ронял.
***
Бьют Дария. Бьют персов. Тонет флот.
Чужая боль. Чужая неудача.
Я удаляюсь от дневных забот…
Проносят мимо раненых. Я плачу.
Сижу один. Обломки по воде
Плывут к столу и ранят мне колени.
И тонут корабли в кровавой пене:
В чужом несчастье и в моей беде.
И где мой дом – надежда и оплот?
И как мне жить? Я не могу иначе!
Бьют Дария. Бьют персов. Тонет флот.
Проносят мимо раненых. Я плачу.
Письма
Павел Антокольский, письмо 1
Дорогой
Лев Савельевич!
Большое Вам спасибо за книжку, за внимание.
Только что я прочел ее, не отрываясь, в один глоток, залпом.
Не хочу (лучше сказать: не умею) разбираться в том первом и смутном впечатлении от Ваших стихов, от Вашей работы, но впечатление сильное, необычное, умиленное.
Всегда на старости лет умиляешься, когда убеждаешься в бесконечном, непрестанно новом рождении: таланта, искренности, ритмического дара – всего, чем Вы богаты.
Слава богу, что Ваша книжка вышла в свет. В ее дальнейшем странствии можно быть уверенным.
Раньше я написал, что не разбираюсь в своем первом впечатлении. Это справедливо, но больше всего понравилась мне Ваша «НЕВЕСТА ИКАРА» – самое непосредственное, самое стремительное и летящее из Ваших стихотворений.
Вы молодец! Желаю Вам очень много хорошего.
С душевным приветом
П. Антокольский
19 февраля 1968
P. S. Сколько Вам лет?
Мне кажется, что карточка, напечатанная в книжке, не воспроизводит Вашего облика.
П.
Павел Антокольский, письмо 2
Дорогой Лев Савельевич!
Спасибо Вам за книжку и за добрую надпись на титуле!
Вы знаете (или помните…), с каким интересом много лет назад я читал Вашу первую книжку. На этот раз присланная Вами подтвердила этот интерес. Многое в «Грузе» сильно, свежо и вполне своё, т. е. Ваше и ничье больше. Ваш МИР ПОЭТА (он у каждого из нас свой) мне и понятен и близок.
Прежде всего отмечу те вещи, которые мне понравились особо:
1) «На берегах расплавленной Невы» – сильно, как любое Ваше прикосновение к бывшей столице, а в данном случае еще и от того, что упоминается дорогой мне Медный Всадник…
2) Рядом с первым – «дождь моросит и в Лондоне и в нашем // Печальном городе…». Тоже очень понятное и близкое мне даже по интонации стихотворение.
3) «Я Прометей…» Но, что за черт, откуда взялся орел, милсдарь? Не орел, а коршун терзал печень Прометея! Но стихотворение очень удалось.
4) «Не падай Пизанская башня…» за исключением стоящих рядом «миллиметров» и «инфаркта» – особенно второго. Это, как говорится, совсем из другой оперы, особенно инфаркт. Ради всего святого замените хотя бы разрывом сердца, мало ли чем другим!
5) Памяти Заболоцкого – хотя я знал и вижу его совсем другим, но принимаю (охотно) Ваше вѝдение: оно убедительно, как отклик другого, младшего поколения.
6) «Кроткий лик на свирепом металле» – замечательная находка! Кажется Вы первый, заметивший на Царь-пушке Федора Иоановича! Прекрасное стихотворение, ей богу! И тут же рядом 7) «Архаике-охотнице смешно» – тоже отлично! И дальше подряд: «Какой-нибудь насквозь соленый шкипер…». За одну строку: «Все это будет триста лет назад» – (Вы можете это понять!) я крепко обнимаю Вас и целую.
7) «В пяти телегах ехали цыгане».
8) «Все мне снится местечко Кобоны» – как внезапно ворвавшийся в Ваш романтический мир – обрывок памятной автобиографии и еще одно прикосновение к Ленинграду.
Многие еще и нравятся мне и внутренне близко, но отмеченного достаточно, чтобы Вы могли судить о моем отношении к Вам и Вашей поэзии, честной, нервной и во многом исповедальной, как и должна быть лирика, т.е. нечто похожее на кардиограмму, которая никогда не лжет. Так что я от души поздравляю Вас с «Грузом». Надо надеется, что с выходом книжки он скинут с плеч, и Вы двинетесь дальше налегке – не правда ли? Ну давай Вам бог и санный путь, и Млечный, и автостраду, и соленые волны, и все, что положено на века нашему брату.
Обнимаю Вас
П. Антокольский
7 июня 1974
Яков Гордин
Милый Лева!
Прости, что я так долго не писал. Я в этом году что-то в некоторой прострации.
Книгу твою я читал много раз. Это – лучшая из твоих книг и вообще одна из лучших книг за последние годы. Ее печальность и горечь – необходимые, по-моему, черты серьезной книги стихов – выделяют ее так резко из потока всей этой с позволения сказать поэзии, что только диву даваться,
Я очень рад, что в один год вышли великолепная на мой вкус книга Саши Кушнера и твоя.
