Людмила Шишкина-Ярмоленко
Совсем недавно мы отметили столетие Октябрьской Революции. В преддверии юбилея российское интеллектуальное сообщество активно оглядывалось назад. Разговорам и спорам и сейчас нет конца. А ведь тема эта уже четверть века не должна нас тревожить. После распада Советского Союза выросло целое поколение людей, для которых жизненной реальностью стало то, что старшие поколения воспринимают или как слом истории, или как попытку возвратиться на старые и кажущиеся надёжными рельсы Российской империи, или как возможность достигнуть, наконец, Европы, «страны обетованной». Все эти и прочие потоки чаяний периодически выливаются не только в бурные обсуждения, но и в массовые действия.
Можно считать, конечно, что кому-то это нужно со стороны. Однако, если нет предлогов внутри, никакие внешние воздействия не пройдут. Это хорошо известно. Безусловно, в последнее десятилетие нас сплотили проблемы геополитики. Ведь как государство мы вновь выходим на авансцену истории. Но это, в основном, определение по объёму. А каково у нас содержание? В этой-то важнейшей для самоопределения области и должны, по-видимому, быть сформулированы сегодня основные вопросы нашего общего бытия. И здесь далеко не первостепенными, хотя и очень важными, оказываются активно навязываемые народу представителями либеральной
общественности внутренние экономические проблемы. Ведь в тех же высокоразвитых экономиках — странах Старого Света, где уровень жизни намного превышает наш, — мы замечаем сегодня, к большому сожалению, не только отсутствие самостоятельных стратегий во внешней политике, но и вырождение политики внутренней. «Толерантность без границ!» – лозунг, следование которому активно приближает конец европейских наций.
Можно было бы считать, что это – расплата за их колониальную политику, но ведь нам от этого не легче. По-прежнему стремясь к доминированию они активно внедряют в наше общество, веками существовавшее в межнациональном единстве, этническую рознь. Конечно, это – политика малых детей и старых джентльменов, но, однако, ведётся она сразу по многим направлениям. И потому нам приходится сталкиваться с её реальными результатами. Прямым объектом этой политики Запада является, конечно, российская молодёжь, пребывающая последние десятилетия в состоянии внутренней неопределённости и придерживающаяся скорее так называемых западных «общечеловеческих» ценностей.
Вся эта странная ситуация – безусловный итог произошедшего в ХХ столетии. Именно поэтому юбилей Октябрьской революции – прекрасный повод для прояснения современного положения дел, определяющего качество восприятия каждым человеком себя и своей страны. Не будем забывать, что человечество как целое держится, благодаря наличию необходимого разнообразия и определённой согласованности его различных частей: этносов, наций, государств. И если формирование государств и наций, во многом, дело политики и истории, то процессы этнической идентификации, в основе которых лежит социоприродная составляющая, дело сознания каждого из живущих.
Проблемы этнической идентичности не случайно, по-видимому, так активно разрабатываются в социологии и культурной (социальной) антропологии на протяжении всего ХХ века. Сегодня существует огромная литература по этой теме. Массовое изучение образа жизни, культуры и способов восприятия мира у представителей современных традиционных обществ позволило иными глазами взглянуть и на так называемое цивилизованное общество. И здесь оказалось, что в современном цивилизованном обществе на некоторых структурных уровнях можно наблюдать процессы, или события, типологически сходные с определёнными реалиями обществ традиционных. Другое дело, что сегодня в нашей социальной среде эти процессы не кодифицированы, не имеют устойчивой структуры, строгой периодичности и тщательного воспроизведения. Да и имени постоянного чаще всего тоже нет. Вот, например, возрастные инициации традиционной культуры. В Стране Советов известная череда приёма в октябрята, в пионеры, в комсомол и даже в партию, безусловно, представляла собою последовательность возрастных инициаций.
Но наряду с этим инициациями были и знаменитые стройки коммунизма, освоение целинных земель, а для младшего возраста и жёсткие тренировки в знаменитых клубах юных космонавтов. Да и вся культура Советского Союза может быть, с этих позиций, рассмотрена как особое, единое, сакрализованное пространство жизни, повторяемое в основных чертах во всех странах социалистического лагеря. С другой стороны, многие тоталитарные режимы ХХ века, возникавшие на иных идеологических основаниях, тоже формировали свои ритуальные системы жизни народа, сходные с системами традиционного или даже архаического общества (насколько мы можем сегодня реконструировать последнее).
