Людмила Шишкина-Ярмоленко
****
Тенденция глобализации, активно обсуждаемая в современном обществе, имеет не только верхний, политизированный, слой, легко поддающийся дискредитации. В глубине её – архетипическая логика развития человечества как единого организма, постепенно осознающего себя в необходимом и достаточном многообразии народов, рас, культур, языков и религий. Процесс глобальной идентичности включает механизмы духовного трезвения общества, формирования реального сознания, адекватного целому и единственно способного противостоять логике подмен и постановке ложных целей.
Россия вновь оказалась в центре происходящего, удерживая мир от падений и нащупывая доминанту развития исторического пространства как целого. Устойчивая целостность восприятия жизни характеризует и наше молодое поколение, унаследовавшее социальный опыт живших в ХХ веке как новую массовую позицию субъектов познания в потоке времени, в резонансе с событиями дополняющих друг друга масштабов бытия. Отныне человек существует вне субъектно-объектного противопоставления (обеспечившего в своё время предельное развитие индивидуальности), но при этом он способен в случае необходимости овладеть всем богатством достигнутого ранее.
Сегодня, как никогда, различные свойства личности и разные масштабы существования обретают единство и стягиваются в линзе актуального настоящего, истинного времени, концентрируясь в поступке, качество которого определяет завтрашний день.
Итак, парадигма новой эпохи – реальность мира как целого, и пребывание в ней требует осознания соответствующих занятой позиции способов осмысления происходящего «здесь и сейчас». Однако объять целое мы можем лишь символически. Что же такое символическое постижение реальности?
Само слово символ настолько распространено и привычно, что в практиках повседневности мы скорее понимаем его значимость, важность, весомость в культурной среде, чем истинный смысл. Тем более что в позитивистских концепциях семиотики ХХ века символ часто противопоставлялся знакам как чему-то более простому, привычному, обыденному. Но разве символ не знак?
Однако обратимся к описанию символа в трудах основателя современной семиотики Ч.С.Пирса (1). В пределах своей философской концепции прагматизма Пирс рассматривал семиотику как логику познания, то есть как строго организованный процесс формирования знакового отражения окружающего мира в мысли. Вне этого процесса мысль как таковая оказывается невозможной. Следовательно, рождение знаков и их последовательная интерпретация с помощью других знаков представляет собою, по Пирсу, единственный доступный человеку способ мышления, то есть генезис мыслеформы. (Кстати, русское слово знак, образовано от глагола знать, который в свою очередь восходит к индоевропейскому ĝen- «рождаться»).
Символ в этом генезисе играет основную роль. Именно он оказывается истинным знаком, поскольку обычно формируется на основе других знаков: иконического, индексального или поэтапно – на базе того и другого. То есть в самóм конкретном символе всегда прослеживается его история. Действительно, иконические и индексальные знаки могут служить надёжной основой для символа, поскольку их смыслы находятся соответственно в прошлом, опытном, знании или в длящемся настоящем. Но только в том случае на их основе формируется символ, если освоенное значение соотносится с бóльшим, которое ещё предстоит познать в будущем, соотносится, как условленная часть Целого, пока недоступного пониманию, но существующего. Недаром А.Ф. Лосев писал в «Философии имени»: «Символизм есть апофатизм, и апофатизм есть символизм» (2).
Учитывая предыдущее, мы рассматриваем символический реализм как сферу мышления, обеспечивающую человеку восхождение от конкретики события к архетипам Целого. И это, возможно, единственный путь, позволяющий раскрывать символизм повседневности ради обретения достоверного образа мира и ответственного творческого созидания.
В таком контексте социальный дизайн оказывается областью деятельности, благодаря которой каждый участвует сегодня в формировании жизненного мира эпохи (3), а исходный концепт дизайн освобождается от навязанной ему ХХ веком трактовки через главенство вещи. О последнем свидетельствует и нынешний этап предельного утрирования значимости вещи в работах современных исследователей. Сегодня аналитика вещи, исполняемая огромной армией учёных, дошла, на наш взгляд, до чудовищных размеров и стала реальной социальной силой.