Вот я листаю книгу и все время натыкаюсь на свои закладки, отмечающие то, что особенно мне понравилось – «Еще ворон простуженные глотки…», «Коктебель», «Колоколу Ростова Великого», «Восходят дыма круглые колечки…», замечательное стихотворение «Когда я брел в ночи обманной» – просто высокий класс, «Что в мире лучше города ночного…», прекрасные стихи «Бьют Дария», которые ты мне читал зимой. И т. д.
Я бы не включал в книгу трех-четырех стихотворений, которые, мне кажется, слабее прочих.
Есть у меня мелкие придирки. Как, например, к стихотворению «Кроткий лик на свирепом металле…». Мне кажется, пафос стихов несколько снимается тем обстоятельством, что Царь-пушка не может стрелять. Она неверно рассчитана и выстрел ее разорвет. Это – макет пушки. Еще Чаадаев говорил по поводу ее и Царь-колокола, что главные достопримечательности России – это колокол, который не звонит, и пушка, которая не стреляет.
Но все это не определяет основного. Основное же – что ты написал настоящую книгу стихов, о которой хочется говорить только всерьез.
Я сделаю попытку договориться о рецензии на нее. Не знаю, как-получится.
Большой привет Лиле. Мы с Татой вам обоим низко кланяемся.
До свидания и всего вам доброго.
Твой Я. Гордин
19/VIII-74
Давид Дар
26 мая 1974 г.
Ленинград
Дорогой Лев Самойлович!
Большое спасибо за Вашу прелестную книжку. По-моему, это лучшая из Ваших книг. Больше, чем все Ваши предыдущие книги, она согрела мое сердце, настроила на какой-то подлинно-поэтический вневременной, вечный звук, который всегда слышится во времени и в личности, которая умеет проявить свое самое существенное и значительное.
И музыка понравилась, и мудрость, и игра (озорство), и лиризм, и какое-то удивительное широкое (распахнутое) восприятие мира.
И еврейские (между нами) народные песни понравились.
Еще раз большое спасибо.
Последняя книжка Саши Кушнера и Ваша – вот мои редкие праздники и радости.
Сердечный привет Лиле.
Дай Бог Вам обоим счастья.
Д. Дар
Лидия Чуковская
Дорогой Лев Савельевич.
Поздравляю Вас с книгой. Спасибо, что прислали ее мне. Я прочитала стихи Ваши помаленьку, потихоньку, внимательно и радуясь.
Я не стану заниматься никаким разбором – скажу просто, по читательски, что книжка хорошая, и перечислю те стихи, которые особенно пришлись мне по душе.
Вот они:
Баллада
На сцене
Ревность
Сегодня, в колокольный день
Шекспира
Поэт
Там ива, опираясь на костыль
Свернем сюда
Когда душа в тревоге чудной
Сюита Баха
Сон
Утро в Зеленогорске
Седые камни-бобыли
Все это, как видите, вполне произвольно: те стихи, которые мне полюбились.
Очень хороши – страшны – первые 4 строки «Памяти Марины Цветаевой», а дальше, мне кажется, придумано. Нет ощущения у меня, что вот именно – голуби.
Единственное стихотворение, которое мне отчетливо НЕ понравилось – это «В гостях у Ахматовой». Почему то раздражает заглянувший в глаза Гумилев – как то это мельчит ее образ. Невозможно (для моего уха) слово «листает», заменившее в последние годы слово «перелистывает» и несовместное с ахматовской лексикой. Слово «листает» существовало и раньше, но тогда (еще лет 15 назад) оно обозначало: спешно перелистывать, теперь же – перелистывать вообще. Но я это слово ощущаю по старому и мне неприятно, что спешно перелистывается книга стихов.
И еще что мне не нравится в Вашем сборнике – это картинки. Мне кажется, лирическим стихам они вообще не нужны.
Вот Вам всё, как на духу. Книжка, повторяю, очень хороша и я благодарна Вам, что Вы познакомили меня с ней.
Привет Вашей жене, если она меня помнит.
Л. Чуковская
26/II-68
Виктор Шкловский
3 марта 1968 года
Москва
Дорогой Лев Савельевич!
Не ответил сразу, так как болел.
У меня было воспаление легких.
Поздравляю Вас с книгой. Ее издали очень хорошо.
Изобретательность рисунков выявила – образность стихов.
Поздравляю Вас с большой удачей, а Вашу жену с 8 мартом.