Достаточно давно замечено, что элементы архаики проявляются в социуме в период кризиса культуры. Другое дело, какая часть целостного образа жизни определённого древнего сообщества становится актуальной в новой истории народа-наследника, каковы социальные функции повтора архаических структур в данном варианте и как к этому относиться. ХХ век даёт нам, как видится, исчерпывающий материал для анализа перечисленных проблем.
Итак, мы имеем:
1. Хорошо осмысленный такими философами, как О.Шпенглер, Э.Гуссерль, М.Хайдеггер и другими, кризис европейской цивилизации. Вторая мировая только усугубила ситуацию. Вспомним хотя бы «Конец культуры» Романо Гвардини (1951).
2. Однако налицо и попытки найти выход из безнадёжной ситуации. Направления поисков различны. Здесь и предельный
индивидуализм и психологизм французской философии с выводом о смерти автора, да и человека вообще (не слишком ли быстро после «смерти Бога» мы потеряли и Человека?). И поиск пути спасения в традиционализме, закончившийся переходом авторов в ислам (предельный случай отстранённости от родной цивилизации: пусть пропадает?). И максимально формализованная разработка «открытого общества» с уничтожением всех и всяческих границ. Она-то и стала идеальным обоснованием интересов транснациональных кампаний и банковского капитала по втягиванию ещё живого человечества в омертвляющие сети исповедования золотого тельца. Кстати, под вполне благородными лозунгами; а в результате – господство технологий, даже гуманитарных, и захватывающая перспектива перехода к постчеловечеству!
3. Так мы подошли к постмодерну. «Всё смешалось в доме Облонских». Рухнули последние строительные леса – бывшие когда-то в почёте системы координат жизненного пространства.
Постмодерн – время интеллектуалов, апогей Культуры Текста. Время выстраивания автономных конструкций мысли из уже сказанного. Что-то сродни медитации над полем уже обдуманного и зафиксированного человечеством. Тончайшая игра в бисер. Надежда в новой архитектонике текста найти смысл происходящего. На память приходит древнее искусство плетения словес. Может быть, и здесь важнее всего искусство, а не философия? И не жизнь…
Вспомним, однако, что древнерусское искусство плетения словес отражало первоначальный интерес к размышлению, к необходимости и возможности оформить мысль и тем понять её и передать другим. То же делали софисты, разъезжавшие по городам и весям древней Греции и собиравшие народ на площадях, чтобы научить его говорить, выражать свои мысли, а значит – осознавать их. У постмодерна другие задачи.
Ещё одна аналогия – язык героев произведений Андрея Платонова, героев, переживающих конец антропоцентрической эпохи и творящих эпос перехода. Когда-то я писала, что слова у них берутся целиком, как гальки на берегу реки истории. Важен синтаксис, связи всеми одинаково понимаемых смыслов. Потому что жизненный опыт – один на всех, единый, все — «в потоке творения».
Сравним: в эпосе работа со словами-концептами, однозначно представляющими актуальные, «здесь и сейчас», вещи, явления, события; у интеллектуалов постмодерна – работа с текстами, с зафиксированными мыслями. Человек из народа вместе со всеми строит реальный жизненный мир. А интеллектуалы постмодерна строят миры виртуальные. Индивидуальные виртуальные миры. Отсюда – грех самоуверенности, гордыня, связанная с осознанием собственной избранности, изощрённости, презрение к обыкновенному человеку, ощущение себя «над схваткой» и даже принципиальная безродность: люди мира.
Случай авторефлексии философа, выступавшего на заседании одной из секций Дней философии в Петербурге: тончайшее кружево мысли докладчика, даже тема не важна, важно наслаждение от уровня искусства слова. А в конце – неожиданный вывод: «Прекрасно! Но каков же сухой остаток сказанного? Где он?». Так и хотелось добавить: «А был ли мальчик-то?».
Не свидетельство ли всё это конца эпохи классической европейской цивилизации? Ведь и рефлексия над полем доступной мысли уже проведена. Что впереди? Что мерещится за горизонтом?