Вот фразы из выступления известного социолога на конференции «Люди и вещи»: «…в мире социальных связей, куда попадает каждая вещь, вещи играют самодовлеющую роль и подчиняют своей инструментальной и функциональной логике поведение людей. Сам человек становится физической и социальной вещью. Таким образом, мы фиксируем, — утверждает исследователь, — порождаемое вещами культурное и социальное пространство… Структурно этот процесс можно определить как материальную формацию или, другими словами, как социальный порядок вещей и вещную цивилизацию современности» (4) .
Всё бы хорошо, всё очень похоже на адекватное описание реальности, если бы не приём, который постоянно использует автор, придавая вещам собственно человеческие свойства и на этом основании перемаркируя оппозицию «человек – вещь».
Речь уже идёт о цивилизационном принуждении, когда люди насильно вовлекаются в мир вещей. Не ради ли интересов тех, кто заинтересован в наживе?
Итак, проявление новой смысловой доминанты в концепте социальный дизайн подчиняется не только возможной, но насущно необходимой и естественной логике, которую и попытаемся восстановить.
Возникновение дизайна обычно связывают с именем Уильяма Морриса (1834 — 1896), воплотившего в жизнь свою мечту и создавшего образец общины, в которой жизнь и труд приносят человеку радость (5). В сущности, У. Моррис пытался сформировать новый стиль жизни для среднего человека, соединяя мастерство ремесленников эпохи готики с изысканной живописью прерафаэлитов, которой он сам увлекался. Смысловая доминанта этого стиля – построение жизненного пространства каждым человеком на основе высоких эстетических критериев. И этим уже оказалась спрогнозированной знаменитая реформа художественного образования начала ХХ века в России и Германии, когда были регламентированы новые программы обучения на основе слияния академического и прикладного направлений в искусстве.
Фактически, дизайн У. Морриса и был социальным дизайном. Однако формировался он на эстетике ретро. Новую эстетику, соответствующую уровню социальности, заданному Моррисом, ещё предстояло найти. Следовательно, целостность подхода Морриса в социальном дизайне должна была в дальнейшем дробиться на параллельное развитие отдельных сторон в преддверии нового синтеза.
Знаменитый Red House У. Морриса – образец «естественного жилища», с черепичной крышей, витражами, гармонизацией внешней и внутренней среды за счёт отражения в интерьере (мебели, обоях, орнаментах) особенностей окружающей дом природы. Насыщенность здания новыми элементами интерьера и новыми смыслами была настолько велика, что породила значительное число подражаний, предвосхищая появление модерна.
Модерн – завершающий стиль эпохи классического искусства; с одной стороны, это некое обобщение предшествующих стилей, не случайно его сосуществование с эклектикой. С другой, – это уже попытка полностью спроектировать жизненную среду. Модерну присуще использование ассоциаций с живой природой, выраженных в скульптурах, стеклянных витражах и кованом металле, тщательная деталировка светильников и мебели в интерьере с органичным переходом к вещественному окружению человека и даже к его одежде. Единство внешнего и внутреннего особенно ярко проявляется в отсутствии скрытых мотивов: в отличие от классицизма обнажаются и обыгрываются конструктивные элементы здания, а идея подражания природным формам пронизывает всё архитектурное сооружение от цоколя до крыши. И здесь видится аналогия с готическими соборами, с идеей явно заданной архитектоники, подчинённой единому принципу симфонизма частей.
Если сегодня воспринимать готику как реальное воплощение достигнутого максимума общественного устройства на определённой ступени развития социума, строго дифференцированной, иерархической, но суммативной структуры (имеются в виду знаменитые «суммы знаний», характерные для этого периода), прочно скреплённой в целое христианством, то модерн, несмотря на свою привилегированность, вновь возвращает нас к социальности в широком смысле, формируя поле для поиска новой, не классической, эстетики. Модерн под самыми различными наименованиями (Ар Нуво, Сецессион, Югенд-стиль) успел за короткий срок достаточно широко распространиться по Европе, и, что ещё более неожиданно, приобрёл национальную специфику.
