Памяти Анатолия Павловича Никитина

27 февраля день памяти «Рыцаря виолончели» народного артиста России, выдающегося педагога, профессора, зав. кафедрой виолончели, контрабаса, арфы и квартета Санкт-Петербургской консерватории имени Н.А. Римского-Корсакова Анатолия Павловича Никитина. Соратник Евгения Мравинского, любимец Дмитрия Шостаковича, концертмейстер, солист, блестящий интерпретатор музыки, кавалер ордена Почета, ордена «За заслуги перед Отечеством», ордена Дружбы, «Патриарх виолончельной школы» , остался в памяти своих учеников и коллег «незабвенным».

Приводим отрывки их воспоминаний.

Александр Викулов. Опыт незабвения.

Есть интенсивные тексты (в частности, музыкальные) и есть интенсивные личности, этим текстам во многом подобные. Секрет их воздействия на окружающих – не в многоречивости, не в гипертрофированной активности и даже не в умении при случае вызвать к себе неподдельный интерес, но в особого качества заряде внутренней энергии, способном и в своих минимальных внешних проявлениях создавать неповторимо-индивидуальную ауру, особый “личностный магнетизм”, не поддающийся рациональному осмыслению, но при этом зачастую, успешно действующий даже поверх временных и пространственных барьеров. Уходя, такие люди оставляют в сознании тех, кто их знал, незарастающую борозду. Они не отпускают и не забываются. Именно таким человеком был и остаётся для меня Анатолий Павлович Никитин. Совершенно естественно, что после его ухода (27 февраля 2017 года) прозвучали — прежде всего, из уст его многочисленных учеников — все неизбежные в таких случаях и, вне сомнения, продиктованные искренним душевным порывом обещания “помнить и не забывать”. У меня, однако, уже тогда не было ни малейших сомнений в том, что на сей раз, всё же, можно было со спокойной совестью отойти от общепринятого канона и не давать никаких обещаний. По той простой причине, что – в этом, я полагаю, со мной согласятся все – “забыть Анатолия Павловича” решительно невозможно. Невозможно, так сказать, по определению. Невозможно забыть уникальную интонацию его голоса, в которых неизменно присутствовало нечто “ласковое и томное” и в то же время озорное; его лукавую, с чуть склонённой на сторону головой, до невозможности проницательную улыбку; барскую вальяжность движений, живейшую спонтанность реакций, при величайшей неслучайности каждого жеста и слова. За всеми этими колоритными внешними чертами стояла (и сразу же безошибочно угадывалась) глубоко неординарная натура, властно и убедительно утверждавшая себя в жизни и в музыке. Я, кстати, не думаю, чтобы последнее стоило Анатолию Павловичу великих усилий: в этом вопросе природа слишком явно была на его стороне; полагаю, если бы мне однажды сообщили, что он “родился с виолончелью в руках”, предложив воспринимать эту метафору буквально, я бы не раздумывая, согласился. Почему нет? Ведь очевидно, что виолончель менее всего была для него лишь неким “объектом”, орудием производства (пусть даже очень успешного), инструментом в прикладном смысле слова. В гораздо большей степени – ещё один характерный штрих к портрету, видимый невооружённым глазом — она была его естественным отражением и продолжением в пространстве: в футляре и без, в жизни, и на концертной эстраде. Никитин и виолончель были и вправду “созданы друг для друга” — на радость многочисленным поклонникам его как солиста и, разумеется, как концертмейстера группы виолончелей великого оркестра Мравинского, группы, которую он пестовал на протяжении многих лет и которую он одарил своим неподражаемо-благородным тоном. Неудивительно, что такому человеку – прирождённому перфекционисту, и к тому же жизнелюбивому экстраверту – судьбой было предначертано найти себя помимо прочего и в педагогике, обрести в ней, возможно, самую естественную, оптимальную для себя форму общения с внешним миром. При этом для личности масштаба и темперамента Никитина “учительство”, конечно же, не могло ограничиваться стенами класса. Призвание быть наставником в широком смысле слова, вожаком, творцом новых возможностей для реализации артистического потенциала как собственного, так и своих учеников и коллег настойчиво требовало “разомкнуть рамки” и “выйти за пределы”. Рождение ансамбля виолончелистов под руководством А.П. Никитина стало в этой перспективе закономерным событием, и, к тому же, творческим успехом из разряда тех, что выпадают на долю далеко не каждого большого артиста. В дни моей юности я не пропускал выступлений этого ансамбля в Малом зале Филармонии. Меня восхищала панорама разнохарактерных инструментальных и вокальных (в виолончельном переложении) миниатюр, составлявших программу – вызывавшая ощущение совершенной монолитности, без тени стилистического или жанрового диссонанса. Все представляемые сочинения – от пропитанного терпкой галльской грустью “Пробуждения” Форэ до искромётного «ретро” танго Затина, от интимного нестареющего “Yesterday” Маккартни до молитвенно-возвышенной “Песни птиц” Казальса – визитной карточки Анатолия Павловича для времени и для вечности — было спаяно “золотым” виолончельным тембром, было безукоризненно “пригнано” друг к другу художественной волей руководителя коллектива, подобно древним камням в основаниях построек перуанского Куско. И ещё моя память хранит нестирающийся от времени зрительный образ (логично дополняемый слуховым) из тех теперь уже не очень близких лет. Воображение непроизвольно нарисовало мне его при первом посещении концерта никитинского ансамбля. В нём участники этого удивительного виолончельного действа предстают в обличии вполне эпическом – подобием команды аргонавтов, в каком-то неизъяснимом упоении рассекающих смычками–вёслами ленивые воды бездонного звукового океана. И в фокусирующем внимание центре картины, словно ожившая фигура античного барельефа – Анатолий Павлович Никитин, в тот незабываемый счастливый миг — Ясон и Геракл, Орфей и Тифис в одном лице. И как в древние времена, этот герой не был чужеродным телом, занесённым извне в резонирующую беспредельность. Он был её необходимой частью, он сам был музыкой. Печальное событие, произошедшее год назад, в сущности, не затронуло моего эмоционального восприятия этого потрясающего артиста и человека, оно лишь несколько сместило акценты и пропорции – и теперь, глядя на вздымающиеся бирюзовые валы южных морей, я ощущаю его почти телесное присутствие в них, подобно тому, как ранее узнавал их стихийный призыв в нём.