Виктор Шкловский
Ефим Эткинд
Дорогой Лева,
Я так долго не благодарил Вас за книжку, потому что все не успевал за множеством разных суетных дел как следует прочитать и почувствовать ее. А уже взявшись – причем и раз, и третий, а некоторые стихи и в десятый – такие, как «На сцене, под прожекторным лучом…», «Спроси стрижей», «Сегодня, в колокольный день Шекспира…», о барабане Наполеона, и особенно – о портрете Эйнштейна, стихотворение, которое просится в хрестоматию поэзии ХХ века. У Вас усилилась та проницательная сердечность, которая и прежде всегда была и которая Вам позволяет сказать про звуки – что они «лицом уткнулись в маленькие руки», и написать с такой интонационной точностью про деда. Спасибо Вам большое за эти стихи и за дружескую надпись. Мне только показалось ненужной аннотация – зачем говорить читателю о болезни? Ваш лирический мир не требует скидок на нее, он напряженный, богатый, цветной и главное удивительно активный, динамичный, – живой.
Надеюсь, что Вам теперь живется хорошо, что вокруг Вас в б. квартире А. В. Федорова – нирвана, и что пружины нового дивана качают Вас как пашу. С новосельем и новыми стихами Вас! Большой привет жене.
Всего Вам доброго.
Ваш Е. Э.
31.III.68
Телеграмма С. Маршака в связи с выходом дебютной книги Л. Друскина «Ледоход» (Л., Лениздат, 1961), изданию которой он содействовал
Страница письма П. Антокольского от 7.06.1974.
Страница письма Л. Чуковской от 26.2.1968
Письмо В. Шкловского от 3.03.1968
Приложение
Елена Булгакова
Москва 27-1-66
Дорогая Лиля, простите, что не сразу ответила, очень была загружена работой, сроки подходили. Прочитала по телефону нашему общему любимцу Семену Александровичу[1] Ваше письмо. Он был очень тронут. Просил меня ответить Вам и обратиться с просьбой. Знаете ли Вы, что готовится сборник воспоминаний современников о Булгакове? Семен Александрович – составитель сборника. Мы оба, в разное время, написали Н. К. Черкасову просьбу написать тоже статью, если же он не имеет времени, то м. б. развить ту его статью о роли Дон Кихота в его театральной биографии, которая была напечатана в журнале кино в 57 г. (№ 7, кажется)[2]. Или – уже на самый крайний случай – разрешить напечатать отрывок этой статьи, касающийся булгаковского Дон-Кихота и Черкасова в нем. Ответа не получила, что никак не вяжется с восхитительной вежливостью Черкасова.
Так вот, мы очень просим Вас (это – мысль С. А.) зайти к Черкасову и узнать, получил ли он письма и как он к этому предложению относится.
Я даже не знаю, получен ли им «Театральный роман», который я ему выслала, т. к. всегда посылаю ему выходящие издания Булгакова.
Простите за эту нагрузку, хотя она, по-моему, очень приятна. Повидать Черкасова…_______________________________________________________________
«Мольер», т. е. его биография входит в сборник прозы в Гослитиздате. Выпуск предполагается в середине года. Желательно – в мае, когда Булгакову исполняется 75 лет.
_______________________________________________________________
Когда я говорила с С. А., он еще не был у врача, так что не знал результатов рентгена. Потом мы оба, занятые по горло, еще не общались. Надеюсь, сегодня он позвонит.
Юрского буду рада видеть.
Сердечно кланяюсь Вашему мужу.
Жму руку Вам.
Ваша Елена Булгакова
________________________________________________________________
Если будет разговор с Черкасовым, скажите ему, что «Искусство», которое будет издавать сборник воспоминаний, очень торопит – м. б. выйдет и в этом году, в конце. А уж в начале будущего – наверно[3].
Страница письма Е. Булгаковой от 27.01.1966
Примечания
[1] Имеется в виду Семен Александрович Ляндрес (1907–1968), советский литературовед, редактор, много сделавший для развития издательского дела в СССР. С середины 1950-х годов способствовал изданию произведений М. А. Булгакова, в том числе романа «Мастер и Маргарита».
[2] Речь идет об очерке Н. К. Черкасова в журнале «Искусство кино», посвященном сыгранной им роли Дон Кихота в вышедшем в 1957 году одноименном фильме Георгия Козинцева.
[3] Подготовленный С. А. Ляндрес совместно с Е. С. Булгаковой сборник «Воспоминания о Михаиле Булгакове» выйдет только в период перестройки, в 1988 году в издательстве «Советский писатель».
Подготовка публикации Д. У. Орлова
На фотографии в заставке: Лев Друскин и Иосиф Бродский в Коктебеле, конец сентября 1970 г. Фотография работы Вадима Чистова. По воспоминаниям Лидии Друскиной, «Иосиф появился неожиданно перед нами у другой скамьи, у той, что ближе к столовой. Он был элегантно одет, немного растеряно и много смущённо с нами поздоровался, присел к Леве. И до отъезда все 24 дня мы встречались ежедневно. Когда я привозила Леву на пляж, обязательно помогал пересадить-переложить на раскладушку… В Ленинграде общение не продолжилось, лишь я встретила Иосифа однажды, он был рад, мил, дружелюбен, проводил на Финляндский вокзал, посадил в электричку, пообещав навестить Леву в Комарово».
© Лидия Друскина, 2021
© НП «Русская культура», 2021
