Людмила Шишкина-Ярмоленко

 

Проект «Опыты лингвистической антропологии», который я представляю на портале «Русская культура», включил в себя как основу открытия в исследовании ЯЗЫКА, совершённые в конце 1960-х – начале 1970-х годов прошлого столетия (давненько, не правда ли?). Авторы этих открытий, родом из разных городов и республик Советского Союза, работали на материале различных языков, но чудесным образом приехали в Ленинград продолжать образование. Каждый из них прошёл здесь сложный путь, но защитить кандидатскую диссертацию не позволили никому: слишком самостоятельными оказались эти люди в своих научных кругах и слишком непривычными были полученные ими результаты.

Мы познакомились на первом семинаре по металингвистике при кафедре математической лингвистики филологического факультета Ленинградского университета. Руководила семинаром доцент кафедры Лидия Николаевна Засорина, к которой я пришла заниматься наукой за год до этого, на третьем курсе, будучи студенткой отделения русского языка и литературы.
Именно в начале третьего курса нам предложили выбрать направление наших стараний: литература или язык. Результат меня удивил: примерно из ста однокурсников только 7-8 человек выбрали язык, а остальные ринулись заниматься, конечно, литературой. Я решила из принципа: только язык! Но на первом же занятии узнала много интересного о математической лингвистике. Судьба моя определилась: я ведь ещё в школе полюбила геометрию и продолжала заниматься ею в свободное время, надеясь, что когда-нибудь она мне пригодится. Да ведь и любое художественное произведение, любой текст – это особое пространство, в котором надо уметь ориентироваться.

Мне очень повезло с научным руководителем. Встретиться с Лидией Николаевной Засориной было трудно: ведь я училась на вечернем отделении, а днём работала воспитательницей детского сада, потом – реставратором книг в Публичной библиотеке. И всё-таки я сумела её застать в раздевалке перед выходом из университета (вечерних занятий на отделении структурной и прикладной лингвистики не было). Я очень волновалась, подходя к этой недоступной, как мне казалось, женщине, и боялась начать заикаться. А потому, поздоровавшись и извинившись, выпалила: «Я хочу заниматься матлингвистикой!». И тут же услышала: «Хорошо, хорошо! Только давайте без мата». И Королева улыбнулась.

Курс структурной лингвистики Лидии Николаевны я прослушала дважды: настолько непривычно, предельно интересно и важно было всё для меня в этих лекциях. А после работы над первой курсовой к участию в семинаре по металингвистике я была уже немного подготовлена.

Душой и вдохновительницей семинара по металингвистике стала сотрудница кафедры Елена Сергеевна Андреева. Будучи необыкновенно интересным человеком, Елена Сергеевна буквально притягивала к себе людей. К ней шли за поддержкой, за советом, за оригинальным мнением, с которым можно было не соглашаться, но нельзя не принимать в расчёт. Многие поколения студентов и аспирантов обязаны ей доброй долей своих успехов. Елена Сергеевна умела, что называется, «создать атмосферу», в которой есть смысл находиться, работать, сотрудничать в том исходном смысле этого слова, который давно стёрт неумеренным употреблением.
Именно благодаря Елене Сергеевне Андреевой вокруг Л.Н. Засориной собрался уникальный круг людей, каждый из которых принёс не только свою область интересов, свою выстраданную тему, своё открытие, но и боль и радость своей души. Это не были ученики одного учителя, но поистине единомышленники, уверенные в том, что делают своё дело единственно возможным образом, сложившиеся личности, сильные исследователи, оригинальные, непохожие друг на друга люди, волею судьбы, совпавшие в этом месте и в этом времени.

И самым удивительным было острое ощущение того, что дело наше – общее, хотя каждый работал в своей области лингвистики, имел отличную от других методику и осознавал себя в особой традиции. Владимир Дмитриевич Писцов следовал традиции содержательной логики М.И. Каринского – В.Н. Мороза, находя возможные формализмы для структур, порождающих смысл высказывания. Лев Александрович Голубев разрабатывал семантическую структуру патентной формулы, исследуя механизмы порождающей семантики текста, особенности функционирования которого обусловливали максимальную полноту содержания при краткости и строгости соблюдения формы. Областью интересов Виталия Николаевича Съедина был, прежде всего, естественный механизм порождения корней – номогенез. Открытый им на материале немецкого языка принцип организации ноуменального поля был проверен на множестве других языков разных языковых семей и лёг в основу порождающей грамматики, опубликовать которую до сих пор не удалось.