Попробуем ещё раз оглянуться назад.
Можно считать, что ХХ век концентрировал в себе многие важнейшие для выживания человечества проблемы и активно искал пути и способы дальнейшего движения. Опытным путём в Германии отрабатывалась модель абсолютизации прошлого и формировался новый языческий миф на его основе. Англоязычный мир разрабатывал модель актуального настоящего, вырождающегося, в конце концов, в диктатуру момента. И этот, наиболее стойкий, миф, тоже переживает сегодня агонию. В России выстраивалась сакральная мифология грядущего, но при этом осуществлялось восхождение к архетипам культуры и преодоление антропоцентрической парадигмы.
И в каждой из этих социальных систем, различными способами предавших христианство, существовали свои проекции древних языческих символов и обрядов. Специфика этих проекций, конечно, обусловлена определённой идеологией, целями, которые ставились историей для исчерпания отрицательного опыта строительства жизни. Но сегодня, именно благодаря этому сложнейшему опыту, есть возможность увидеть и другую, необходимую для осмысления настоящего сторону архаики. Следовательно, за горизонтом (или уже куда ближе!) – АРХЕ.
В концепциях разных авторов АРХЕ выступает как «новая архаика» (Савчук В.В.), археомодерн (Дугин А.Г.) , археоавангард (Гиренок Ф.) и археофутуризм. Последний термин принадлежит французскому публицисту Гийому Фаю, и, пожалуй, это — самое удачное из сложных слов.
Термин археофутуризм охватывает прошлое и будущее, возможно, как границы целого, но настоящее только подразумевается при этом как обладающее теми и другими чертами.
А может быть, это настоящее просто проскакивается на автопилоте? Об этом умолчим: нас волнует происходящее в России.
Археоавангард – вещь вызывающая. Не слишком понятная. Что имеет в виду автор? Авангард – хорошо известное направление в искусстве начала ХХ века. Есть обоснованное мнение, что в реальности авангард не прекратился, то есть не ограничился временным периодом, а лишь замер на какое-то время, как семя, брошенное в почву осенью. Но тогда почему архе? Не так уж давно всё это началось. Если же это объединение знакомого нам авангарда с архаикой, то не понятно, как. И зачем? Ведь авангард К. Малевича уже проявление живой архаики, если иметь в виду существование исходных формообразовательных процессов, архетипов, возобновляющихся в каждом акте творения новой формы. Однако если этот археоавангард — начало архаики, то к какому периоду жизни человечества относится сие определение? Если к сегодняшнему, то где же эта архаика была раньше и с чего вдруг стали проявляться её первые признаки, её авангард?
Вопросов к термину много. Позже поищем ответы в высказываниях автора. Но сначала – о следующем термине.
Археомодерн – термин, звучащий более привлекательно, менее громоздкий. Но какую реальность он может обозначать? Если с позиций стиля, то, по-видимому, область поиска истоков модерна в архаике? По крайней мере, странно. Но, может быть, модернизация архаики? Это уже лучше. Однако модерн здесь понимается уже не как стиль, а как процесс. А.Г.Дугин, автор термина, также понимает его как характеристику нынешних процессов, происходящих в России. Только процессы эти оказываются крайне противоречивыми на всех уровнях общества, поскольку историческая последовательность процессов, свойственная Европе, у нас категорически нарушена: не было в нашей стране общества модерна (а, значит, и постмодерна), поскольку модерн – это период существования исторического субъекта, то есть человека, обладающего рациональностью и волевым началом. Нам это было не дано, но требуется. И потому сегодня мы пытаемся объединить в пространстве жизни вылезающие наружу архаические реалии сознания с процессами модернизации, необходимыми для выживания. Народ не готов. И правители – тоже (1). Приятная перспектива!
А Ф.Гиренок, придумавший предыдущий термин, и базу историческую конструирует для такого незавидного состояния российского общества. Оказывается, что современный человек – галлюцинирующее существо, произошедшее от обезьяны-аутиста. Социальность ему не свойственна. Колыбель сознания – абсурд. Сила реального – сила абсурда. И тому подобное. Теперь становится понятным и термин археоавангард: это явно актуализация «здесь и сейчас» самых страшных и, безусловно, крайне оригинальных интеллектуальных извращений юродивого от философии, приписывающего архаике без тени сомнения свои нездоровые (конечно, «авангардные»!) восприятия.