Отсюда становится понятным подготовительный период, предшествующий появлению нового канона: исторически сформировавшийся заказчик – человек из народа, с новой, массовой позицией субъекта познания в потоке творения. Видение мира из этой позиции требует особой маркировки логики развития, в которой только и возможно оценить происходящее. Логика развития диктует обращение к генезису, к архетипам и к проблеме их пресуществления в процессе актуального жизнетворчества.
Закономерным образом рождается новый эстетический канон в творчестве Казимира Малевича и Василия Кандинского, акцентирующих значение формы и цвета в живописи и осознающих логику созидания образа как родословную, как сложнейший (не комбинаторный!) синтаксис единения в Целое. Новый канон — зримая философия жизненного творчества в параллель с эпосом Владимира Маяковского, а Андрей Платонов, завершающий этот эпос, — не близок ли Павлу Филонову? (6)
Для человека из Культуры все они зачастую кажутся злыми гениями, разрушающими привычное устройство мира. Не потому ли, что человек Культуры давно смотрит на жизнь, как и на произведение искусства, с дистанции познания, и желает видеть результат, готовую для анализа (разложения!) форму. В новом каноне требуется принципиально иная позиция – соучастие в процессе создания, сотворчество, а, следовательно, и со-ответственность.
Новый канон – это логика индивидуального в своей массовости творения жизненного пространства, восприятие мира каждым «от нуля», от первичных форм и архетипов цвета, в круговерти которых человек – главный участник, одушевляющий мир. Это соучастие в зримом поле взаимодействия энергий жизни, в точках особого насыщения которого отстаиваются формы реальных вещей. Радостный и удивлённый собственными возможностями творить обыкновенный герой. Этап всеобщего опрощения ради нового начала.
Наследниками нового канона стали ВХУТЕМАС и ИНХУК в России, БАУХАУЗ в Германии. Но социальная составляющая (процессы синхронизации жизни искусства и общества) к этому времени была уже утрачена. Творчество масс оказалось плохо прогнозируемой и неуправляемой реальностью. Усилиями государства оно вводилось в строгие рамки закона, и закрытие ВХУТЕМАСа стало своеобразным символом конца «испытания истории»: искусство не должно было провоцировать людей на не узаконенную свыше активность.
И всё-таки вслед за Западом дизайн как вид художественного творчества в области «мягкой социальности» пробился и у нас. НТР подхлестнула его развитие в СССР под именем технической эстетики.
В сформировавшемся виде дизайн стал областью обслуживания интересов массового потребителя, но, имея в качестве доминанты творческую деятельность, естественно, претендовал на большее. Однако попытки дизайнеров выйти на прогнозное проектирование полномасштабных социальных процессов не случайно вызвали отрицательную реакцию сверху в восьмидесятые годы. И дело не только в том, что тоталитарное государство не могло позволить кому бы то ни было присваивать себе его функции. Дело в том, что прогнозное проектирование даже с лучших, эстетических, позиций – ещё одна тоталитарная программа, насилующая жизнь. Принципы построения таких программ до сих пор основываются на системном подходе и господстве целеполагания, а значит, противоречат массовой позиции субъектов познания «в потоке творения» и фактически соответствуют оценке: «Лучшее – враг хорошего».
Семьдесят с лишним лет советской власти — это драматический период проб и ошибок на новом пути субъекта познания, а, следовательно, перебор, рекапитуляция многих способов формирования жизненного пространства и обретение твердой позиции. Если это так, то вполне понятным является обращение к У. Моррису, к началу ХХ века, к периоду, когда эта позиция только формировалась.
Сегодня, когда на сцену истории вышло поколение с врождённой, а не благоприобретённой позицией «в потоке времени», активное творчество в выстраивании собственного жизненного пространства становится особенно актуальным.