Последователи и ученики Никитина, коллеги-музыканты с бесконечной преданностью и любовью отзываются о нём как о человеке «исключительного кругозора».

Витаутас Сондецкис: «Мой дорогой учитель профессор, народный артист России Анатолий Павлович Никитин сделал меня музыкантом. Только начав сам преподавать, я понял, сколько сил, любви и своей жизни Анатолий Павлович вкладывал в своих учеников. Не знаю, как отблагодарить человека, которому я всем обязан. Посвятить ему концерты это самое малое. Я причисляю себя к петербургской музыкальной школе, его школе. Считаю, что самая важная обязанность перед учителем — прославлять его имя нашей деятельностью. Это, наверное, главное».

Витаутас Сондецкис (виолончель), дирижёр Саулюс Сондецкис https://www.youtube.com/watch?v=6Qh4kTJtKNA

Василий Попов (виолончелист), ученик А.П. Никитина, лауреат многочисленных международных конкурсов. В настоящее время проживает в Америке. «Он был педагогом во всех смыслах этого слова»

Его мнение разделяет брат, житель Москвы – Николай Попов — выдающийся флейтист, педагог, член жюри Международного конкурса юных музыкантов «Щелкунчик». Он считает, что педагог такого уровня «Это личность межгалактического масштаба».

Братья Поповы встретились через 20 лет для того, чтобы сыграть вместе два концерта, один из которых один посвятили А.П.Никитину. https://www.youtube.com/watch?v=pt1iKmH-KTo — Василий и Николай Поповы на концерте в Яани Кирик, Санкт-Петербург.

Музыканты поделились своими мыслями в интервью. 20 лет спустя