Наконец, термин новая архаика. Дмитрий Быков утверждал, что этот термин употреблял Илья Кормильцев (2). Мне он известен по работам В.В.Савчука:
1989 г. Общество философии и искусства «Новая архаика»;
1992 г. Савчук В.В. Манифест «От постмодернизма к «новой архаике» (3);
1996 г. Савчук В.В. Докторская диссертация: «Пространство архаического: границы рефлексии».
Существенно то, что термин «новая архаика» употребляется в кавычках.
Можно констатировать, что все три концепции российских авторов имеют сходную структуру: критика существующего положения дел в социуме, выбор направления (назад, к истокам), конструирование термина, соответствующего, с точки зрения автора, нынешнему состоянию и возможному будущему страны. Но этими концепциями дело не ограничивается.
За три последних десятилетия сформировался обширный дискурс на тему архаики, который, по общему убеждению, отражает поиски путей выхода из кризиса культуры всей европейской цивилизации.
Существует и достаточное количество линий исследования и толкования всплесков архаического в российском обществе: от восприятия архаизации как формы регресса (большая часть авторов, например, А.С.Ахиезер) до обоснования доверия архаическим практикам, демонстрации возможности рекультивации архаики в современной ситуации при выборе необходимых сегодня стратегий осмысления происходящего, адекватных реальности.
Вот коллективная монография трёх авторов: «Архаизация российских регионов как социальная проблема» (4). В ней дан достаточно подробный обзор научной и философской литературы по проблеме и проанализированы процессы архаизации жизни и культуры в регионах, и, прежде всего, в Башкирии. Наиболее интересен и самостоятелен в оценках третий раздел. Кстати, там дана и критика концепции археомодерна Дугина как сближающейся с точкой зрения Ахиезера.
Однако у Дугина – концепция Четвёртой Политической Теории, противостоящей коммунизму, фашизму и либерализму. На русской почве такую теорию разработал Владимир Карпец, написавший книгу «Социал-Монархизм» (5). Идея непрерывности русской истории, традиция Костантина Леонтьева и Льва Тихомирова.
Впрочем, идея социал-монархизма высказана была Максимилианом Волошиным ещё в 1920 году (6) и, безусловно, достойна серьёзного изучения и обсуждения именно в русле новой архаики, но уже без кавычек.
Наши исследования в области лингвистической антропологии, становления новой психосоматической нормы и педагогики целостного развития однозначно подтверждают наличие исторического процесса изживания старой цивилизационной парадигмы и обновления истоков существования человека разумного (7).
Признаки НОВОЙ АРХАИКИ:
— проявление и новое прочтение исходных архетипов, обновление истоков на новой стадии развития человека разумного; формирование нового космогонического мифа;
— массовая социальная позиция в потоке времени, вне субъектно-объектного противопоставления как результат Великой Октябрьской Революции и врождённая позиция индивида в потоке бытия как итог советского периода нашей истории; формирование новой психо-соматической нормы и нового речевого канона;
— становление и развитие эпоса перехода от антропоцентрической к христоцентрической парадигме (изживание антропоцентризма);
— нарастание понимания необходимости перехода от техногенной цивилизации к эпохе действительно разумного человека и активный, сознательный поиск новых путей.
Всё это и многое другое свидетельствует о начале на рубеже ХІХ – ХХ веков новой эпохи, характеристики которой мы должны осознать и увидеть достойные перспективы развития как нашей страны, так и человечества.
Новая архаика для России – это, прежде всего, обновление этничности, а значит, осознание соответствующего новой эпохе образа мира и определение основных параметров нового стиля жизни. Доминантой этого массового творческого процесса может быть только целостность.