И здесь совершенно не случайным оказывается феномен восстановления (четвёртого рождения!) знаменитой скульптурной композиции «Рабочий и колхозница». На Международной выставке в Париже в 1937-м году выполненный по проекту Б.М. Иофана павильон Советского Союза с венчающей его скульптурной группой В.И. Мухиной был воспринят как главное событие, как символ устремлённости человечества в будущее, к свету, к солнцу…
Последующее размывание символического смысла «Рабочего и колхозницы» в связи с деградацией коммунистической идеи и советской власти в нашей стране вовсе не повлияло на историческую память французов. Как это ни странно, весной 93-го года, одного из самых тяжёлых в постсоветский период жизни России, в Московском текстильном институте была развёрнута замечательная французская выставка «Ветер с Востока».
Идея этой выставки заключалась в показе влияния культуры восточных по отношению к Франции стран на тенденции в моде, пропагандируемые модельерами и модными журналами. Среди других экспонатов выделялся плакат Т. Муглера «Blés dʼor» («Золотые хлеба»), представляющий собою явную аллюзию мухинского произведения. И это оказалось знаковым событием (7).
Жёсткая эпоха постмодерна обеспечила молодым необходимую практику свободного выбора и устойчивость в потоке жизни. Человек внутренне значительно повзрослел и готов откликнуться на новые вызовы времени, символизм которых вновь безусловен. Это, прежде всего, идея молодости человечества, идея соединения обычных людей, каждого из живущих, союза душ. Это идея совместного восхождения к архетипам мира, вечным ценностям, скрытым в структурах повседневности, к смыслу собственного существования, к пониманию жизни, не возможному вне свободного избранного и нелёгкого труда.
Однако исходный и важнейший этап становления молодого человека сегодня – социоприродная и этнокультурная самоидентификация. Данный процесс как стержень формирования личности может осуществиться лишь при участии молодежи в организации социально-педагогического пространства малой родины, пространства, объединяющего людей в интересах места своего проживания, а, значит, и в собственных интересах. Не это ли первая ячейка социального дизайна в необъятном поле массового творчества жизни, подготавливающая включение молодого человека в социальные процессы больших масштабов?
Концепция социального дизайна, в терминах синергетики, — открытая система. В каждом конкретном случае идеология социального дизайна предполагает щадящую тактику включения исследователей в ситуацию объекта, внятность задач и чистоту помыслов, что создаёт атмосферу доверия и обеспечивает взаимодействие с местным сообществом.
Первый опыт такой диагностики состоялся ещё в 1992-ом году в Старой Ладоге, включённой в государственную программу «Малые города России». Научным руководителем и методологом программы был известный архитектор и дизайнер Вячеслав Леонидович Глазычев, исследования которого оказали большое влияние на становление предложенной здесь концепции. Анализ работы, проведённой в Старой Ладоге совместно с Л. И. Сугаковой, позволил сформулировать принципы и уточнить последовательность необходимых, с точки зрения дальнейшего развития местного сообщества, действий.
В каждом конкретном случае исследователи работают в режиме группового резонанса, который предусматривает плотное обсуждение результатов очередной фазы деятельности. Цель группового резонанса — создание промежуточного образа, исходя из которого планируются следующие этапы изучения объекта.
С отставанием на шаг идёт формирование социально-педагогического пространства включением в обсуждение проблемы на разных её уровнях представителей местного сообщества. Благодаря инициации внутренней (силами местных жителей) экспертизы, совместно с исследователями выстраивается достоверный образ событий, формировавших и формирующих актуальную ситуацию.
Для получения достойного результата необходимо учитывать некоторые важные для исследования моменты.
Общество как естественная часть целого раскрывает свою суть не при метафорическом переносе на него методов описания объектов иной природы (например, методов синергетики), хотя и это может оказаться полезным, а при доминировании идеологии метонимии, которая позволяет вскрыть глубину символизма происходящих в нём процессов.
