Наталия Ковалева. Родилась и большую часть жизни прожила в Ленинграде — Санкт-Петербурге. Впрочем, Ленинградом он был для меня недолго — в университете мы все называли город — Питером, а с тех пор, как я начала работать в пушкинском музее-квартире на Мойке — только Санкт-Петербург. Мы все невольно существовали в пушкинском времени… С 1996 года живу в Израиле.

 

 

 

Сегодня, 17 мая, день рожденья Лены Шварц. Мы дружили с ней ещё с университета. Познакомились очень смешно — когда нас, студентов, отправили в колхоз. А потом образовалась и компания, в которой мы существовали много лет. И, странное дело, поначалу, я не хотела слушать её стихов — боялась погубить нашу дружбу. А вдруг мне не понравятся стихи. Но как-то, когда мы были вдвоём в её квартире, она всё же начала читать свои стихи. И всё — я пропала. Это была магия — необъяснимая, не похожая на то, что я любила раньше. И тогда же я сфотографировала её на балконе. Потом эту фотографию попросили в Википедию…

«Еловые ветки, сосновые… все говорят по-чешски…».

Когда я перечитываю её стихи — я вспоминаю эту фотографию и одно из самых любимых её стихотворений — Потерянный рай..

Собственно говоря, так я сейчас и вспоминаю это время — Потерянный Рай.

Как эта улица зовётся — ты на дощечке прочитай,
А для меня её названье — мой рай, потерянный мой рай.
Как этот город весь зовётся — ты у прохожего узнай,
А для меня его названье — мой рай, потерянный мой рай.
И потому что он потерян — его сады цветут ещё,
И сердце бьётся, сердце рвётся счастливым пойманным лещом.
Там крысы чёрные сновали в кустах над светлою рекой —
Они допущены, им можно, ничто не портит рай земной.
Ты излучал сиянье даже, заботливо мне говоря,
Что если пиво пьёшь, то надо стакана подсолить края.
Какое это было время — пойду взгляну в календари,
Ты как халат, тебя одели, Бог над тобою и внутри.
Ты ломок, тонок, ты крошишься фарфоровою чашкой — в ней
Просвечивает Бог, наверно. Мне это всё видней, видней.
Он скорлупу твою земную проклёвывает на глазах,
Ты ходишь сгорбившись, ещё бы — кто на твоих сидит плечах?
Ах, я взяла бы эту ношу, но я не внесена в реестр.
Пойдём же на проспект, посмотрим — как под дождём идёт оркестр.
Как ливень тёплый льётся в зевы гремящих труб.
Играя вниз,
С «Славянкой» падает с обрыва
мой Парадиз.
1982

И мне хочется вспомнить ещеё одну историю — о мистификации. Это произошло позже, но ведь и дружили мы всю жизнь, собрались своей прежней компанией — Витя Кривулин, Елена Игнатова, Сергей Стратановский, Виктор Ширали. Всех тогда почти не печатали, все любили читать стихи друг другу, всех по-детски интересовал вопрос — кто же из них лучший поэт? Страсти разгорались… И вдруг пришла Лена Шварц и сказала:
— Полно спорить, кто лучший. Я сейчас прочитала стихи Арно Царта — вот кто абсолютно неожиданный и непредсказуемый поэт. Хоть и эстонец, а пишет по-русски. Послушайте.

И она прочла, действительно, странное и необычное стихотворение. Кто-то сказал «ерунда», кто-то с уважением заметил, что в этом что-то есть, а кто-то сказал, что такого быть не может, потому что иначе о нём все уже бы слышали.
— Не верите? — спросила Лена. — Так я приведу его к вам в следующий раз.

Когда мы все собрались снова, то с нетерпением ждали эстонца.

И он пришёл — высокий, светловолосый, говорящий с акцентом. Начал читать по бумажке своё стихотворение, споткнулся на каком-то слове, попросил дочитать Лену. Перед нами был необъяснимый факт. Стихи — хорошие. Да. Этого не отнимешь. Но откуда же он взялся на нашу голову? А он быстро откланялся и ушёл. Страсти бурлили. Что-то настораживало. Но что?

Через неделю Лена позвонила к нам с Витей и спросила с торжеством:
— Ну, как?
— Отлично, — ответил Витя. — Я его, конечно, недооценил в прошлый раз. Но он заходил ко мне на этой неделе, почитал свои новые стихи — гораздо лучше прежних. Он даже оставил мне экземпляр. Вот, послушай… — и прочёл длинное стихотворение Арно Царта о надписях тушью, иероглифах, письмах другу.
— Пригласи его на следующее собрание, пусть почитает и новые стихи тоже.
— Нет, — сухо ответила Лена, — он вчера уехал.

На следующем собрании поэт Серёжа Стратановский сказал, что этот эстонец успел побывать и у него и тоже оставил свои новые стихи. Ничуть не хуже прежних.

Тут уже все дружно рассмеялись. И стало ясно, что Арно Царт — фигура мифологическая. Идея этой мистификации пришла в голову Лене, которая и написала первые стихи Арно Царта, а когда его потребовали привести, уговорила своего приятеля-актёра надеть светлый парик и изобразить эстонца. Первым, кто разгадал эту историю, был Витя, который постарался переиграть Лену своими стихами, а потом Серёжа Стратановский и другие поддержали вполне этот миф своими стихами, и вымышленный Арно Царт неожиданно стал продуктом коллективного творчества. Игрой в Арно Царта увлеклись все — какая радость выступить под маской! Поговаривали даже о том, чтобы издать сборник стихов Арно Царта.

Но Лена Шварц стояла на страже. И в каждом сборнике её стихов, куда включались и стихи Арно Царта, всегда писала: «Необходимо заметить, что этому эстонскому поэту принадлежат только напечатанные здесь стихи. Все остальные, пользующиеся его именем, — самозванцы или, возможно, незаконные дети, но в таком случае они обязаны подписываться А. Ц.- фис или А. Ц.-младший»…

И очень жаль, что нет сборника стихов Арно Царта-старшего, его сына, его брата, короче, всей компании, которая с таким воодушевлением подхватила мистификацию, придуманную Леной Шварц…

Потерянный рай…

На заставке использован фрагмент фотографии Александра Петросяна. СПб.

© Н. Ковалева, 2018
© НП «Русская культура», 2018