Система, будучи в современной методологической разработке лишь формализованной проекцией целого, диктует нам сегодня и проекционный тип жизни, загоняя человека в максимально унифицированные технологии воспроизводства рабов. Об этом пишется давно: одномерный человек, перформативное общество. Тотальное господство системного менеджмента приводит человека к потере свободы воли, свободы выбора, а, следовательно, и своего лица. В то же время целое предстаёт в нашем сознании всегда как образ, то, что принципиально не формализуется полностью, но предоставляет возможность для нового прочтения, более глубокой и объёмной интерпретации. Образ всегда вызывает эмоцию, а не только оценку. Верный образ таит в себе творческое начало и активирует деятельность человека, его ответственное участие в строительстве жизни.
Тактичной разработке целостного подхода должно быть уделено особое внимание. Образ мира как целого выстраивается в динамике нового прочтения архетипов и их исконных связей и определяет образ жизни конкретного народа, а следовательно, способствует рождению стиля жизни как эстетического феномена, гармонизирующего все аспекты существования человека. Образ жизни в идеале – природосообразен, а стиль жизни, безусловно, имеет мировоззренческое значение.
Для эпохи Новой архаики эти соотношения особенно важны. Существует мнение, что традиция (как и ритуал) – это способ закрепления значимых для сообщества жизненных конфигураций в период изживания архаики, то есть нарастающей потери естественных для социума процедур вхождения в целое мирового порядка. Традиции народной культуры начали изучать и фиксировать только в последние столетия, а по отдельным направлениям — лишь с ХІХ века. Поэтому многие из них отражают период кризиса народного сознания и народной культуры, постепенной утраты признаков исконной этничности, воплощавшихся в структурах повседневности.
Именно поэтому становление, оформление нового стиля жизни требует обращения к более глубоким пластам исторического сознания народа. Необходима честная внутренняя реконструкция всего пути развития русских. Ведь концепт русские сегодня предельно расширился. Осознать этот процесс, выявить характерные признаки русских как суперэтноса, увидеть глубинную связь с древними символами славянорусов и проявить их актуальные сегодня смыслы – значит определить границы и суть настоящего, реальной жизни русского народа, способного защитить свои ценности, народа, испокон века собирающего на их основе все соседние народы в единое многонациональное государство, удерживающее мир на земле.
Перечислим лишь некоторые признаки, свидетельствующие о названной выше особой миссии русского народа в глобальном историческом пространстве жизни человечества:
— Православие, которое в большой степени опирается на опыт исконного язычества, до сих пор во многом определяющего календарные ритмы жизни народа на огромной территории нашей страны. Абсолютно неслучайно существование Православия у нас в трёх ипостасях: Старообрядческая древлеправославная церковь, Единоверческая православная церковь и Русская православная церковь;
— исторически сложившееся пространство сосуществования с многими народами и религиями;
— уникальный двойной опыт строительства личности (соборный и, начиная с династии Романовых, индивидуальный);
— первый в мире опыт испытания грядущего (идеология и практики жизни в СССР);
— русский язык, прямо продолжающий развитие основных категорий праиндоевропейского языка и преобразовавший пространственную модель восприятия времени в энергийную, определив таким образом форму длящегося настоящего, в котором человек укоренён.
Работа по осмыслению и дальнейшему развитию упомянутых выше особенностей будет способствовать обновлению этнической идентичности русских как основы российского народа.
____________________________________________________
1. Дугин А.Г. Археомодерн./ Арктогея – философский портал // www.arcto.ru/article/1472.
2. Новая архаика. Дмитрий Быков. Особое мнение. Эхо Москвы./demosapiens.ru/post_p51_657.
3. Символы в культуре // СПб., 1992. С. 142 – 144.
4. Абдрахманов Д.М., Буранчин А.Н., Демичев И.В.Архаизация российских регионов как социальная проблема.// Уфа, 2016.
5. Карпец В.И. Социал-монархизм. М., 2014.
6. Волошин М.А. Россия распятая // Он же. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М., 1991. С. 309 – 330; с. 329.
7. Шишкина-Ярмоленко Л.С. Язык и познание. Опыт лингвистической антропологии. СПб., 2004.
Впервые опубликовано: Проблемы и базовые принципы укрепления суверенитета России. Коллективная монография. – СПб.: СПбГАУ, 2017. С 217 – 226.
На заставке: Г.Краснов. Поверженный воин. 2006
© Л.С.Шишкина-Ярмоленко,2017
© НП «Русcкая культура»,2019