Целостный подход не противостоит системному анализу и другим конкретным методам изучения социума, но использует их на определённых стадиях работы, преодолевая тупики рациональности творческой энергией исследователей. В новой парадигме формируются дополнительные отношения между позицией учёного, методами исследования и способами описания обнаруженных феноменов.
Верно восстановленный генезис актуальной ситуации обладает объяснительной силой в её отношении и проявляет интенции развития объекта исследования. Резонанс с реальностью ощущается местным сообществом и каждым участником отдельно как момент истины, стимулирует творческую энергию и конкретизирует архитектонику жизненного пространства с опорой на высокие, эстетические, критерии. Обновляющаяся идентичность осознаётся как мотив действия.
Таким образом, социально-антропологическая диагностика хронотопа, проведённая вместе с представителями местного сообщества, становится основой для формирования программы развития социо-природной среды и путей её исполнения. Местное сообщество не только осознаёт сложившуюся ситуацию, но и, консолидируясь, приобретает способность и возможность социального творчества, активного и ответственного выстраивания жизненного пространства.
Именно так, через глубину конкретного, человек входит в область символического реализма, осваивая новые масштабы бытия, обогащающие его душу. Думается, что в таком варианте социальный дизайн имеет серьёзную перспективу развития в нашей стране.
К сожалению, сегодня даже в философских работах жизненная логика восхождения к архетипу зачастую подменяется формальной логикой абстрагирования от реальности, создания виртуальных объектов, в погоне за которыми человеком овладевает охота к перемене мест. Успешность, то есть карьера и деньги – лозунги, следуя которым, мы всё больше отрываемся от реальности и тем углубляем пропасть перформативного общества.
Кризис начался не сегодня. Тем удивительнее звучат предупреждения Н. В. Гоголя и его мудрые, предельно актуальные советы, высказанные в письмах к конкретным людям.
Речь пойдёт о знаменитой его книге «Выбранные места из переписки с друзьями», изданной, правда, с серьёзными купюрами, ещё в декабре 1846-го года8.
Почему купюры? Что содержали письма, запрещённые цензурой к публикации в тот период? Оказывается, именно в них Гоголь писал о том, как сорвать пелену с глаз, как увидеть реальную Россию в каждом городе, в каждом человеке и как эту Россию обустроить вместе с увиденными и узнанными людьми. Советы, которые даёт Гоголь по организации этого умного социального деланья, совершенно конкретны и предельно актуальны. О них разговор ещё предстоит. Но главное – то, что вся предполагаемая им работа имеет глубоко нравственную, духовную основу.
Мы позволим себе далее лишь несколько цитат без комментариев, чтобы обратить внимание на программу, выстраданную более полутора веков назад признанным гением нашей культуры, программу обустройства страны, словно специально созданную для сегодняшнего времени. Фактически, перед нами – социальный дизайн, по Гоголю.
«Всякому теперь кажется, что он мог бы наделать много добра на месте и в должности другого, и только не может сделать его в своей должности. Это причина всех зол. Нужно подумать теперь о том всем нам, как на своём собственном месте сделать добро. Поверьте, что Бог недаром повелел каждому быть на том месте, на котором он теперь стоит. Нужно только хорошо осмотреться вокруг себя;… А если для этого нужно быть только тем, чем вы уже есть? А если у вас уже есть именно такие орудия, которые теперь нужны?» (8) [с. 40, 41].
Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы – русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и всё, что ни есть в России. К этой любви нас ведёт теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри её и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви…
Вы ещё не любите Россию: вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всём дурном, что в ней ни делается, в вас всё это производит только одну чёрствую досаду да уныние… Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей,… последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмёте, предпочитая одну крупицу деятельности на нём всей вашей нынешней, бездейственной и праздной жизни. [8; с. 128-130].
