Людмила Шишкина-Ярмоленко
****
Термин «социальный дизайн» на грани 80-х и 90-х годов XX века обозначал одно из направлений дизайна, в котором художественное проектирование среды должно было отражать конкретные интересы взаимодействующих с нею людей. В таком понимании термин оказался избыточным, так как дизайн в отличие, скажем, от живописи уже нацелен на удовлетворение массового спроса населения на эстетизацию среды обитания.
Однако оказалось возможным совершенно иное прочтение этого словосочетания, с достаточной точностью фиксирующее общее состояние ментальности на грани третьего тысячелетия, усиленное с начала XXI века. Маркируя определение «социальный», то есть меняя доминанту в смысловом поле термина, мы получаем новый концепт: социальное творчество людей, объединённых стремлением к гармонизации общего жизненного пространства.
В этом ракурсе социальный дизайн обозначился в последние годы как теоретическое и научно-практическое направление на стыке социологии, лингвистической антропологии и социальной педагогики, как новый этап проявления и осмысления традиционной для россиян общинности и даже соборности в решении насущных проблем образа и способа жизни.
Не секрет, что в последние десятилетия советской власти, и тем более – в 90-ые годы, мы становились всё более изолированными друг от друга сначала вследствие трезвой оценки стареющей идеологии, а затем просто из естественного желания выжить. Но, слава Богу, ситуация меняется и требует нового подхода к решению проблемы человека и общества.
Фактически, при этом объектом социального дизайна становится человек в его внутреннем развитии, воплощающемся в активном изменении социальной среды по разумно выработанным критериям, обеспечивающим достойное существование местных сообществ. Ведь дизайн – это, прежде всего, конструирование события. Или со-бытия. Стиль жизни провозглашается одной из основных категорий социального дизайна и воплощается в приоритете духовного и эстетического начал. Является ли такое понимание социального дизайна закономерным и актуальным?
Дизайн как направление сложился в середине XX века и стал неотъемлемым атрибутом повседневности, характерной чертой быта. Постоянное обновление дизайна и вездесущность кажутся фантастическими при кратковременности его исторического существования. Популярность дизайна обусловила появление исследований, связанных с его социальными, философскими и методологическими основаниями.
Однако сегодня приходится констатировать, что серьёзной теоретической базы у дизайна в отличие от архитектуры нет. Более того, массовость и неумеренная востребованность грозят вырождением дизайна в упаковку. Это обусловлено, по-видимому, сложностью самой области его действия, которая концентрируется вокруг внутренней границы пространства «человек — вещь».
В традиционном обществе всякая вещь сакральна, так как через неё и благодаря ей осуществляется символическая связь человека с Целым. Сущность символизма вещи обусловлена общим представлением об устройстве мира, выработанным родовым сознанием. С развитием цивилизации и разделением мира на сакральное и профанное вещь в повседневной жизни утрачивает свой символический смысл и становится полностью функциональной. В противовес функциональности обыденной вещи создаётся вещь как предмет искусства, уникальность её подчёркивается, а в форме воплощаются индивидуальные особенности образа мира её создателя. Вещь внутри искусства вновь обретает символический смысл, который творится автором и от автора. Здесь, как известно, главенствует прямая перспектива.
В начале XX века в связи с формированием новой массовой позиции субъектов познания вне дистанции с миром, в резонансе с жизнью, наиболее проницательным художникам удаётся войти в поток архетипической логики творения и прозреть его начальные формы. Безусловно знаменательна дополнительность творчества Казимира Малевича, отразившего в своих супрематических элементах и композициях исходные формы, и Василия Кандинского, увидевшего в движении света и цвета динамическую сущность творческого акта. В ансамбле с Павлом Филоновым и другими представителя русского авангарда им удалось почти невозможное: создать новую версию космогонического мифа, поддержанную развивающимся и трансформирующимся эпосом Маяковского – Платонова.
Современный дизайн унаследовал от великих деятелей авангарда именно эти общепонятные и в то же время архетипические черты: скупость формы, прорисованность силуэта, графичность цветовых решений, обеспечив внедрение эстетики в повседневную жизнь. Однако профессионализм дизайнеров, в массовом масштабе порождающих эстетичные интерьеры и упаковки, оказывается сегодня оторванным от глубинных духовных процессов, происходящих в человеке, нуждающемся в новом символизме.
Эту насущную потребность уже не может удовлетворить даже отказ от вещи, просматривающийся в минимализме как стиле. Сегодня требуется выход за пределы бинарной логики, включающей нас в заколдованный круг повторов. Выход видится в смене объекта дизайна, в возврате к идеям философского и художественного авангарда начала XX века с позиций уже отработанного и понятого. Речь идёт о том, что человек сегодня способен стать дизайнером своей души. Ещё Андрей Белый писал, что единственное творчество, которое достойно человека, — это творчество собственной жизни. Но ведь творение жизни – коллективный процесс. Только через это глубоко личностное и в то же время общинное, соборное творчество оказывается достижим уровень истинного символизма.
Символизм как творчество жизни возможен!
С этих позиций и раскрывается, с нашей точки зрения, актуальный сегодня концепт социального дизайна. Духовные и эстетические критерии формирования жизненного пространства отрабатывались достаточно долго, чтобы быть готовыми к употреблению. Они не сформулированы как кодекс, но это и противопоказано. Есть область, в которой каждый ищет сам, но находит общие истины. Не это ли первая ячейка социального дизайна в необъятном поле массового творчества жизни?
Так понятый социальный дизайн способен, на наш взгляд, обеспечить высокие требования социальной активности, при которых политические и экономические интересы сообщества выстраиваются как необходимые составляющие целостного образа жизненного мира. Но доминантой, без которой целое невозможно, всегда будет Дух.
В то же время социальный дизайн как область обеспеченной государством инициативы снизу требует проведения соответствующей политики, и более всего — развития в государственном масштабе социальной педагогики. Но не той социальной педагогики, которая занимается, в основном, только нуждающимися в призрении, а социальной педагогики здорового общественного организма. И, прежде всего, речь должна идти о молодёжи.
Важнейший момент в воспитании молодёжи сегодня — это обеспечение её социоприродной и этнокультурной самоидентификации. Этот процесс как основа формирования личности может осуществиться лишь при участии молодёжи в организации социально-педагогического пространства своей малой родины, пространства, объединяющего людей в интересах места своего проживания, а значит, и в собственных интересах.
Социально-педагогическое пространство выстраивается, начиная с этапа социально-антропологической диагностики хронотопа, к проведению которой привлекаются местные жители. Опыт такой диагностики имел место в 1992 году в Старой Ладоге, включённой в программу «Малые города России». В этот тяжелейший, рубежный для России год были заложены принципы нового подхода к развитию местных сообществ, которые сегодня предельно востребованы и которые легли в основу концепции социального дизайна.
© Л.С.Шишкина-Ярмоленко, А.Д.Ярмоленко
© НП «Русская культура», 2018