Владимир Иванович Ролич, пожалуй, первым в стране обратился к исследованиям языкового звукосимволизма на уровне структурной организации языка, продолжив опыты В. Хлебникова и А. Белого. Его знание русской лингвистической традиции и, прежде всего, работ славянофилов Г. П. Павского, К.С. Аксакова и Н.П. Некрасова, а также интерес к западной философии, к феноменологии Э. Гуссерля, чрезвычайно помогли осмыслению того, что делалось всеми.

Особую роль в этом собрании играл Мелвар Рафаелович Мелкумян. В нём сочеталось глубокое знание индоевропеистики, истории науки и философии (в том числе и русской философии серебряного века) с редким исследовательским талантом, что позволяло качественно обобщать происходящее на семинарских занятиях. Вместе с открытием «первичного высказывательного комплекса», порождающего всё богатство категориального устройства языка, Мелвар Рафаелович внёс в наш круг интерес к традиции археологии языка Н.Я. Марра и И.И. Мещанинова.

Для моих исследований оказалась предельно важной традиция В. фон Гумбольдта, А.А. Потебни и Ф. де Соссюра.
Руководитель семинара – Лидия Николаевна Засорина – не только хорошо знала традиции русского языкознания, но и прекрасно владела современной структурной методологией и имела тончайшую интуицию нового. Её фундаментальный курс по структурной лингвистике, безусловно, затмевал курсы лекций по общему языкознанию, а в спецкурсе по порождающей грамматике локативных конструкций впервые разрабатывалась идея квантов предикации, актуализирующих генезис собственно языковых механизмов.
В начале 70-ых годов ХХ века в МГУ проходили знаменитые симпозиумы по семиотике и информационным системам, которые с большим подъёмом и вдохновением организовывал руководитель Лаборатории семиотики Александр Георгиевич Волков. Именно там Ленинградской группой лингвистов окрестили участников нашего семинара.

Работа семинара по металингвистике, атмосфера постоянного поиска, интересных находок и общих радостей, напряжённая тренировка ума при господстве принципа доверия материалу и требовании высокой исследовательской этики – всё это оказало огромное влияние на жизнь каждого из нас.

Иных уж нет, а те – далече. Но осуществившееся в те годы духовное единение не прошло бесследно и явно не могло быть случайным. В логике движения науки о языке есть для него своё почётное, хоть и очень непростое место: нам выпало на долю в завершающий период экстенсивного развития лингвистики показать результаты иного виденья языка, взгляда изнутри, с позиции «включённого наблюдения». И результаты эти свидетельствуют о непрерывности гумбольдтовской традиции целостного подхода к объекту исследования.

Однако на каком уровне развития научного знания мы можем наблюдать эту непрерывность? Наука многослойна. В признаваемом слое науки гипотезы и теории периодически меняются по принципу противоположности. Это, безусловно, связано с оценкой методов исследования, которые в данный период «завоевали рынок», но уже достигли «апогея возможностей»: так их воспринимают методологи. Оценка всякий раз субъективна хотя бы потому, что подлежащее оценке воспринимается в меру способностей «здесь и сейчас».

Но метод должен рассматриваться как необходимое, но недостаточное, если исследователь языка доверяет своей (языковой!) интуиции. Только в этой ситуации метод оказывается инструментом анализа, но не синтеза, а привычный синтез (анализ с другим знаком) осмысливается как ложный путь, тиражирующий подделки. Следовательно, метод важен 1) для понимания его необходимости, но недостаточности и 2) для проявления «горячих точек» полученного результата. На этом пути обретается целостность.
Доступность такого пути индивидуальна, а открытия, сделанные при этом, редко понимаются коллегами. Пишу об этом, поскольку наши открытия, с самого начала их проявления, несмотря на некоторую популярность в определённой научной среде, давно и прочно забыты. Среда боролась не с открытиями, а с их авторами. Именно это казалось важным и обеспечивало прерывность верхнего слоя науки. Зато совершённые людьми открытия, прозрения, откровения чаще оседали на дно моря жизни и ждали своих ныряльщиков, способных понять их, принять и представить свету, восстановив традицию. Так ноумен истории отличается от её феномена.
Вот один из примеров «феноменальной» ситуации.