«Чтобы узнать, что такое Россия нынешняя, нужно непременно проездиться по ней самому. Слухам не верьте никаким. … Сделайте ваше путешествие вот каким образом: прежде всего выбросьте из вашей головы все до одного ваши мнения о России, какие у вас ни есть, откажитесь от собственных своих выводов, какие уже успели сделать, представьте себя ровно не знающим ничего и поезжайте как в новую, дотоле вам не известную землю. … таким же точно образом (как русский путешественник в Европе – Л.Ш.), и ещё с большим любопытством, приехавши в первый уездный или губернский город, старайтесь узнать его достопримечательности. Они не в архитектурных строениях и древностях, но в людях. Клянусь, человек стоит того, чтоб его рассматривать с бόльшим любопытством, нежели фабрику и развалину. Попробуйте только на него взглянуть, вооружаясь одной каплей истинно братской любви к нему, и вы от него уже не оторвётесь – так он станет для вас занимателен» [8; с. 132-133].
«Жизнь нужно показать человеку, — жизнь, взятую под углом её нынешних запутанностей, а не прежних, — жизнь, оглянутую не поверхностным взглядом светского человека, но взвешенную и оцененную таким оценщиком, который взглянул на неё высшим взглядом христианина. Велико незнанье России посреди России. Всё живёт в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек – человека; люди, живущие за одной стеной, кажется, как бы живут за морями. Вы можете познакомить их между собой и произвести взаимный благодетельный размен сведений, … всех обогатить и в то же время разбогатеть самому больше всех.
Подвиг на подвиге предстоит вам на всяком шагу, и вы этого не видите! Очнитесь! Куриная слепота на глазах ваших! Не залучить вам любви к себе в душу. Не полюбить вам людей, пока не послужите им. … Потому и любимо так сильно дитя матерью, что она долго носила его в себе, всё употребила на него и вся из-за него выстрадалась. Очнитесь! » [8; с. 138-139].
________________________________________________________________________________
1.Пирс Ч.С. Избранные философские произведения. // М.: Логос, 2000. Учение о знаках. С. 176-233.
2.Лосев А.Ф. Из ранних произведений. // М.: Издкательство «Правда», 1990. Философия имени. С 93.
3.Сегодня существует и другое направление социального дизайна, успешно развиваемое А.М. Долгоруковым в Москве. См., например: Долгоруков А.М. Социальный дизайн: проектирование жизнеспособных систем. Курс лекций. // МГУ, 2009. Он же. От замысла к действию. Стратегическое управление. //М.: Дискурс, 2011.
4.В. В. Козловский. Цивилизационное принуждение к модерности: в потоке вещей. / VIII Всероссийская научная конференция «Потребление как коммуникация – 2012». Программа конференции «Люди и вещи». 28-29 июня 2012. Факультет социологии СПбГУ. // СПбГУ, 2012. С. 33.
5.Эстетика Морриса и современность. Сб. статей. // М.: Изобразительное искусство, 1987.
6.О новом каноне см.: Ярмоленко А.Д. Медитативная транспозиция цвета как составляющая концепции В.В. Кандинского. //Цвет в искусстве авангарда. Материалы международной научной конференции. – СПб.: ГМИ СПб., 2011. С. 95-104. Шишкина-Ярмоленко Л.С. Живописный эпос Малевича и Филонова.// Там же. С. 81-04. Она же. Супрематизм в социально-антропологической перспективе. // ОТыДО. Траектории петербургского авангарда. Сб. статей. – СПб.: «АПОЛЛОН», 2010. С. 267-281.
7.См. подробнее: Шишкина-Ярмоленко Л., Ярмоленко А. «Рабочий и колхозница»: четвёртое рождение. К 120-летию В.И. Мухиной. // Альманах «Русский мiръ». Пространство и время русской культуры. СПб.:«Русская культура», 2010. С. 57-73.
8.Гоголь, Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями / Составление, вступительная статья и комментарии В.А. Воропаева.// М.: Советская Россия, 1990.
© Л.С. Шишкина-Ярмоленко, А.Д. Ярмоленко
© НП «Руская культура», 2018