Пожалуй, мне повезло больше других: благодаря Лидии Николаевне Засориной, я поступила именно в целевую аспирантуру при кафедре математической лингвистики.
За три дня до защиты докторской диссертации Лидии Николаевны на заседании кафедры должны были переизбрать её на новый пятилетний срок. Объявления о защите уже были развешены на факультете. Не переизбрали. Значит, и защита докторской не могла состояться. Наши выступления (её аспирантов) не помогли. Мы были ошарашены. Через два дня нам сообщили, что из общежития пропал новый аспирант, серьёзный молодой человек, несколько лет мечтавший во Владивостоке поступить в аспирантуру именно к Засориной. Искали долго. Нашли в психиатрической больнице. Выяснили: после того, что увидел на первом для него заседании кафедры, он два дня скитался по городу, пытаясь справиться со своим состоянием, но не смог. Тогда пришёл в больницу и признался: «Я — сумасшедший: такого, что я видел, не могло быть. Возьмите меня».

Моя кандидатская была уже готова. С напечатанной диссертацией меня передали другому руководителю. Позволить защитить работу мне не могли: ведь я бы осталась на кафедре. Но и выставить из университета не имели права. В результате – три ссылки и всё-таки защита! До семидесяти лет я работала в родном университете, однако не на филологическом факультете, а в НИИ комплексных социальных исследований и затем – на кафедре социальной антропологии факультета социологии. И это, безусловно, не случайно.
Что за годы были, что за период нашей истории, особенно с конца шестидесятых и до девяносто первого? Конечно, сложный мировоззренческий кризис. Переживание его в разных проекциях и социальных стратах позволило взглянуть на происходившее и тогда, и после с позиций достигнутого в языке и благодаря этому попытаться не только отделить феномен истории от её ноумена, но и проявить их естественную связь, формирующую Целое.

Впервые концепция была опубликована в 1995-м году в сборнике «Возрождение культуры России: язык и этнос». Напомню, что с развалом Советского Союза начался и откровенный развал науки. С января 1992-го года во всех исследовательских институтах нашего университета (и не только там) научные работники были переведены на половину зарплаты, а с февраля – на одну десятую. В эти страшные годы профессор Вячеслав Тихонович Пуляев, будучи директором Республиканского гуманитарного института при Санкт-Петербургском университете (а до этого он много лет работал первым проректором университета), сумел добиться разработки и финансирования единственной государственной научно-исследовательской программы «Народы России: возрождение и развитие». Эта программа была спасением для многих исследователей-гуманитариев в нашей стране. Мы смогли продолжить свою работу, встречаться на конференциях, публиковать новые статьи.

Позже состоялась презентация Академии гуманитарных наук, которая тоже была организована Вячеславом Тихоновичем. В разделе упомянутого выше сборника «Вместо заключения. Новое в жизни учёных-гуманитариев России» он писал: «Академия гуманитарных наук возникла не на пустом месте. Она создана с учётом опыта четырёхлетнего функционирования Государственной научно-исследовательской программы «Народы России: возрождение и развитие», которое позволило объединить учёных вузов и академических организаций всех регионов России, выйти на новые коммуникативные связи, определить фундаментальность, полипарадигмальность, альтернативность научного поиска, сформировать междисциплинарные группы, творческие коллективы, способные стать основой для создания новых и возрождения забытых научных школ» .

У Вячеслава Тихоновича Пуляева издано более двухсот статей, брошюр и книг; в каждой из них продолжается упорный и глубоко профессиональный анализ меняющейся реальности, которой он – свидетель и активный, ответственный участник, что бывает крайне редко.

Живя настоящим, мы надеемся на будущее. В 2004-м издана моя книга, на которую я часто ссылалась в последующих статьях, осмысливая и дополняя уже написанное: «Язык и познание. Опыт лингвистической антропологии» . Сегодня я готова поставить точку в моей концепции, поместив в проект первое её изложение и надеясь предложить последнюю статью.

(Продолжение следует)

 

 

На заставке: Фотография Ленинградского университета конца 1960-х годов.

 

 

© Л.С.Шишкина-Ярмоленко, 2020
© НП «Русcкая культура», 2021